Далее в романе говорилось, что, когда учение овладеет массами, у масс отпадет потребность чем-то владеть и все их владения можно будет передать государству. Сначала национализировать, чтобы все это числилось за государством, а потом приватизировать, передав в частные руки, но уже не те, что были прежде, а в собственные, свои. На этом заканчивается процесс, который может продолжаться много лет, но уже в самом начале государственным можно будет пользоваться, как своим, так что время тут особого значения не имеет.
Пока Кругобородый все это вычитывал, лысенький быстро-быстро писал, сидя на полу у нар, чтобы потом, выйдя на свободу, осуществить фантазию великого фантаста на практике.
Он так и сделал. Взял теорию, которая без практики мертва, и соединил ее с практикой, которая без теории слепа, в надежде, что из этого возникнет что-то зрячее и живое. Но оно не возникло. Мертвое осталось мертвым, а слепое слепым.
В этом слепом воплощении мертвой идеи нынешний Бермудес играл не последнюю роль. Он был одним из ответственных лиц и теперь спешил уйти от ответственности. Жизнь ответственного работника в том и состоит, чтобы постоянно уходить от ответственности, и бродят по стране ответственные товарищи ушельцы, ответственные товарищи по несчастью целой страны, и светлое будущее, которое виделось им впереди, темнеет и чернеет по мере превращения в настоящее…
Внезапно страшная мысль пронзила Бермудеса: ведь этот его попутчик ехал до Москвы, почему же он сошел на другой станции? Может, позвонить? Кого-то уведомить? Бермудес как ни в чем не бывало приезжает в Москву, а там уже его встречают…
«Надо выходить из игры!» – опять сказал Штирлиц Мюллеру, и Мюллер с ним согласился.
Он вышел на станции Сухиничи. Было утро. Утро нашей Родины, как значится на известной картине известного художника. Бермудес стоял крупным планом на фоне нашей Родины, как стоял на картине тот, другой человек, продолжатель великого дела лысенького.

1 2