Скромность в данном случае не мешает: Америку все же открыл Колумб, и заслуги Америго сильно преувеличены. Словно заранее это предвидя и заранее в чем-то раскаиваясь, Америго смиренно принимает громы гиганта, низвергающиеся на его голову.
– Скажу тебе как земляку, Америго, хотя я уже и не помню, когда покинул Италию (сердцем я ее никогда не покидал): для того чтобы осуществить одну-единственную идею, нужно потратить всю жизнь. Потому что легче преодолеть Атлантический океан, чем океан тупоумия, равнодушия и лени. Мне сорок лет, Америго, как и тебе (мы ведь с тобой ровесники), и половину из них я мотаюсь по белу свету и всюду слышу одно слово: нет.
Будущие века сначала вознесут Америго, а Колумба предадут забвению, потом вознесут Колумба, называя Америго вором, присвоившим чужое открытие, будущие века столкнут этих двух открывателей в непримиримой вражде, разжигая страсть в тех, кому давно уже неведомы страсти. А они, живые, сидят в портовом трактире и разговаривают, как друзья.
– Я пытался добиться приема у Торквемады, говорят, это сильный человек.
– Он духовник королевы.
– Что-то вроде этого. Но попасть к нему дело безнадежное, у него сейчас особенно много работы.
– Святой инквизиции не до новых открытий, она не знает, что делать со старыми. Поэтому она больше поощряет закрытия. Колумб, это совсем неплохо звучит: великий закрыватель. – Америго невесело улыбнулся.
Инспектор Шмит не видел в этом ничего удивительного: были в истории и открыватели, и закрыватели, причем последние, как правильно сказал Америго, нередко пользовались большей поддержкой.
– На все есть средства, – сетовал Колумб. – На войну с Гранадой есть средства. На усмирение бунтов, на инквизицию есть средства. И только на открытия нет средств. А ведь это открытие окупилось бы в течение года. Индия – страна богатая, а путь в Индию через Атлантический океан…
– Только не в Индию, Христофор.
– А куда же?
– Только не в Индию.
Времяискатель зафиксировал присутствие объекта инородного времени. Уж не Колумб ли это, человек из будущего, прибывший в эти древние и не понимающие его времена? Тогда понятно, почему он не встречает поддержки, почему его не хотят финансировать. Всех первооткрывателей не хотели финансировать, и большинство из них умирало в нищете. Может, все они были пришельцами из будущих времен? Ведь не случайно они именно в будущих временах находят признание. Гениальный открыватель антипланеты Ялмез Хасан Амир (3507 – 3700) тоже захотел пораньше осчастливить человечество и отправился делать свое открытие в XII век, но едва не был там четвертован, чудом спасся и, вернувшись домой, сделал свое открытие, после чего жил долго и счастливо. Возможно, это легенда, одна из множества легенд, которые существуют о Хасане Амире, человеке, сделавшем переворот в астрономии, опустив ее с неба на Землю. Но посмертно вышедшая книга Амира «Барьеры несовместимости времен» была написана им, конечно, не случайно, в ней слишком чувствуется горечь личного опыта. Быть может, в каждом веке есть представители будущего, непризнанные и непонятые, но открывающие миру глаза, которые без них ему никто не откроет.
Подобное объяснение не просто фантастично, оно сбивает с толку службу розыска, которой и без того приходится нелегко. Поэтому инспектор отбросил эту опасную, хотя и прекрасную версию и продолжал слушать заинтересовавший его разговор, в надежде почерпнуть из него необходимые сведения.
К разговору этому прислушивался не только он. За соседним столиком рыжебородый моряк ловил каждое слово будущих открывателей. С виду он был не испанцем и не итальянцем, он был скорее скандинавом. Но кого только не встретишь в Севильском порту!
– Христофор, не знаю, что я могу для тебя сделать. Мой хозяин занимается оснащением кораблей, я с ним поговорю, может, он замолвит за тебя словечко.
– Поговори, Америго. Покажи ему эту карту, здесь все обозначено. Мне не жаль потерянных двадцати лет, жаль, что погибнет идея…
Рыжебородый моряк пересел за их стол и заглянул в карту, которую Христофор Колумб развернул перед Америго Веспуччи.
– Чего тебе? Ты кто такой? – Америго прикрыл ладонями карту.
– Я моряк. Меня зовут Эрик Рыжий. Интересуюсь разными странами.
Эрик Рыжий… Инспектор слышал о таком мореплавателе. Но он, кажется, жил в десятом веке. Как же он попал в пятнадцатый век?
– Я давно мечтал пересечь океан, – сказал Эрик, не уточняя, однако, насколько давно. – Я много плавал по северным морям, открыл кое-какие земли, но это все не то. Моя мечта – открыть новую часть света.
Все это было знакомо инспектору по его многолетней работе. Подсесть к чужому столику, завязать разговор, все, что надо, выспросить. Колумб не понимал, с кем он имеет дело, и вот уже он положил руку Эрику на плечо:
– Обещаю. Если у меня получится – обещаю.
