– Я вообще не уверен, что вам следует волноваться, – продолжал тот, кто ждал. – Мне кажется, из нас двоих рискую я, а не вы.
– Но вы же хорошо знаете, что о вас позаботятся, – возразил Ален, – так что не будем терять времени. Как дела?
– Комиссия единодушно одобрила кандидатуру Эндрю Тривейна...
– Он не согласится!
– Похоже, наоборот... Ведь сам Болдвин должен сделать ему это предложение. Кто знает, возможно, уже сделал...
– Если это так, вы опоздали...
Ален поморщился и стал смотреть на скатерть.
– Мы кое-что слышали, – продолжал он, – но думаем, эти слухи – отвлекающий маневр... Мы полагаемся на вас. – Он быстро взглянул на собеседника и снова уставился на скатерть.
– Я не мог держать это дело под контролем, – ответил тот. – В Белом доме этого вообще никто не может. Доступ к комиссии весьма ограничен. Мне еще повезло, что я узнал, как она называется.
– Вернемся к этому позже, мистер Уэбстер. Но скажите, почему они думают, будто Тривейн примет их предложение? Почему именно он? Ведь его Дэнфортский фонд ничуть не меньше, чем у Форда или Рокфеллера. Как он его оставит?
– А зачем оставлять? – возразил Уэбстер. – Он может взять отпуск или что-нибудь в этом роде...
– Ни один фонд такого уровня, как Дэнфортский, не согласится на столь длительное отсутствие руководителя. Особенно если речь идет о такой работе... Они уже все и так беспокоятся.
– Не понимаю...
– Вы что, – перебил собеседника Ален, – серьезно считаете, что все они там неприкосновенны? Поймите же, им нужны в городе друзья, а не враги. Что будет, если Болдвин уже сделал предложение, а Тривейн согласился?
Официант принес спиртное, и собеседники замолчали.
– Обстоятельства сейчас таковы, что президент одобрит любую кандидатуру, предложенную комиссией, – ответил Уэбстер, как только официант удалился. – Именно это станет предметом обсуждения на ближайших слушаниях в двухпартийном комитете сената.
– Хорошо, хорошо, – согласился Ален и сделал несколько больших глотков. – Давайте плясать от печки. Именно на слушаниях мы можем прокатить Тривейна, признав его негодным на эту должность.
– Интересно бы узнать, как? – недоуменно пожал плечами Уэбстер. – Каким образом вы хотите доказать его непригодность? Скажете, кто-то другой желает занять кресло председателя? Насколько мне известно, Тривейн – кандидатура весьма подходящая.
– Насколько вам известно! – воскликнул Ален и допил свое виски. – А что вам, собственно, о нем известно? Что вы можете знать?
– Только то, что читал: я же наводил о нем справки. Он и его шурин – инженер-электронщик – начали в середине пятидесятых с небольшой компании – занимались исследованиями в области воздушного пространства и кое-каким производством в Нью-Хейвене. Успех пришел к ним лет через восемь, и к тридцати пяти годам оба стали миллионерами. Шурин конструировал, а Тривейн продавал. Затем он скупил половину ранних контрактов НАСА и основал множество филиалов своей фирмы по всему Атлантическому побережью. В тридцать семь Тривейн покончил с бизнесом и перешел в государственный департамент. Не знаю, случайно или нет, но он сделал для государства довольно много...
Явно ожидая похвалы, Уэбстер поднес стакан к глазам и посмотрел сквозь него на Алена. Однако тот не придал особого значения рассказу, а вместо комплимента сказал:
– Дерьмо. Об этом писал «Тайм»... Да, Тривейн большой оригинал – вот что для нас важно. Ни с кем не идет на сотрудничество! Мы убедились в этом, когда несколько лет назад пытались к нему подобраться...
– Ах, даже так? – удивленно протянул Уэбстер и поставил стакан на стол. – Не знал... Так, значит, ему все известно?
– Ну, положим, не все, – качнул головой Ален, – но достаточно... Точно не знаю. Как бы там ни было, мистер Уэбстер, вы явно упустили момент, сделав ошибку в самом начале... А мы по-прежнему не хотим, чтобы он председательствовал в этом чертовом подкомитете! Ни он, ни кто-либо другой, ему подобный! Мы никогда не смиримся с таким выбором!
– Но что же вы можете сделать?
– Заставим его уйти, даже если он принял предложение. Добьемся того, чтобы на сенатских слушаниях делу был дан обратный ход, чтобы сняли его кандидатуру!
– Положим, вам это удастся. Что дальше?
– Поставим своего человека. Это и есть наша задача.
Ален подозвал официанта, кивком указал на стаканы.
– Мистер Ален, почему вы до сих пор не остановили его? – спросил Уэбстер, когда официант ушел. – Ведь вы могли это сделать? Вы сказали, что кое-что слышали о Тривейне – всякие слухи, сплетни... Это же был самый подходящий момент, чтобы покончить с ним, а вы ничего не сделали... Почему?
