только на мгновение, из-за некого мимолетного обмана зрения – мелькнул взгляд растерянного и убитого горем ребенка. И это испугало Майлза куда больше, чем его сжатые губы.
Перед взором у самого Майлза все расплылось, и он смахнул дурацкую влагу с глаз тыльной стороной ладони – сердитым, резким движением.
– К черту! – выдавил он прерывающимся голосом. Никогда в жизни Майлз не чувствовал себя таким маленьким.
Отец неуверенно взглянул на него.
– Я… – начал он. – Ты ведь знаешь, он уже несколько месяцев был на волоске.
А вчера я этот волосок перерезал, подумал несчастный Майлз. Прости… Но произнес он только: – Да, сэр.
Похороны старого героя были событием чуть ли не государственной важности. Три дня представлений и церемоний, устало подумал Майлз; и чего ради все это? Были спешно пошиты соответствующие облачения – надлежаще мрачно-черные. Особняк Форкосиганов превратился в полные беспорядка театральные подмостки, откуда они набегами отправлялись разыгрывать отдельные эпизоды пьесы. Прощание с телом в замке Форхартунг, где заседал Совет графов. Панегирики. Траурная процессия – которая превратилась чуть ли не в парад, и все благодаря Грегору Форбарре, одолжившему по такому случаю императорский военный оркестр в мундирах и отряд своей исключительно церемониальной конной гвардии. Погребение.
Майлз думал, что дед – последний представитель своего поколения. Видимо, вовсе нет – если судить по кошмарной коллекции древних скрипучих служак и трясущихся старушенций в черном, похожих на ворон. В каких это щелях они таились, чтобы теперь повыползать на свет? Майлз с мрачной вежливостью сносил и их потрясенные либо сочувственные взгляды, когда его представляли как внука Петра Форкосигана, и их бесконечные воспоминания про то, что же говорили люди, о которых он в жизни не слышал, о людях, которые умерли еще до его рождения и о которых – он искренне на это надеялся! – ему никогда больше услышать не придется.
Даже после того, как на могилу была брошена последняя лопата земли, ничего не закончилось. Весь день и вечер продолжалось нашествие на особняк Форкосиганов орд… нет, доброжелателями их было бы назвать неточно, решил Майлз, – скорее, друзей, знакомых, военных, общественных деятелей, их жен, всяческих желающих отдать визит вежливости, любопытствующих и родственников в куда большем количестве, чем он мог помыслить.
Граф с графиней Форкосиган заняли пост внизу, возле лестницы. Светские обязанности для отца всегда были связаны с политическим долгом, поэтому неминуемы вдвойне. Но когда прибыл кузен Айвен Форпатрил, ведомый своей матерью, леди Элис, Майлз решил скрыться в последнем убежище, еще не занятом вражескими силами. Он уже слышал, что Айвен успешно прошел экзамены; вряд ли ему под силу вынести подробности. Выдернув пару роскошных цветов из выставленного на проходе похоронного украшения, он сбежал на лифте на верхний этаж и скрылся там.
Майлз постучал в резную деревянную дверь.
– Кто там? – донесся приглушенный голос Елены. Майлз надавил на украшенную эмалевым рисунком круглую ручку – не заперто! – и просунул в приоткрывшуюся дверь руку с цветами.
– Ой, Майлз, входи, – добавила Елена.
Майлз, тощий в своем черном костюме, проскользнул в дверь и для начала улыбнулся. Елена сидела возле окна в старинном кресле. – Как ты догадалась, что это я? – спросил он.
– Ну, это мог быть либо ты, либо… Никто мне не протягивает цветы, стоя на коленях. – Ее взгляд на мгновение задержался на уровне дверной ручки, невольно выдавая, что свои умозаключения Елена вывела из его роста.
Майлз немедленно пал на колени, быстро проделал в таком положении путь по ковру и демонстративно вручил Елене свое подношение. «Вуаля!» – воскликнул он, и от удивления она рассмеялась. Зато ноги выразили протест против столь жестокого обращения болезненной судорогой. – А-а… – Майлз прочистил горло и добавил гораздо тише: – Не могла бы ты мне помочь подняться? Эти проклятые грави-костыли…
– О боже… – Елена помогла ему добраться до своей узкой постели, заставила прилечь и вытянуть ноги, а сама вернулась в кресло.
Майлз оглядел крохотную спальню.
– Мы тебе что, не смогли найти ничего получше этого чулана?
– Мне здесь нравится. Нравится, что окно на улицу, – сказала Елена. – А комната моего отца в этом доме еще меньше. – Она понюхала цветы, пахнущие чуть привядшей зеленью. Майлз тотчас же пожалел, что не поискал специально другие, подушистее. С внезапным подозрением она подняла на него взгляд: – Майлз, где ты их взял?
Он покраснел, чувствуя себя слегка виноватым.
