Такое безобразие продолжалось минут десять, после чего мыши выдохлись и без сил упали на опилочное дно клетки.
– Ничего не понимаю, – сказала Марина.
…Поезд несся вперед, с каждой минутой приближая девушек к городу Щедрому. А лесничий Потап, которого мы оставили, как вы помните, в лесу, постоял немного на шпалах, втянул носом разогретый поездом воздух, после чего как-то неуловимо преобразился в самого натурального медведя. Ставши медведем, лесничий неторопливо затрусил обратно в лесную чащобу, как всегда довольный тем, что не было свидетелей его превращения.
Оставшееся до приезда время Юля и Марина продремали. Неожиданно напала на них липкая и мягкая сонливость, окутала нежным одеялом, зашептала в уши какие-то соблазнительности, ценные для одних только молодых девушек… Наши героини пристроились каждая на своем сиденье, взбили каменистые казенные подушки, чтоб стали немного помягче, и задремали крепкой дремой юности. И казалось, что даже колеса поезда стучат тише, чтобы не будить Юлю и Марину, но это уж, разумеется, совершеннейшая нелепица.
Неизвестно, что в это время снилось Марине, да, впрочем, это и не имеет значения. А вот Юле приснилось, что она находится на заседании литературной студии «Пух Эола», которой руководил поэт-самородок Валерий Крепостьянов. Раньше Валерий Крепостьянов был преподавателем физкультуры в каком-то колледже, а потом муза его осенила, и он стал поэтом. Издал две тоненькие книжки за счет каких-то добродетельных спонсоров. Счел себя гением и создал литературную студию для подобных же гениев-единомышленников, а также подрастающей поэтической поросли. Одной из подающих надежды была Юля. Крепостьянов даже намекнул ей, что некоторые из ее стихотворений вполне могут быть опубликованы в студенческой малотиражке и самодеятельном альманахе «Поэтические пушинки». Но Юля жаждала большего, а потому написала венок сонетов, посвященный ночной студенческой Москве. Крепостьянов прочел венок на одном из заседаний студии и своими уничижительными замечаниями превратил венок в веник, едва не доведя Юлю до слез. И вот теперь ей снится…
Стоит она в комнатке, где обычно проходят заседания «поэтических пушинок», и все члены студии, рассевшись в продавленных креслах, смотрят на Юлю крайне неодобрительно. А Крепостьянов, пристроившись за столом и сверкая обширной лысиной, рассуждает скрипучим голосом:
– Вы, Юленька, пока далеко отстоите от настоящей, исконной, духмяной поэзии! Ваш венок сонетов, извините за выражение, буквально фонтанирует формализмом, искусственными напластованиями аллюзий и аллитераций. Вашим стихам не хватает простоты и доступности, не хватает аромата реальной жизни. Ваши сонеты слишком далеки от настоящего!
– Но я пыталась создать ирреальный образ Москвы, – возражает Юля.
– В этом ваша ошибка! – чуть не кричит Крепостьянов. – Поймите, деточка, надо быть ближе к запаху земли.
– Это как? – хмурится Юля, а остальные «пушинки» начинают хихикать, словно уж они-то знают, как именно пахнет земля и как этим запахом насладиться.
– Вот, помнится, – лысина Крепостьянова начинает блестеть романтически, – выехал я как-то летом к бабке в деревню. Выкапывал с нею чеснок, навозом огород удобрял… И тогда понял: вот она в чем, истинная поэзия! Истинная пейзажная лирика! У меня тогда родилась такая строфа:

Не говорите о метаморфозе,
О рифме, о размере, о строке!
Поэт лишь тот, кто знает о навозе,
Об удобреньях и о чесноке!

Крепостьянову аплодируют. Он вдохновенно вытирает лысину платочком и говорит:
– Подумайте об этом, деточка. У вас есть задатки, чтобы стать поэтом. Но не уходите в формализм, в бесплодное словотворчество… Помните…
– О навозе, – едва слышно хмыкает кто-то.