Избегая смотреть на Уэбстера, Ален глотнул воды со льдом. Поставив стакан на стол, он заговорил с таким видом, будто речь шла о спасении его авторитета, а надежды не было.
– Все дело во Фрэнке Болдвине, – сообщил он. – В нем и этой старой перечнице Хилле!
– Вы говорите про посла по особым поручениям?
– Да. Этот чертов посол со своим чертовым посольством в Белом доме! Большой Билли Хилл! Именно эти ископаемые, Болдвин и Хилл, стоят за кулисами. Хилл, как ястреб, уже два или три года кружит вокруг этого дела. Это он уговорил Болдвина войти в Комиссию по обороне. И они потащили за собой Тривейна... Болдвин выдвинул его кандидатуру – никто не посмел выступить против... Но последнее слово оставалось за вами!
Уэбстер внимательно посмотрел на Алена. И когда заговорил, в его голосе звучала твердость, какую вначале ему удавалось скрывать.
– А мне сдается, – произнес он, – что вы лжете. По-моему, к этому приложил руку кто-то еще: или вы сами, или так называемые эксперты. Вы полагали, что расследование закончится само собой, в самом, так сказать, зародыше, на заседаниях комитета... Но ошиблись! Это вы упустили время, и, когда появился Тривейн, вы уже не смогли остановить его. Вы даже не уверены в том, сможете ли остановить его теперь. И только поэтому захотели меня видеть! Так что давайте, мистер Ален, обойдемся без всей этой чепухи о том, что я опоздал и совершил ошибку. Хорошо?
– Я бы вам посоветовал, – холодно сказал Ален, – сменить тон. Не забывайте, кого я представляю.
В голосе его звучала угроза, несмотря на ровный тон.
– А вы не забывайте о том, что беседуете с человеком, лично назначенным президентом Соединенных Штатов, – так же ровно напомнил собеседнику Уэбстер. – Вам, разумеется, это может не нравиться, но ведь именно поэтому вы обратились ко мне? Так чего вы хотите?
Ален глубоко вдохнул, медленно выдохнул, словно пытаясь избавиться от переполнявшего его гнева.
– Некоторые из нас, – сказал он, – встревожены больше других...
– И вы один из них, – спокойно вставил Уэбстер.
– Да... Этот Тривейн – человек сложный. С одной стороны, промышленный гений, хорошо знающий, куда ему двигаться. С другой – скептик, не желающий считаться с реальностью.
– Мне кажется, эти достоинства всегда идут в паре, – усмехнулся Уэбстер.
– Только когда человек рассчитывает на свои силы.
– В таком случае уточните. В чем вы видите силу Тривейна?
– В том, что он не нуждается в помощи.
– А может быть, в том, что отказывается от нее?
– Что ж, пусть будет так.
– Вы сказали, что пытались подобраться к нему...
– Да... Когда я работал... В общем, не важно, с кем я тогда работал. Это было в начале шестидесятых. У нас уже наметилось кое-какое сближение, и мы думали, что он может оказаться полезным нашей организации. Мы даже дали гарантии под контракты НАСА...
– О Господи! И он вас прокатил, – скорее утвердительно, нежели вопросительно закончил повествование Уэбстер.
– Какое-то время он поработал с нами, потом понял, что сможет заключать контракты и без нас. Он тут же послал нас к черту, а сам пошел дальше. Он хотел, чтобы я уговорил, а может быть, и заставил моих людей отказаться от участия в разработке космической программы, прекратить получать субсидии от государства. Он не только уговаривал меня, но угрожал: говорил, если понадобится, пойдет к генеральному прокурору.
Бобби Уэбстер с каким-то отрешенным видом провел вилкой по скатерти.
– Ну, а если все случилось бы по-другому? – спросил он. – Что было бы, если бы вы ему понадобились? Вступил бы он в вашу организацию?
– Как раз этого мы и не знаем. Хотя некоторые считают, что да. Но они предпочли, чтобы я выступил в роли посредника: я был единственным, кто мог предложить что-то реальное... Правда, я не назвал ни одного имени, ни разу не обмолвился о том, кем были мои люди.
– Наверное, ему достаточно самого факта, что такие люди существуют?
– Боюсь, что не смогу ответить на ваш вопрос. Он стал угрожать нам после того, как получил свое. К тому же этот тип считает, что ему никто не нужен, кроме двоюродного брата и этой чертовой компании в Нью-Хейвене. И мы не можем сейчас рисковать, как не можем позволить ему возглавить подкомитет... Ведь, кроме всего прочего, он совершенно непредсказуем...
– А от меня что вы хотите?
– Вы должны с минимальным, конечно, риском сблизиться с Тривейном. Лучше всего, если бы вы стали связующим звеном между ним и Белым домом. Это возможно?
Бобби Уэбстер помолчал и ответил:
– Да. Я ведь участвовал в работе подкомитета: президент попросил меня. Это было секретное заседание, никаких заметок, никаких записок. Из посторонних присутствовал только еще один помощник президента, никаких дебатов не было и в помине.
