Ежи Косинский
Свидание вслепую



Ежи Косинский (Ежи Никодем Левинкопф)
Свидание вслепую

«Прочь отсюда, из жалкого царства,
Из страны дураков и мерзавцев!
Здесь ведь каждый любезно готов
За бесценок другому продаться.»
Джонатан Свифт

«Но кто отныне способен определить, что такое преступление? Кто сможет решить, что такое добро и что такое зло?
Во всех традиционных системах этические и ценностные принципы остаются недостижимыми для человека. Ценности ему не принадлежат; он принадлежал им. Теперь же он знает, что они его, и только его.»
Жак Моно



Еще в школе Джордж Левантер приучил себя к удобному расписанию: четыре часа послеобеденного сна позволяли ему сохранять умственную и физическую бодрость до самого рассвета, когда он снова засыпал на четыре часа и просыпался вполне готовым к дневным занятиям.
Теперь, по прошествии многих лет, эта привычка помогала ему в городе поддерживать силы, необходимые для ведения дел, а в горах – интенсивно кататься на лыжах, не отказываясь от не менее интенсивной курортной ночной жизни.
Хозяин ресторана вышел на террасу и по-французски спросил, не говорит ли кто-нибудь по-английски. За его спиной семенил, заметно конфузясь, молодой круглолицый араб, одетый в новомодный лыжный костюм.
Левантер готов уже было предложить свои услуги в качестве переводчика, но сообразил, что в Вальпине, как почти на всех швейцарских курортах, наверняка найдется много двуязычных отдыхающих, которые сделают это лучше него.
Тут же какой-то американец отделился от своей компании и предложил помочь. Хозяин, указывая на араба, сказал по-французски:
– Объясните ему, пожалуйста, что я не смогу получить наличные по его чеку.
Американец перевел арабу, тот протянул ему свой чек. Американец взглянул.
– На двадцать семь тысяч!– пробормотал он, обращаясь к своим приятелям.
Он посмотрел на араба, потом на хозяина ресторана, потом опять на чек. И повторил:
– На двадцать семь тысяч долларов!
– Я получил его утром из лондонского Барклай-банка. Это еженедельное содержание, которое мне посылает дядя, шейх Сайд. С чеком все в порядке, ручаюсь вам!– настойчиво заверял араб. Голос у него был высокий, с британским акцентом.
– Слишком много для недельного содержания,– с явным почтением заметил американец, разглядывая чек.
– Это после вычета налогов! Сумма меняется, в зависимости от цен на нефть,– как бы оправдываясь, сказал юный араб.
Американец посмотрел удивленно:
– А что вам приходится делать, чтобы получать столько?
– Что делать?– спросил араб.– Ничего не надо делать. Нефть сама хлещет из-под песка, независимо от того, хочет того моя семья или нет.
Он как-то беспокойно усмехнулся:
– Вы из США?
Американец кивнул.
Араб на секунду задумался, потом сказал:
– В моей стране живет семь миллионов человек, а в вашей – двести двадцать. И однако же у моих сограждан только в американских банках денег больше, чем весь американский валютный запас! Вот что такое нефть! Подумайте, что мы сделали бы с тем американским банком, который отказался бы обналичить наши чеки.– И улыбнулся: – Так как насчет того, чтобы обналичить мой чек?
– Вам действительно это надо?– спросил американец.
– Конечно, а как же мне заплатить за обед?– сказал араб, очевидно не понимая изумления присутствующих.– Я оставил все наличные в гостинице. У меня с собой только чек.
Американец объяснил ситуацию владельцу ресторана. Тот воскликнул:
– Это вам ресторанчик в горах, а не банк! Он заказал себе обычный обед, и только. Скажите ему, что я не могу принять чек. К тому же мы не обслуживаем в кредит!

