Мне приходилось видеть исторические телевизионные фильмы, в которых мелкие, но страшно злобные люди старались взорвать военные и идеологические объекты спонсоров, и тем, в принципе добрым и доверчивым, пришлось принести тяжелые неоправданные жертвы, прежде чем они победили. Я помню, как с негодованием смотрел эти фильмы, всей душой будучи с господами Яйблочками, и даже стыдился того, что мне пришлось родиться в шкуре человека.
По телевизору я смотрел и некоторые видовые фильмы. Они показывали природу и животных. Когда людей было слишком много, природа оказалась на краю гибели. Теперь же, когда людей стало меньше, природа снова стала чудесной. Спонсоры любили смотреть долгие, многосерийные, видовые фильмы — «В джунглях Амазонки», «В пустынях Антарктиды» и другие, поэтому я неплохо знал обычаи и повадки пингвинов и змеи-анаконды, хотя не имел представления, какие люди живут в тех краях. И живут ли.
Приходилось мне видеть и ленты о жизни тех миров, откуда к нам прилетели спонсоры. Но, честно говоря, я ничего в тех фильмах не понимал, потому что был глуп и плохо образован. А если я спрашивал о чем-нибудь госпожу Яйблочко, она всегда отвечала: «Тебе, глупенький, не понять».
Впрочем, в те минуты, когда я бежал из родного дома в неизвестность, я не размышлял о Земле или Галактике, меня мучила мысль, где можно спрятаться, где можно переждать погоню. Я знал, что погоня будет обязательно, я был свидетелем таких погонь, и судя по рассказам спонсоров и любимцев, собиравшихся около универмага, такие погони обязательно заканчивались поимкой и жестоким наказанием человека, посмевшего обмануть доверие спонсоров.
Направо от дома широкая бетонная дорога вела к базе спонсоров, где трудился мой хозяин, туда бежать — все равно что добровольно отправиться на живодерню. Налево, к центру, магазинам и местам коллективного отдыха спонсоров, также нельзя. Оставался путь через задние дворы, по пустырю, к городской свалке, месту таинственному, отвратительному, которое руководители базы давно собираются ликвидировать и сделать там трек для гонок на бронетранспортерах, да вот никак не соберутся, за что их неоднократно критиковал в домашних беседах господин Яйблочко. Оттуда, со стороны свалки, порой доносятся волнами гадкие запахи, и тогда все у нас в городке закрывают окна и включают кондиционеры. На свалке, как я слышал, скрываются бандиты и бродяги. Порой там устраивают облавы и пойманных бродяг отвозят на живодерню, а если убежит любимец или произойдет кража, то на свалку обрушивается справедливый гнев спонсоров.
И все же я побежал именно на свалку — иного места, чтобы спрятаться, я не знал. Тем более, что за свалкой, как мне рассказывали другие любимцы, начинается Великий лес, который идет до самой Австралии, то есть очень далеко. А в лесу растут ягоды и плоды, так что можно стать Робинзоном и даже построить хижину — один забулдыга, который пробрался в прошлом году в комнату отдыха для любимцев, за хлеб рассказывал нам различные древние истории. Тогда я над ним смеялся, а теперь, видите, пригодилось!
Меня уже хватились: далеко-далеко заревела сирена, это значит «Человек сбежал!», «Опасность!»; потом по вечернему небу пробежал и погас длинный луч прожектора. До моего слуха донесся шум вертолетного мотора…
Им понадобится несколько минут, чтобы меня поймать, притащить обратно и примерно наказать. Вернее всего, меня отправят «на мыло», как шутила госпожа Яйблочко, но, может быть, мои хозяева возьмут меня на поруки — все же не чужой! Тогда меня оскопят и будут держать на цепи.
Только не это!
Что за странный бунт я поднял? — задавал вопрос я себе, убегая все дальше от дома и краем глаза отмечая, как зажигаются окна в домах спонсоров, как они собираются на большую охоту: сбежал человек!
Свалка лежала на месте некогда существовавшего в наших краях человеческого города Тарусы, стоявшего на берегу реки. Город был грязен, река была переполнена химическими отходами — все это угрожало планете. Так что после прилета инопланетян было решено город как источник заразы закрыть, а людей переместить.
Свалку продезинфицировали, рядом построили базу и городок для спонсоров, и постепенно свалка ожила — ведь надо куда-то девать отбросы спонсоров!
Свалка занимала громадный пологий откос, что вел от окраины базы к реке.
Когда я, задыхаясь, подбежал к свалке, ее бесформенные холмы в сумерках казались бесконечными.
Я остановился.
Пока я бежал, у меня была цель: добежать до свалки, а там станет понятно, что делать дальше.
Вот я добежал до свалки и не знал, а что же дальше? Зайти вглубь, откуда долетал неясный тяжелый запах тления, найти там яму или укрытие… и умереть?