– Я буду писать так, как сочту нужным, – гордо заявляет Юля.
– Что ж, – делает губы трубочкой Крепостьянов, – тогда мы вынуждены будем попросить вас покинуть ряды членов нашей литературной студии. И на публикации в альманахе вы можете не рассчитывать.
– Ну и что! – обиженно кричит Юля. – Проживу я без вашей паршивой студии! И публикации у меня будут не то, что у вас, – в изданиях получше!
– Что ж, удачи вам, деточка, – криво улыбается Крепостьянов. – Можете быть свободны. Мы вас не держим.
– Ренегатка, – шепчет кто-то Юле в спину. И глупо, и обидно.
И тогда Юля оборачивается у двери. Бросает на всех прощальный взгляд. И вдруг понимает, что ее взгляд на самом деле – луч пламени. В этом пламени члены литературной студии начинают гореть как бумажные куклы, без крика превращаясь в пепел. А на голову Крепостьянову опускается большая шаровая молния и – а-ах! – взрывается, будто лопается спелый арбуз. И странное дело – это совсем не пугает Юлю, а, наоборот, вызывает у нее злую, бодрую радость.
– Так вам и надо! – кричит Юля. – Бездарности! Я вам всем покажу!
Тут она чувствует, как кто-то деликатно трогает ее за плечо. Юля вырывается из паутины своего жутковатого сна и открывает глаза. Над ней склонилась проводница:
– Подъезжаем. Через пять минут будет станция.
– Спасибо, – бормочет Юля.
Марина тоже проснулась и взволнованно глядела в окно, за которым теперь были видны не бесконечные леса, а нагромождение домиков и коттеджей, по скученности напоминавшее пчелиные соты… Над заборами вскидывали ветки сливы и вишни, кое-где торчали подсолнухи…
– Наверное, весь Щедрый такой, – сказала Марина Юле. – Большая скучная деревня.
Наконец поезд подошел к станции. Видимо, жители или власти Щедрого не посчитали необходимым сооружать помпезный вокзал, а потому ограничились небольшой двухэтажной станцией, аккуратной, как старушечья шкатулка с бережно хранимыми письмами. На фасаде станции мозаикой было выложено название:


ЩЕДРЫЙ

Поезд совсем замедлил движение и остановился.
– Стоянка одна минута, – объявила проводница. – Поторопитесь, девочки. Давайте я помогу сумки нести.
– Да что вы, мы справимся! – Девушки сошли на перрон.
– Удачи вам и приятного отдыха в Щедром! – весело сказала проводница.
И тут же поезд тронулся.
– Хм, – сказала Марина. – Неужели минута уже прошла?
– Что? – спросила Юля.
– Я говорю, поезд слишком быстро от станции рванул. Странно.
– А мне странно другое, – сказала Юля.
– Что?
– Нас никто не встречает. А ведь я давала тете телеграмму.
– У тебя есть номер ее мобильного телефона? Позвони.
Юля послушалась совета и набрала тетин номер, но в ответ услышала, что абонент временно недоступен или выключил телефон.
– Неудача, – пробормотала она, пряча телефон.
Девушки огляделись. Перрон был вопиюще пуст и чист. На нем не валялось даже окурков.
– Никаких признаков цивилизации, – заметила по этому поводу Юля.
– Слушай, а может, возьмем такси и доберемся до дома твоей тети?
– Во-первых, я не вижу здесь ни одного такси, – слишком спокойно сказала Юля. – А во-вторых, как ни странно, я не знаю тетиного адреса.
– Но ты же писала ей письма?!
– Да. По адресу «г.Щедрый, абонентский ящик 5». Вот тебе и весь адрес.
– Ой! – вскрикнула Марина (как вы помните, ей в нашей истории просто необходимо изредка это делать). – Как же нам быть?!