– Я поговорю с хозяином, – сказал Америго.
Этому человеку не повезло. Жизнь Америго сложилась весьма неудачно. Он работал на хозяина – то на одного, то на другого хозяина, не имел ни дома, ни семьи. Мелкий служащий, состарившийся среди бумаг и лишь на склоне лет взлетевший к зениту славы. Но что стоит слава на склоне лет? Америго Веспуччи опоздал к своему триумфу.
Может, никто не понимал Колумба, как он, ведь не зря же Колумб писал сыну: «Я беседовал с Америго Веспуччи… это честный человек, он полон решимости сделать для меня все, что в его силах».
Между тем инспектор продолжал ломать голову над тем, каким образом Эрик Рыжий затесался в пятнадцатое столетие. А что, если он тот самый искомый преступник, угнавший Машину Времени, чтобы опередить Колумба? В сорок втором веке неоткрытых земель не осталось, вот он и отправился туда, где они есть.
Эрик смотрел на карту, но было видно, что он ничего не может прочесть. Видимо, прибыл он не из будущего. Он прибыл из тех безграмотных времен, когда королю было легче покорить страну, чем поставить подпись под требованием капитуляции. Выходец из десятого века… В пору беспамятства человечества, когда всех массово забывали, ему удалось просочиться в историю. И, как теперь стало очевидно, не вполне благовидным путем.
Инспектор настроил речевые центры на язык древних скандинавов:
– Эрик, вы мне нужны.
Услышав родную речь, Рыжий испуганно вздрогнул.
– Подойдите ко мне, Эрик. Вот так. Что вам нужно в пятнадцатом веке? Почему вы покинули свой десятый век?
– Так получилось, – Эрик растерянно моргал рыжими ресницами. – Я всю жизнь занимаюсь открытием новых земель.
– Это нам известно. Ваше дело Гренландия, Америку откроет Колумб. Имейте в виду, попытка присвоить чужое открытие, выведав заранее его план, является преступлением перед историей.
Эрик Рыжий покраснел, как умеют краснеть только рыжие, совершившие преступный антиисторический акт.
– Стыдитесь, Эрик, легче всего приходить на готовое. Теперь я понимаю, откуда все эти разговоры о финикийцах и других племенах, якобы открывших Америку за тысячу лет до Колумба. Все они пришли на готовое, присвоив открытие великого человека.
Эрик Рыжий хотел было признать свою вину и с тоской косился на двух первооткрывателей, которые забыли о нем так, как было бы неплохо, чтобы о нем забыла история.
– Как вы сюда попали?
Эрик Рыжий, казалось, только и ждал этого вопроса, ему не терпелось рассказать о своих злоключениях.
Это случилось спустя два года после открытия Гренландии. Эрик стал подумывать, что бы еще такое открыть. Он мечтал о новом материке, который можно было бы назвать Великим Материком Эрика (сокращенно – Вемэрика), но где искать этот материк, было неизвестно. Да и есть ли, кроме Скандинавии, еще один материк?
Так он размышлял, и грустил, и сожалел о том, что Скандинавия уже открыта, когда появился Гарик Черный. Он возник совершенно внезапно и сказал:
– Тьфу, куда это меня занесло? Опять я не туда заехал!
Эрик был слишком погружен в свои заботы, чтобы заводить с незнакомцем разговор, и тогда тот его окликнул:
– Эрик!
– Что, Гарик? – почему-то вдруг Эрику стало известно, что незнакомца зовут Гарик, хотя тот себя не назвал.
– Так ты хочешь открыть Вемэрику? – спросил Гарик Черный. Каким-то образом он об этом узнал. – А кругосветное путешествие тебе не подойдет? Это ведь тоже неплохо?
Лишь только Гарик сказал о кругосветном путешествии, как Эрик сразу понял, что Земля круглая и по ней можно путешествовать, как по глобусу (о котором ему прежде тоже не было известно).
– Но ведь кругосветное путешествие первым совершит Магеллан?
– Тебя смущает Магеллан? Пусть он тебя не смущает.
До сих пор Эрика никогда не смущал Магеллан, но теперь он его стал смущать своим кругосветным плаваньем. Но Гарик его успокоил: они съездят к Магеллану, разведают его маршрут, чтобы пройти по нему в десятом столетии.
Они тут же оказались в пункте отправления Магеллана, но корабли великого мореплавателя уже ушли. Верней, еще не пришли.
– Они вернутся через три года, – сказал Гарик Черный. – Выходит, мы прибыли преждевременно. Что-то у меня измерение барахлит. – И Эрик сообразил, что передвигались они при помощи этого, неизвестного ему измерения. – Ну, ладно. Тогда мы в Индию поплывем, опередим Васко да Гаму.
– Его опередил уже Афанасий Никитин, – высказал Эрик неожиданные для себя сведения.
– А мы и Афанасия опередим. Только маршрут возьмем Васкин: обогнем Африку – это будет сенсация для десятого века.