– Позаимствовал у деда. Можешь мне поверить, пропажи никто не заметит. Там, внизу, просто джунгли.
Елена беспомощно покачала головой. – Ты неисправим. – Но улыбнулась.
– Ты не против? – тревожно спросил он. – Мне подумалось, что ты от них получишь больше удовольствия, чем он.
– Только как бы никто не подумал, что это я их стянула!
– Отсылай всех ко мне, – благородно предложил Майлз. И вздернул подбородок. Елена, помрачнев, уставилась на хрупкие цветочные лепестки. – О чем ты сейчас задумалась? Печальные мысли?
– Честное слово, у меня, должно быть, не лицо, а какое-то стекло.
– И вовсе нет. Твое лицо скорее похоже на… на воду. Сплошные отражения и блики света – и никогда не знаешь, что скрывается в глубинах. – В конце фразы он понизил голос, подчеркивая таинственность этих самых глубин.
Елена иронически улыбнулась, а потом вздохнула уже всерьез.
– Я просто подумала… Я ни цветочка не положила на могилу матери.
В предвкушении такого плана Майлз просветлел. – А ты хочешь? Мы могли бы выскользнуть с заднего хода… Нагрузить тележку-другую – никто бы и не заметил.
– Ну уж нет! – вознегодовала Елена. – Ты и так столько натворил. – Она повернула цветы к окну, за которым серебрились холодные осенние облака. – В любом случае, я и не знаю, где эта могила.
– Да? Как странно. Сержант Ботари до того зациклен на твоей матери, что, я думал, он туда паломничества устраивает. Впрочем, он, наверное, не любит вспоминать о ее смерти.
– Вот тут ты прав. Однажды я попросила его поехать туда, где она похоронена – посмотреть на это место и все прочее; так я будто со стенкой заговорила. Знаешь, как это он умеет.
– Да, вылитая стена. Особенно та, которая на кого-нибудь обрушивается. – В глазах Майлза зажегся огонек: можно было порассуждать теоретически. – Может, это чувство вины? Может, твоя мать оказалась одной из тех немногих женщин, что умирают при родах – она же умерла примерно тогда же, когда родилась ты, верно?
– Он говорил, что это была катастрофа с флаером.
– А-а.
– А в другой раз сказал, что она утонула.
– М-м? – Проблеск интереса перерос в стойко тлеющий огонек. – Но если ей пришлось совершить вынужденную посадку на реку или что-то вроде, то оба объяснения могут быть верными. Или если флаер сажал он…
Елена вздрогнула. Майлз заметил это и молча обругал себя бесчувственным болваном.
– Ой, прости. Я не собирался… боюсь, просто я сегодня в жутком настроении. – извинился он. – Все этот проклятый траур. – Прижав кисти к телу, он захлопал локтями, изображая стервятника.
На какое-то время Майлз впал в глубокое молчание, размышляя о церемониях, связанных со смертью. К его молчанию присоединилась и Елена, задумчиво глядя прямо вниз, с высоты четвертого этажа, на роскошную траурную толпу барраярских аристократов, входящих в дом или покидающих его.
– Мы могли бы разузнать, – проговорил Майлз неожиданно, вырвав ее из состояния задумчивости.
– Что?
– Где похоронена твоя мать. И даже никого не пришлось бы спрашивать.
– А как?
Майлз усмехнулся и встал. – И не собираюсь рассказывать. Ты еще примешься меня отговаривать, как в тот раз, когда мы полезли вниз в пещеры возле Форкосиган-Сюрло и обнаружили старый партизанский склад оружия. Знаешь, тебе бы в жизни не представилось больше случая поводить один из этих древних танков.
Елена ответила некоторым сомнением. Видимо, об указанном инциденте у нее сохранились живые и пугающие воспоминания – хотя ее-то тогда обвалом не накрыло. Но все же она последовала за ним.
Они осторожно вошли в темную библиотеку на первом этаже. Майлз с двусмысленной ухмылкой приостановился возле дежурного охранника на входе и, доверительно понизив голос, произнес:
– Ты не мог бы вроде как погреметь дверью, если кто-то появится, а, капрал? Нам бы… м-м-м… вряд ли хотелось, чтобы нас внезапно прервали.
Охранник ответил такой же ухмылкой в знак того, что понимает.
– Конечно, лорд Май… Лорд Форкосиган. – И поглядел на Елену с только что возникшей догадкой, приподняв бровь.
– Майлз, – свирепо зашептала Елена, как только дверь захлопнулась и отсекла ровный гул разговоров, позвякивание серебра и хрусталя, мягкий шорох шагов – звуки поминок по Петру Форкосигану, доносящиеся из соседних комнат. – Ты представляешь, что он сейчас подумает?