– А я знаю? – огрызнулась Юля. Нет, не огрызнулась, а скорее прорычала. И очень удивилась, когда поняла, что ее рычание не утихло, а, наоборот, усиливается с каждой минутой.
Всё разъяснилось, когда на станционную площадь, рыча, сигналя и сверкая, явились (иного слова не подбирается!) пять потрясающих мотоциклов – серебряные, ало-синие, черно-желтые монстры, прекрасные и невероятные на этом провинциальном перроне.
Как по команде смолкли вулканоподражательные моторы. Наездники прекрасных байков, облаченные в комбезы и гермаки, за которые всякий уважающий себя байкер прозакладывал бы душу и пиво, молча спешились. Один из них, сплошь в черном, как принц ночи, подошел к девушкам и снял шлем.
– Ой! – неоригинально заявила Марина.
Юля секунду подумала и тоже сказала «ой». Но в тональности ре мажор.

Глава 2
ПЕРВЫЕ ЗНАКОМСТВА

– Добрый день, юные сударыни, – приятным, как мятная ириска, голосом сказал принц ночи, держа шлем в правой руке на отлете – как держат генеральскую фуражку (или у генералов папахи?). – Кто из вас Юлия Ветрова?
– Это я, – пискнула Юля и подумала, что так пропищали бы мыши в их клеточке, буде им представилось бы право голоса.
– Очень приятно, – элегантно поклонился принц ночи в байкерском комбезе. – А это, полагаю, ваша подруга Марина?
– Да. – Юля постаралась перевести голос в более благоприятную тональность.
Принц исполнил поклон на бис.
– Разрешите представиться, – тряхнул он сногсшибательной белокурой шевелюрой. – Владислав. Для друзей – Влад.
– Как Дракула, – прошептала Марина, которую не покидало ощущение, что она взирает не на кого-нибудь, а именно и безусловно на принца ночи, рожденного бледными фантазиями поклонников носфератизма.
– Да, – ослепительно улыбнулся Влад. – Как Дракула. Добро пожаловать в город Щедрый, сударыни!
– Мерси, – сказала Юля, стараясь попасть в тон и гадая, отчего это матерый белокурый байкер выстраивает речь как сын лорда Честерфилда. – Мы вообще-то предполагали, что нас встретят…
– Так мы и встретили! – Принц Влад одарил девушек новой лучезарной улыбкой. – Разрешите представить нашу скромную банду под ником «Матерые моторы». Джентльмены, прошу представиться дамам.
Четверо наездников оставили своих металлических кентавров и походкой, достойной любого светского раута, подошли к девушкам. Сняли шлемы.
– Игорь.
– Данила.
– Вадим.
– Ши Юйкань.
– Очень приятно, – как заведенные повторяли девушки, во все глаза разглядывая байкеров.
Байкеры были юны (в меру, в меру!) и прекрасны. Разноцветные комбинезоны и роскошные боты сидели на них как мушкетерская форма. Данила был смугл, черноволос и голубоглаз (роковое сочетание для любого девичьего сердца!), Игорь мог бы прозываться рыжим-конопатым, если б эта самая рыжесть-конопатость не была ему так к лицу, что просто ах. Вадим имел на лице интересную бледность и тонкость черт, а в фигуре идеальную стройность, почему мог вполне сойти за маркиза инкогнито. Даже странно было, что его комбинезон не украшен валансьенскими кружевами. И, наконец, Ши Юйкань. Как явствовало из имени, он был китаец, а из того, что он китаец, выходило… Да что объяснять? Надеюсь, читатели этой книги знакомы с творчеством великого китайского кинорежиссера Чена Кайге. Так вот, юный Ши Юйкань, казалось, прямиком вышел из этого самого творчества.