– Видите ли, возможно, ничего и не потребуется. Мы примем все меры, и, если они окажутся эффективными, с Тривейном будет покончено...
– Я мог бы и в этом помочь вам.
– Как?
– Марио де Спаданте...
– Нет! И еще раз нет! Мы уже вам говорили, что не желаем иметь с ним дела!
– Он уже оказал кое-какие услуги вашим коллегам. И в гораздо большей степени, чем вы полагаете или хотите знать.
– Его сейчас нет...
– Не думаю, что некоторое сближение с ним вам повредит. В конце концов, подумайте о сенате.
При этих словах хмурое выражение исчезло с лица Алена, и он взглянул на помощника президента почти с признательностью.
– Я понимаю, что вы имеете в виду.
– Разумеется, это значительно повысит цену...
– Мне кажется, вы знаете, что делаете.
– Я стараюсь подстраховаться. И лучшая защита – заставить вас платить.
– Вы просто несносны!
– Зато очень талантлив...

Глава 2

Направляя катамаран к берегу, Эндрю Тривейн использовал и ветер, и сильное прибрежное течение. Более того, стараясь ускорить движение, он перегнулся через румпель и опустил руку в воду, полагая, что с добавочным килем дело пойдет быстрее. Однако его старания оказались напрасными: катамаран и не подумал ускорить бег. А вода была такой теплой! Казалось, рука движется сквозь какую-то тугую, тягучую массу.
Вот так же влекло и его, причем влекло неумолимо – к делу, которым он вовсе не желал заниматься. И хотя решение вроде бы оставалось за ним, он уже знал, каким будет выбор. Больше всего раздражало, что ему были хорошо известны те силы, которые им управляли, а он, с какой-то непонятной покорностью наблюдателя, им подчинялся. Но ведь в свое время он успешно противостоял им! Правда, это было давно...
Катамаран находился уже в какой-то сотне ярдов от берега, когда совершенно неожиданно сменилось направление ветра. Так обычно бывает, когда ветер с океана налетает на огромные скалы и, разворачиваясь, как бы от них отражается. Катамаран сразу же дал крен и отклонился от курса вправо. Стараясь удержать направление, Тривейн свесил ноги с расписанного звездами борта и натянул шкот.
Тривейн был значительно крупнее многих мужчин, с мягкими, ловкими движениями, невольно наводившими на мысль о тренировках в теперь уже далекой молодости, о которой он вспоминал с некоторым волнением. Ему вдруг припомнилось, как он прочитал когда-то поразившую его статью в «Ньюсуике» – в ней описывались его подвиги на спортивных площадках, которые были, конечно, преувеличены, как нередко случается в подобных статьях. Он был хорошим спортсменом, и только. К тому же его не оставляло ощущение, что он всегда выглядел лучше, чем был на самом деле: успехи скрывали его недостатки.
А вот моряком Тривейн был прекрасным, это уж точно. Только на соревнованиях он оживал, остальное мало его волновало. Жаль, что теперь придется участвовать в совершенно иных состязаниях – тех, к которым у него никогда не лежала душа. Если, конечно, он все-таки согласится: игра велась без всяких правил, игроки не понимали слова «пощада». Эндрю отлично знал, как велись подобные игры, но, к счастью, не по собственному опыту. Именно это он ценил выше всего.
Он был готов ко всему: к пониманию тактики и стратегии игроков, к маневру, даже к риску, но только не к непосредственному участию. Ах, если бы он мог использовать лишь свои знания! Тогда бы он применял их, не зная слабости, беспощадно.
Выровняв катамаран, Эндрю взял в руки блокнот в непромокаемой обложке и шариковую ручку. Блокнот был прикреплен нержавеющей цепочкой к стальной пластине, рядом с румпелем. По замыслу хозяина, блокнот был предназначен для различных служебных записей: регистрации времени, показателей скорости ветра... На самом же деле Эндрю заносил в него свои мысли, идеи, заметки на память.
Он уже знал по опыту, что многое становилось понятнее именно в таких морских прогулках. И теперь, взглянув на блокнот, Эндрю расстроился, потому что увидел запись, одно слово – «Бостон». Он нервно вырвал из блокнота страничку и, смяв, швырнул в море. «Будьте вы прокляты!» – с ненавистью подумал он.
Эти мысли не помешали ему вовремя сбавить ход и, подойдя к причалу, схватиться за него правой рукой. Левой он потянул опавший шкот, стягивая его с мачты. Притянув катамаран к причалу, Эндрю, как всегда, обмотал парус вокруг горизонтальной мачты. Менее чем за четыре минуты снял румпель, уложил его в чехол, управился с парусом и четырьмя канатами привязал катамаран к причалу.
Покончив с делами, Эндрю взглянул туда, где над каменной стенкой террасы, на гребне холма, возвышалось творение из стекла и дерева, никогда не перестававшее волновать его. И вовсе не потому, что оно было его владением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10