Сиприано видел в нем типичного представителя пресловутого третьего поколения, которое в короткий срок растрачивает состояние, с такими усилиями нажитое дедами. Его не удивил новый неуместный приступ хохота Гонсало Малуэнды, когда тот сообщил о захвате корсарами двух судов своей флотилии, словно это был забавный анекдот.
– Они, понимаете, вышли из общего строя, – сказал Гонсало. – Поплыли без конвоя.
– Н…но они были застрахованы?
– Конечно, да только за то, что они самовольно отдалились от конвоя, страховщик отказался от своих обязательств. Это естественно. Каждый соблюдает свой интерес.
Возвращался Сиприано в Вальядолид в удрученном расположении духа. Его новый бургосский патрон явно не соответствовал задачам своего положения. Сиприано он показался пустозвоном, а случай с захватом двух парусников – предостережением на будущее. Сальседо понимал, что промахи Гонсало Малуэнды неизбежно отразятся на его делах. Это соображение навело его на мысль посетить Сеговию, крупнейший центр суконного производства в Старой Кастилии. Когда он побывал там несколько месяцев назад, его поразила активная деятельность суконных мануфактур, и хотя все его мысли тогда занимала Минервина, он не преминул отметить, что Сеговия – небольшой текстильный город, бурно развивающийся за счет собственных ресурсов. Они тут умели перерабатывать свое сырье так, что прибыль всегда оставалась дома. Почему бы Вальядолиду не попробовать завести подобные предприятия? Почему нельзя переработать в городе те семьсот тысяч вельонов, которые ежегодно вывозятся во Фландрию, почему не последовать примеру сеговийцев? Возможно, именно он, Сиприано Сальседо, призван совершить этот переворот. Бьющий в лицо ветер, скачка на идущем рысью Огоньке, возбуждали его воображение. Фактическая столица Испании примирилась со своей ролью города, обслуживающего королевский двор, и словно объята сном – здесь высшая мечта бедняка состоит в том, чтобы прокормиться за чужой счет, а богача – жить на ренту. Здесь никто не желает шевелиться.
По приезде он поделился своими соображениями с Дионисио Манрике. Да, Гонсало Малуэнда ему решительно не понравился. Это пустозвон, которому захват двух его судов пиратами кажется забавным. С ним надо вести дела поосторожней. Одна промашка Малуэнды может серьезно повредить испанской торговле шерстью. Почему бы не попытаться сделать в Вальядолиде то, что уже делают в Сеговии? Глаза Дионисио Манрике округлились от жадности. Он согласен. По всей видимости, время семейства Малуэнда прошло. Дон Гонсало бездельник и игрок – большие пороки для коммерсанта. Надо подумать о новом направлении в торговле шерстью: усилить флотилии либо попробовать перевозить шерсть через земли Наварры. Сиприано Сальседо был ободрен поддержкой Манрике. Они договорились подумать над этими новыми идеями, а тем временем Сиприано решил посетить Педросу – хотелось придать блеск своему имени. Титул доктора юриспруденции не так уж много значил, если ему не сопутствовали привилегии идальго. Войти в круг земельной аристократии было бы ловким ходом, чтобы украсить карьеру и укрепить свой престиж.
Сиприано уже был знаком с новым арендатором Мартином Мартином, сыном Бенхамина Мартина, с его женой Тересой и их восемью детьми, малорослыми и юркими, как мышки. В одной из предыдущих поездок его сопровождал дядя Игнасио. Убогий, почти пустой дом с земляным полом произвел на него жалкое впечатление. И бросился в глаза контраст – широкую супружескую кровать осенял полог из тисненой кожи.
– Это единственное, что я получил в наследство от моего покойного отца, царство ему небесное, – сказал Мартин Мартин в виде пояснения.
Дон Игнасио и Сиприано ехали тогда в Педросу по привычной дороге дона Бернардо через Арройо, Симанкас и Тордесильяс, но в эту поездку Сиприано Сальседо, любитель приключений, задумал изменить путь – поехать, огибая холмы, через земли Герии, Сигуньюэлы, Симанкаса, Вильявьехи и Вильялара. Настоящей дороги там не было, но Огонек теперь прокладывал ее своим крупным галопом, топча колючий дрок в долинах. Сиприано управлял конем мастерски, легко заставляя слушаться, и каждый раз обучал его новым приемам. Стоял июнь месяц, пары куропаток со своими выводками перелетали с виноградников на холмы – от звонкого металлического хлопанья их крыльев конь вздрагивал.