Словом, нашим девушкам было на что посмотреть и было отчего временно потерять дар речи. Байкерская банда «Матерые моторы» выглядела как квинтет скрипачей, как орден рыцарей-тамплиеров, как сонм ангелов младшего звена. Однако Юля, будучи здравомыслящей девушкой, первой перестала глазеть и обрела голос.
– Простите, я не понимаю, – сказала она, обращаясь ко всей пятерке в целом. – Я приехала в гости к своей тете Анне Николаевне Гюллинг. Я думала, что она меня встретит…
– Так и должно было случиться, – сказал Владислав. – Но, к сожалению, позавчера Анна Николаевна была вызвана из города по весьма важному и срочному делу. Зная, что вы приедете, она поручила нашей банде вас встретить и отвезти к ней домой.
– Ах вот в чем дело! – нашлась Марина. – Тогда всё понятно.
– Непонятно только, с чего это моя тетя водит дружбу с байкерской бандой, – под нос себе пробормотала Юля.
– Довезем со всем почтением, – улыбнулся Влад. Как заметили девушки, зубы у него были изумительно белые и блестящие. Жемчуг, а не зубы!
Тут деликатно кашлянул Игорь:
– Не хотелось бы показаться навязчивым, но, может быть, нам уже довольно стоять на перроне?
– Я не боюсь ездить на мотоциклах, – храбро заявила Марина, во все глаза глядя на Данилу.
– А я боюсь, но какое это имеет значение? – фыркнула Юля.
– Не бойтесь, – сказал ей Вадим. – Я лично вас повезу. И уверяю вас, вы будете чувствовать себя так же спокойно, как младенец в колыбели.
– Ловлю на слове, – мрачновато произнесла Юля.
Наконец девушки были усажены, вещи распределены. Клетку с мышами Юля прижала к груди. Моторы вновь громоподобно взревели, Марина на всякий случай ойкнула, и через пять секунд перрон опустел.
Байкеры, а с ними и наши героини неслись по асфальтированной, гладкой, будто атласная лента, дороге вдоль яблоневых зарослей и одноэтажных деревянных домиков. Мелькнула на миг в просвете между садами узенькая серебристая полоска речки и пропала. Снова понеслись по сторонам сады и усадьбы с дремлющими у забора козами. И неожиданно эта пастораль кончилась. Мотоциклы выметнулись из какого-то закоулка на широкий проспект и полетели мимо многоэтажек, пестревших рекламой, мимо блескучих витрин магазинов и кафетериев, мимо огромного, напоминающего ацтекский храм здания, в котором гостьи города безошибочно угадали здание городской Думы. Перед Думой прокаливалась июльским солнцем белая площадь, напоминающая пустыню. Но еще миг – и байкеры уверенно повели своих кентавров сквозь распахнутые узорные ворота и выехали на засаженную тополями аллею. Вдоль аллеи били фонтаны и томно замирали мраморные наяды и дриады. Пахло свежестью, травой и еще почему-то ванилью.
– Что это? – почти крича, спросила Юля у своего возничего.
– Главный городской парк, – ответил тот. – Здесь удобно срезать. Быстрее доедем.
Насчет «быстрее» Юля не сомневалась. Ей вообще казалось, что мотоциклы не едут, а летят, не касаясь земли. Кстати, если б она сумела оглянуться и внимательно присмотреться к тому, как вел свой байк маркизообразный юноша по имени Вадим, то выяснилось бы, что Юля совсем недалека от истины. Ибо Вадим вел роскошный «кавасаки», действительно не касаясь колесами земли. Но это так, мелочи.
Из парка они снова вырулили в какой-то проулок, где двухэтажные деревянные дома выглядели посолиднее и побогаче, а среди садов проглядывали узорчатые беседки и даже нечто напоминающее японские чайные павильоны. Коз тут не было, зато за витыми чугунными ограждениями заходились в лае невидимые псы, впитавшие ненависть к реву мотоциклетных моторов вместе с кормом «Педигри».
1 2 3 4 5