А, может быть, сейчас, пользуясь темнотой, поспешить к бесконечному лесу и стать его обитателем?
Находясь в нерешительности, я все же пошел к свалке, стараясь углядеть какую-нибудь тропинку.
Я ступил в мир, где громоздились кучи консервных банок, костей, сломанных предметов, битой посуды, компьютерных карт, сухой каши — я мало что мог разглядеть в темноте, но, конечно же, мое живое воображение видело эти кучи как днем.
Все мое чистое, вымытое существо противилось необходимости приблизиться к помойным кучам — тем более, что будучи бос, я сначала наступил на что-то скользкое, затем въехал пяткой в теплую податливую кучу и почти тут же напоролся на край консервной банки.
Зачем я сюда попал? Не лучше ли вернуться домой и покаяться? Согласиться на операцию? Но тут же я понял, что теперь операцией не отделаешься. Сбежавший любимец — источник микробов и заразы, психически нестабильный и опасный дикарь, и путь ему один — на живодерню!
Холмистый склон к реке был нем и насторожен — мне казалось, что я на нем не один, хотя ни шороха, ни движения я не ощутил.
Я замер, размышляя, что мне делать дальше, и неизвестно, сколько бы я рассуждал, но тут послышался приближающийся треск вертолета — его прожектор шарил по земле, и я понял — вот-вот он меня настигнет.
В ужасе я побежал по свалке, не обращая внимания, как больно моим подошвам. Я стремился к груде кирпичей, из которой поднимался обломок стены, — я прижался к нему спиной, надеясь, что он оградит меня от прожектора.
Треск вертолета раздался над самой головой — черной рыбой он показался надо мной, и прожектор опустил перед моими глазами сверкающую стену. Луч его поворачивался, намереваясь проверить, не таится ли кто за обломком стены. Я хотел уж кинуться на землю в надежде зарыться в мусор, как увидел, что у самой стены, в двух шагах от меня, — черное отверстие. Я бы и не увидел его, но в тот момент из дыры выглянула человеческая голова и спряталась вновь — это движение и привлекло меня.
В такой момент трудно запомнить детали собственного поведения. Я не запомнил своих движений, но я оказался в черной дыре, я провалился, ударяясь о металлические скобы, плюхнулся в вонючую жижу, выпрямился, чтобы не потонуть в ней, и ударился затылком о свод подземного хода; на несколько секунд я потерял сознание, потом открыл глаза — в них бил яркий свет — и закричал.
— Убери, убери! Глаза вытекут!
Рядом кто-то засмеялся. Подло засмеялся, некультурно.
— Пускай вытекут, — сказал голос.
Я постарался сесть, собраться в комок — когти наружу — хоть Яйблочко и стригла мои ногти, даже маникюрила, потому что заботилась о своем любимце и собиралась вести меня на выставку. Хоть некоторые говорят, что я не очень породистый, но это еще надо решить, кто породистый, а кто плебей!.. Я выставил ногти наружу и оскалился — пускай меня боятся.
Они смеялись.
Тогда я легонько зарычал — чтобы они знали, с кем имеют дело!
— Слушай, дай ему между глаз, — сказал женский голос. — Пускай очухается, щенок вонючий!
Тут я не выдержал и кинулся вперед на голоса, хоть и не видел их владельцев. Я готов был их растерзать, а ведь госпожа Яйблочко всегда учила меня сначала подумать, а уж потом делать, и не раз шлепала и даже порола меня, когда я совершал неосмотрительные поступки.
Поступок мой был неосмотрительным — я с кем-то дрался, но не видел с кем, и если я смог в первую секунду получить некоторое преимущество, потому что напал внезапно, то уже через минуту мне пришлось из последних сил защищать свою жизнь, отбиваясь от вонючих острых зубов и когтей — непонятно, человечьих или звериных.
— А ну, хватит! — приказал низкий женский голос. Приказал негромко, но в мою голову эти слова влетели, будто вкрученные отверткой. Полузадушенный, исцарапанный и избитый, вжавшийся спиной в холодную мокрую стену, я, наверное, и на человека не был похож…
Свет уже не только бил мне в лицо — второй фонарь загорелся сзади — так что мне видно было, что я сражался с одноглазым, без уха бородатым бродягой. Его волосатое, отвратительное на вид тело было испещрено множеством ссадин и шрамов. Бродяга тяжело дышал, из носа у него текла кровь.
— Я тебя, — говорил он тупо, — вот я сейчас тебя… с дерьмом смешаю…
Мне вдруг стало смешно. Все… и мое бегство, и мой ужас на свалке под лучом прожектора, и страшная схватка в темноте — все это кончилось глупыми словами какого-то ублюдка.
— Успеешь, — продолжал женский голос, — и я, обернувшись, увидел странное существо.