Уже несколько месяцев Сиприано хлопотал о присвоении ему дворянского звания. Мартин Мартин, которому он уступил треть выращиваемого на его земле, был его преданным приверженцем. Также и от самых древних старцев Педросы Сиприано слышал добрые отзывы о доне Бернардо, последнем защитнике вола для сельских работ, и о доне Акилино Сальседо, дедушке Сиприано, прожившем в Педросе последние годы прошлого века. Правда, ни у одного из этих стариков не было по сути ни хорошего, ни плохого мнения о своих хозяевах, а скорее некое смутное чувство, что в жизни лучше держаться человека богатого, чем бедного. Кроме того, дон Доминго, старенький приходский священник, хранил в церковном архиве документы Сальседо, где были отмечены пожертвования и пособия для деревни в трудные времена, как например, при чуме шестого года или проливных дождях девяностого года, когда невозможно было молотить зерно и оно прорастало на гумнах. Если бы этого оказалось недостаточно, Сиприано Сальседо мог представить свидетельства о чистоте крови до седьмого колена.
Вскоре после приезда, Сальседо обсудил с Мартином Мартином свои перспективы. Из тридцати девяти жителей деревни тридцать семь расположены подтвердить, что его семья уже два века считается в Педросе здешними идальго. Священник дон Доминго, со своей стороны, готов присовокупить к ходатайству копии документов из церковного архива, в которых отражены щедрость и забота семейства Сальседо о деревне. Сиприано было известно, что его звание доктора в сочетании со званием идальго, – доктор-идальго – не только освобождало его от налогов и повинности, но также обеспечивало возможность стать членом администрации и включало в реестр низшего слоя аристократии. Он также знал, что землевладельцу легче получить дворянское звание, чем торговцу, и поговорка «благородными рождаются, а не становятся» не имеет смысла, что он и намеревался доказать. Мартин Мартин пообещал – как только понадобятся свидетельства деревенских жителей и копии документов, хранимых доном Доминго, он пришлет их с нарочным. Дабы прибавить новые заслуги к уже имеющимся и воспользоваться недавними указами о распашке пустошей, Сиприано собрал сведения о границах участков под виноградниками у речки Вильявендимио, чтобы просить разрешение на их обработку и присоединение к своим землям.
Две недели спустя в Вальядолид прибыл нарочный с бумагами из Педросы, и Сиприано передал их своему дяде оидору, который, в свой черед, представил их с почтительным прошением в Палату идальгии в Канцелярии. Несколько месяцев спустя дон Сиприано получил титул доктора-идальго и освобождение от налогов. Срочно было отправлено сообщение в Педросу – с доброй вестью дону Доминго и Мартину Мартину и с просьбой арендатору забить к третьему июля дюжину ягнят и отобрать две бочки вина из Руэды, чтобы отпраздновать получение титула, – в общем ликовании не приняли участие лишь Викторио Клеофас и Элеутерио Льоренте, два земледельца, отнюдь не считавшие семейство Сальседо щедрым и бескорыстным, а напротив, видевшие в них эксплуататоров. Пир устроили вечером в коралле при доме арендатора и, как повествуют старинные хроники, даже в городке Торо, которому была подчинена Педроса, в лучшие годы не видывали подобного изобилия и безудержного веселья, в котором приняли участие даже собаки и домашняя скотина. Ослица Томаса Гальвана, по прозванию Торера, выпила бадью вина и всю ночь ревела и скакала по улицам деревни, а на рассвете испустила дух.
Устроив свою жизнь, добившись титула идальго и наладив дела в Педросе, Сиприано Сальседо посвятил все силы торговле с Бургосом. И хотя дон Гонсало Малуэнда был ему не симпатичен, или, вернее, именно поэтому, он решил лично сопровождать осенний караван, как поступил его отец, дон Бернардо, через несколько месяцев после рождения сына.
Почти неделю загружали на складе пять больших платформ с железными колесами, а тем временем у Архимиро Родисио готовили к поездке сорок мулов. Во дворе склада трудились десятки наемных рабочих, и в день отъезда Сиприано Сальседо возглавил караван, тронувшийся в путь по пыльной дороге на Сантандер. В эти минуты, сделав все необходимые приготовления, Сальседо чувствовал себя человеком значительным и счастливым. Предупрежденный о том, что в их краю бесчинствует Диего Берналь, Сиприано был вооружен, равно как все возчики, а пикеты Санта Эрмандад Санта Эрмандад – букв. «Святое Братство» (исп.), сельская полиция с судебными функциями.

, получившие известие о выходе каравана, наблюдали за дорогой.