И вот они стояли в Лиссабонском порту, в котором не было и признака кораблей Васко да Гамы: ведь прибыли они в Лиссабон на тридцать лет раньше – именно на столько лет опередил Афанасий Никитин португальского путешественника. И не у кого было спросить про Васкин маршрут.
– Измерение барахлит, – Гарик и тут свалил на никуда не годное измерение, хотя в данном случае был виноват сам. – Может, ты откроешь Берингово море? Я сведу тебя с Берингом.
– Нет, – сказал Эрик Рыжий, – я не хочу в Берингово море. И не хочу в море Лаптевых. Я хочу открыть Вемэрику, больше мне ничего не нужно.
– Америку так Америку, – сказал Гарик Черный, называя эту землю на общепринятый лад. – Только поскорей, у меня мало времени.
Да, его измерение по-настоящему барахлило: они прибыли за целый год до начала экспедиции Колумба. Гарик звал открывать Австралию, чтоб утереть нос голландцам, но Эрик Рыжий категорически отказался: свою, мол, Вемэрику он не променяет ни на какую Австралию.
– В таком случае оставайся, – сказал Гарик Черный. – А у меня дела поважней, чем твоя Америка: я собираюсь открыть антипланету Ялмез, обставить Хасана Амира.
(«Ну и проходимец этот Гарик! Почище Эрика…» – подумал инспектор Шмит.)
– Только бы измерение не подвело, – сказал Гарик, кивнув на прощание Эрику. И в ту же секунду исчез.
В Испании времен Торквемады люди исчезали тысячами, поэтому исчезновение Гарика никого не удивило. На него просто не обратили внимания. И на Эрика никто не обратил внимания: мало ли оборванцев слонялось по Севилье.
Он слонялся по Севилье, переходя из трактира в трактир, и чувствовал себя неуютно в чужом времени. Вемэрика отодвигалась все дальше, и ее заслоняла родная Скандинавия, а также незабвенный десятый век. И ему уже начало казаться, что не существует Великого Материка Эрика, что есть только Эрик – без всякого материка.
– Я хочу домой, – так закончил Эрик свой печальный рассказ, и в его зеленых глазах загорелась тоска по родине. – В гостях хорошо, а дома лучше, – сослался он на пословицу, позаимствованную в чужих временах.
Что с ним делать? Отправить его домой, пока он еще не все выведал у Колумба? А то ведь он и карту стащит, и грамоте выучится, пройдет все науки… А там доберется в свой век на попутной Машине или измерении, и – прощай открытие Колумба. Рыжий его опередил!
Но из пятнадцатого века в десятый не попадешь без пересадки, так и преступника упустишь. У нас служба розыска, а не благотворительное бюро. Хотя, конечно, жаль этого Рыжего. За чужим погнался, а свое потерял. Обычный случай в уголовной практике.
Ничего, решил инспектор, как-нибудь доберется. Раз ему приписывают открытие Америки в десятом веке, значит, он все же добрался в свой век. Добрался, конечно, добрался и открыл в десятом веке то, что было до него в пятнадцатом веке открыто.
Глава девятая. ЯН – 1963
Идут дни 1963 года, и, если б Машина была исправна, нам бы, возможно, удалось вернуться к нашим, – правда, ценой аварийной посадки. Но Юрек считает, что такая авария не страшна, наибольшая авария для человека – быть выброшенным из своего времени.
Я пытаюсь ему рассказать то, что мне известно о пространственно-временных отношениях, но он не хочет слушать. Все равно, он говорит, ему в этих теориях не разобраться, лучше он будет рассматривать эту Машину как обычный дизель, тогда, может, ему удастся ее починить.
Он никак не может понять, что спешить нам некуда, и, даже если он через год починит Машину, мы не опоздаем в его время. И через двадцать лет не опоздаем. Только вернемся туда пожилыми людьми, потому что никакая машина не может вернуть человека в молодость.
– Юрек, ты пойми, пласты времени неподвижны, движется лишь то время, которое соприкасается с нами.
– Не морочь голову. Вроде кроме нас ничего на свете не существует.
– Оно существует, но раз мы можем попасть в любую точку любого времени, то это равноценно неподвижности времени. Относительной неподвижности, как неподвижность пространства.
Конечно, абсолютной неподвижности времени быть не может, есть лишь его видимая неподвижность по отношению к наблюдателю. Неподвижность прошлого и будущего, в берегах которых течет река настоящего. Великий Панасюк (1976 – 2058) в пору своих юношеских заблуждений пытался доказать, что движутся эти самые берега, а сама река неподвижна. Он утверждал, что жизнь есть неподвижное настоящее, затертое льдами прошлого и будущего. Это была ошибочная теория, и впоследствии Панасюк от нее отказался.
Пока Юрек копается в Машине, я хожу по лесу, собираю ягоды, иногда подхожу к шоссе, чтобы издали посмотреть на жизнь незнакомого мне времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9