Представьте себе женскую голову — с четкими, будто вырезанными из мрамора чертами белого, молочного лица. Глаза этой женщины были велики и казались светлыми, но при том освещении я не смог угадать их цвета. Зато волосы были черные — пышной гривой они окутывали лицо и тяжелыми волнами стекали к плечам… но мои глаза напрасно искали эти плечи — голова той женщины существовала как бы сама по себе, потому что тело, должное поддерживать ее, принадлежало горбатой карлице, так что даже выпрямившись, та женщина не достала бы мне до пояса.
Смена чувств — от восторга до глубокого разочарования — несомненно, отразилась на моем лице, и женщина почувствовала это. Глаза ее тут же сузились от ненависти ко мне, и маленькие сухие кулачки поднялись к груди, прикрытой грязной мешковиной.
— Не понравилась? — сказала она, вернее прошипела как змея.
Волосы зашевелились на ее голове, словно сплетение змей.
— Говори, не понравилась?
— А мне что, — сказал я, — мне все равно.
— Он не будет жить! — произнесла карлица приговор.
— Он не будет жить! — подхватили ее друзья, собравшиеся в подземном туннеле.
— В колодец его, — крикнула лохматая беззубая женщина.
— Нет, в болото, в болото, пускай его засосет! — кричал длинноносый старичок в высоком красном колпачке.
— Я его сам в отстойник отнесу! — заверещал одноглазый. — Пусть воняет.
По туннелю прокатился разноголосый смех, будто там было немало людей или каких-то других страшных существ, которые слышали наш разговор и радостно приветствовали приговор, произнесенный горбуньей.
— А я возьму! — Неожиданно одноглазый бродяга протянул вперед руку и рванул на себя мой ошейник. Мою единственную драгоценность, мое единственное имущество! Разумеется, мой ошейник не такой драгоценный и трижды электронный, как у Вика или других богатых любимцев, но все равно он сделан из колечек титанового сплава, отчего под солнцем он приятно переливается, на нем прикреплена моя Справка: пол, возраст, имя, владелец — ну, все как полагается!
Я зарычал, сопротивляясь. Я считал, что лучше пускай меня задушат, но я не превращусь в скотину без имени и хозяина!
Я бы дорого отдал свою жизнь, но тут меня так долбанули по затылку, что я выключился — будто умер.
Но я не умер, оказывается, я только потерял сознание. Потому что я очнулся… Было темно и пусто. Ни одной живой души. Но голоса и шум звучали вдали, в глубине.
Я ощупал затылок — он был горячий и мокрый.
Они пробили мне голову!
Шум и голоса приближались. Какие-то люди шли по туннелю.
Пух! Пух! Пух! — мыльными пузырями лопались выстрелы.
Я на четвереньках пополз в сторону от выстрелов, под коленями и под ладонями была жижа… Найти бы выход из этой дыры! Пускай меня поймают, пускай убьют, но я не могу больше мучиться!
Выстрелы и крики были все ближе.
Я почувствовал дуновение холодного воздуха, вот он коснулся разбитой головы… Я поднял голову — надо мной было круглое отверстие, в нем мерцали звезды.
Это было нежданное спасение.
Впрочем, если подумать, ничего нежданного в нем не было — через эту дыру я и попал в подземелье.
Я нащупал в темноте скользкие железные скобы и начал взбираться наверх — голова моя болела так, словно готова была отвалиться.
Воздух стал чище — можно было уже вдохнуть полной грудью и не потерять сознание.
Снизу, совсем близко, были слышны крики и выстрелы. Я пополз наверх быстрее.
— Давай лапу! — добродушно сказал кто-то сверху.
Я протянул руку, и человек помог мне выбраться на поверхность.
Пока я был в кромешной тьме, глаза мои привыкли к ней настолько, что я, встав рядом с человеком, который мне помог, сразу увидел, что он одет в черный мундир, в руках у него короткий автомат, а на голове похожая на ракушку каска милиционера.
От ужаса я хотел было прыгнуть обратно в дыру, но милиционер разгадал мое желание, коротко и быстро ударил меня по шее ребром ладони. Я еле удержался на ногах.
— Стоять, пакость! — зарычал он. — Хочешь живым остаться, стой, мерзость болотная!
Он сердился, но я понял, что он не будет меня убивать. Его голос был не смертельным.
— На корточки!
Я присел на корточки у его ног.
Вдали замелькали два фонарика — они приближались, соединяясь друг с другом.
Это шли другие милиционеры в черных мундирах и гнали перед собой несколько свалочных замарашек — смотреть было противно на эти несчастные, в нарывах, рожи, на всклокоченные патлы, тупые тусклые глаза. Подонки попискивали, ныли и вели себя как жалкие животные, и я с некоторым злорадством подумал:
1 2 3 4 5 6 7