Пригорки и глубокие рытвины не облегчали поездки, однако караван из пяти огромных платформ, каждую из которых тащили восемь мулов, был редким зрелищем для любовавшихся им с обочин погонщиков мулов и встречных путников. Сиприано ехал во главе каравана, беспрестанно оглядывая горизонт из опасения, что среди холмов могут появиться разбойники Диего Берналя, единственного грабителя, известного в обеих Кастилиях. Платформы следовали в строгом порядке, на определенных отрезках двигались быстрей или медленней по заранее обдуманному плану – каждый день они должны были проходить шесть лиг, так, чтобы вся поездка, с обязательными остановками на почтах в Дуэньясе и Кинтана-дель-Пуэнте и на постоялых дворах в Морале и Вильяманко заняла около четырех дней.
Когда прибыли в Бургос, началась разгрузка, еще более хлопотная, чем погрузка, хотя Малуэнда, заранее оповещенный, призвал на помощь опытных наемных рабочих, чтобы побыстрей управиться. Освобожденные от груза платформы проделали обратный путь за три дня с половиной, и, как только оказались в Худерии, дон Сиприано Сальседо собрал оружие, возвратил его Санта Эрмандад и с сознанием выполненного долга вновь погрузился в повседневные дела.
Огромный склад в старинной Худерии, еще вчера набитый кипами шерсти, а ныне поражающий унылой пустотой, должен был постепенно заполниться в последующие месяцы, а в июле намечалась отправка очередного каравана по тому же адресу. Сиприано Сальседо, обычно осторожный и осмотрительный, чувствовал, что, ворочая такими крупными делами, растет, мужает. Собрать на складе семьсот тысяч вельонов и перевезти их в Бургос двумя караванами в год казалось ему подвигом, достойным великих личностей, и когда за столом служанка Крисанта подавала ему первый завтрак после поездки, он уже не пытался прятать свои маленькие волосатые руки, которые теперь виделись ему сильными и мужественными, вполне пригодными для таких значительных предприятий. И в эти минуты он казался себе более похожим на Нестора Малуэнду, великого негоцианта, который еще в молодом возрасте одним своим талантом и смелостью создал в Бургосе целую торговую империю.
Его дядя и опекун дон Игнасио, с кем он обычно встречался раз в неделю, и особенно жена дяди донья Габриэла одобряли преклонение их питомца перед доном Нестором. Для доньи Габриэлы не было ничего прекрасней, чем влиятельный коммерсант, хотя ее супруг, посмеиваясь, говорил, что донья Габриэла восхищается крупными торговцами скорее из-за их доходов, чем их общественного положения. Однако почтение к старику Малуэнде, с которым Сиприано не довелось познакомиться лично, не умаляло, а лишь усиливало его презрение к молодому Малуэнде. Зависимость от этого вертопраха, претендующего на остроумие, не приносила удовлетворения ему, стремившемуся занять видное положение в своей отрасли. Конечно, можно было бы тайком покупать товар и сбывать его посредникам за некую мзду, но это Сиприано считал поступком неблагородным. В старом Малуэнде его восхищало не то, что этот коммерсант разбогател благодаря своему упорству и труду, а то, что он талантливо умел сбывать товар и – непонятно почему и как – влиял на волю клиентов, побуждая приобретать шерсть именно у него. Стремление к новым приемам в торговле постепенно привело Сиприано к лучшему пониманию себя самого, он начал осознавать в себе творческую жилку и причины своей неудовлетворенности. И жажда открывать новые пути лишь усилилась через несколько месяцев, когда еще два судна из флотилии, направлявшиеся во Фландрию, были разграблены корсарами, а третьему судну, получившему серьезное повреждение, пришлось спасаться в порту Пасахес Пасахес – порт Сан-Себастьяна, центра страны басков (провинция Гипускоа).

. Судя по подобным известиям, риск, которому подвергалась флотилия, с каждым годом возрастал, а значит, фрахт и страховка дорожали. Тревога охватывала все большие круги производителей шерсти, тем временем у Сальседо зрела идея о новом направлении их деятельности. Отправка шерсти на зафрахтованных судах становилась невыгодной, не оправдывала расходов. И однажды, каким-то таинственным образом, как обычно бывает в подобных случаях, у Сиприано Сальседо возникла мысль придать более благородный вид такой распространенной и скромной вещи, как овчинная куртка. Куртку, пригодную для пастуха на пастбище или перехода через Парамо, зимой можно было изменить, внеся в нее три небольшие детали, и сделать одеждой для более высоких слоев общества. Успех, как всегда бывает в мире моды, зависел от вдохновения, от внезапно осенившей мысли, – в данном случае надо было лишь скрасить гладкую поверхность спинки и манжеты куртки смелыми накладками. С помощью красиво расположенных накладок крестьянская одежда приобретала городское изящество, становилась вполне подходящей для дам и кавалеров.
Первым одобрил замысел Сальседо портной Фермин Гутьеррес. И Сиприано сумел так убедительно описать достоинства новой модели, что Гутьеррес и сам загорелся этим проектом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54