– Позор тому, кто подумает об этом дурно, – весело бросил он через плечо. – Лишь бы он не задумался вот об этом… – Майлз приложил ладонь к сенсорному замку комм-пульта, нелепо возвышавшегося перед камином резного мрамора; комм был соединен дважды шифрованной линией связи с Генеральным штабом и Императорским дворцом. Елена открыла рот от изумления, когда силовой экран отключился. Несколько пассов руками – и пластина головида ожила.
– А я-то думала, здесь максимальная секретность!
– Так и есть. Просто капитан Куделка давал мне здесь раньше кое-какие уроки, когда я… – горькая улыбка, и резкое движение запястьем, – … готовился к экзаменам. Он обычно подсоединялся к армейским компьютерам – к настоящим, в генштабе, – и запускал для меня симуляторы. Так и думал, что он не вспомнит о том, чтобы удалить мой допуск… – Майлз сосредоточенно отбарабанил запутанную комбинацию команд.
– Ты что делаешь? – нервно переспросила Елена.
– Ввожу код капитана Куделки. Чтобы добраться до армейских архивов.
– Господи, Майлз!
– Об этом не беспокойся. – Он похлопал ее по руке. – Мы тут всего лишь обнимаемся, помнишь? Вряд ли кто-нибудь зайдет сюда вечером, разве что капитан Куделка, а он не будет возражать. Нам все удастся. Думаю, начну-ка я с армейского личного дела твоего отца. А-а, вот. – Из платы головида вырос плоский экран, на нем стали появляться строчки текста. – Тут обязательно будет что-нибудь про твою мать, и мы это используем, чтобы разгадать загадку… – Майлз замолчал и, озадаченно откинувшись на спинку стула, пролистал несколько экранов подряд.
– Что? – разволновалась Елена.
– Я тут бросил взгляд на период незадолго до твоего рождения. Он ведь ушел из армии как раз перед тем, как ты родилась, верно?
– Верно.
– Отец когда-либо говорил тебе, что был уволен не по своему желанию, а по медицинским показаниям?
– Нет… – Она заглянула через его плечо. – Занятно. И не сказано, почему.
– Смотри, вот еще занятнее. Его личное дело целиком почти за весь предшествующий год закрыто. И код жутко крутой. Я не могу его взломать – это сразу вызовет перепроверку, а потом… Да, здесь личная отметка капитана Иллиана. С ним мне определенно не хотелось бы беседовать. – Майлз вздрогнул от мысли, что мог случайно привлечь к себе внимание главы Барраярской Имперской СБ.
– Определенно… – выдавила Елена, уставившись на Майлза не отводя глаз.
– Ладно, давай попутешествуем во времени, – быстро проговорил он. – Назад, назад… Похоже, твой отец не очень-то ладил с этим типом, коммодором Форратьером.
Елена с интересом навострила уши. – А это не тот самый Форратьер – адмирал, погибший под Эскобаром?
– М-м… Да, Гес Форратьер. Хм. – Оказалось, Ботари был денщиком адмирала несколько лет подряд. Майлз удивился. У него-то было смутное впечатление, что Ботари всю жизнь служил в боевом десанте под отцовским командованием. Пребывание Ботари у Форратьера завершилось фейерверком выговоров, черных отметок, дисциплинарных взысканий и зашифрованных медицинских данных. Сознавая, что Елена смотрит через его плечо, Майлз быстро проскочил этот раздел. Странно несуразный. За одни нелепые мелкие проступки назначались суровые наказания. Другие же, значительно серьезнее, исчезали в медицинских отчетах, и никакого взыскания за ними вообще не следовало… Неужто Ботари и вправду шестнадцать часов подряд продержал в уборной под прицелом плазмотрона какого-то техника из инженерной службы? и, бога ради, зачем?
Чем дальше в прошлое, тем ровнее делались отчеты. Множество сражений – от двадцати до тридцати лет. Благодарности, отметки о ранениях, снова благодарности. Отличные оценки за базовый курс подготовки. Запись о поступлении в армию.
– В те времена было куда проще записаться на военную службу, – завистливо проговорил Майлз.
– Ой, а мои дедушка с бабушкой здесь есть? – заволновалась Елена. – Он о них вообще никогда не говорит. Насколько я поняла, его мать умерла, когда он был совсем молодым. Он мне так и не сказал, как ее звали.
– Марусия, – разобрал Майлз, вглядевшись. – Фотокопия смазанная.
– Какая прелесть! – произнесла обрадованная Елена. – А отца?
Оп-па, подумал Майлз. Копия фотостата была не столь мутной, чтобы не разобрать слово «неизвестен», написанное грубоватыми строчными буквами рукой какого-то безвестного писаря. Майлз сглотнул, поняв наконец, почему некоторые бранные слова пробивают шкуру Ботари, а все прочие – скатываются с него, как с гуся вода, вызывая лишь терпеливое презрение.
1 2 3 4 5 6 7 8