Был послеполуденный час, и Левантер, сидя на веранде, начал дремать. В это время он обычно спускался к гостинице, чтобы предаться послеобеденному сну. На какой-то момент он отключился, а очнувшись, увидел, что возле стула, на котором он сидит, играет с куклой девочка четырех или пяти лет. А какая-то женщина загорает, закрыв глаза и раскинувшись в шезлонге.
– Как тебя зовут?– спросил Левантер девочку.
– Оливия,– ответила она настороженно.
– Оливия? Но ведь это девичье имя, а ты – мальчик. Наверное, тебя зовут Оливер,– сказал Левантер.
– Я не мальчик, я девочка!– Она хихикнула и шагнула к нему ближе.
Левантер наклонился к ней и легонько потянул к себе:
– Ты мальчик. Нечего стесняться. Ты – Оливер, очень симпатичный мальчик.
– Я не мальчик! Вовсе не мальчик! Я девочка!– Она расстроилась и уже почти кричала.– Можете спросить мою маму!
Женщина в шезлонге приоткрыла один глаз, улыбнулась Левантеру и сказала ребенку:
– Ты должна сама убедить господина. Если я скажу ему, что ты девочка, он может и мне не поверить.– И снова закрыла глаза.
– Итак, Оливер,– наставительно сказал Левантер,– хоть ты и считаешь себя девочкой, но на самом деле ты – мальчик. Спроси кого хочешь.
Девочка посмотрела на столик, за которым сидела, попивая вино и пиво, группа молодых парней и девушек. Кое-кто из них обернулся и следил за происходящим разговором Левантера и девочки. Они улыбались, но никто не проронил ни слова. Какой-то миг девочка колебалась, потом шаловливо сказала:
– Ладно, я Оливер. Что дальше?
Тем самым она бросила вызов Левантеру, дав ему понять, что она присоединяется к его игре.
В этот момент из ресторана на веранду вышла пара. Грузный, лысеющий мужчина далеко за пятьдесят и повисшая у него на локте платиновая блондинка, раза в два моложе его. На ней была блузка, подчеркивающая ее пышную грудь. Один из молодых людей почтительно встал и протянул мужчине руку:
– Как поживаете, профессор?
Левантер отвлекся от Оливии и стал наблюдать за профессором и молодыми людьми. Девочка явно рассердилась на то, что их игру прервали, и громко обратилась к профессору:
– Как поживаете, мадам?
Тот посмотрел на нее сверху вниз:
– Я «профессор» или «мистер», но никак не «мадам».
Девочка улыбнулась как большая:
– Никакой вы не «мистер». Вы «мадам». Хоть вы и считаете себя мужчиной, на самом деле вы – женщина. Спросите кого хотите, спросите этого господина.
Она указала на Левантера. Левантер прикрыл глаза, притворившись спящим.
– Ты не права, дитя мое,– настаивал мужчина, поджав губы.– Ты ошибаешься. Будь послушной девочкой, пойди погуляй.
Девочку это не остановило, и она шлепнула его по руке:
– Вы знаете, что вы – «мадам», только не хотите в этом признаться! Вам нечего стесняться, мадам!
Девочка с важным видом опустилась на стул рядом с Левантером. Все, кто сидел за соседними столиками, засмеялись.

Поспав свои четыре часа после обеда, Левантер принял ванну, оделся и спустился в ресторан. Отужинав, он направился в гостиничный бар выпить. Он сидел совсем один в суматошном коктейль-холле, когда туда вошла какая-то женщина в сопровождении двух девочек. У всех троих были густые светлые волосы и бледно-зеленые глаза. Женщина окинула глазами зал в поисках свободного столика и быстро прошла сквозь толпу к столику слева от Левантера, села и принялась изучать обстановку. Она скользнула взглядом и по Левантеру, но, обнаружив, что он смотрит на нее, быстро отвела глаза.
Через несколько минут девочки ушли из коктейль-холла, а их мать осталась за столиком одна. Левантер почувствовал, что женщина вызывает в нем нечто вроде благоговейного страха, но чем вызвано это чувство, объяснить не мог. Они не смотрели друг на друга, но Левантер понял, что она заметила его внимание. Оба смотрели на пианиста – музыканта, явно смирившегося с тем, что уже сорок лет играет лишь популярные песенки. Когда тот сделал перерыв, женщина встала и прошла через заполненную людьми комнату к инструменту. Она села за пианино и заиграла замысловатый ноктюрн Шопена.
Профессиональная манера исполнения мгновенно приковала к ней общее внимание. Летая пальцами по клавишам, она оглянулась на зрителей и случайно наткнулась на взгляд Левантера. Тот любовался ее ресницами, отбрасывающими на щеки длинные тени, ее губами, чуть приоткрытыми из-за того, что она пыталась сосредоточиться на музыке. Он попытался представить ее лицо, искаженное спазмом наслаждения или боли, но не смог. Стараясь держаться как можно незаметнее, он покинул коктейль-холл.
В вестибюле он увидел дочерей этой женщины. Он подошел к ним и спросил, сколько им лет:
– Мне восемь,– ответила старшая,– а моей сестре – шесть.
– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?– спросил Левантер.
Она пристально посмотрела на него и без запинки ответила, что хочет стать актрисой.
– Актрисой? Я знаю многих актрис,– сказал Левантер.– Хочешь, я сейчас устрою тебе экзамен?
Девочка с серьезным видом кивнула ему.
– Давай притворимся, будто я твой муж,– начал Левантер,– а эта гостиница – наш дом. Я только что вернулся из-за границы. Пока меня не было, наша собака умерла. Пса звали Фрекки, мы его очень любили. Ты не писала мне, что Фрекки умер, потому что не хотела меня огорчать. А теперь должна сообщить мне эту новость. Готова?
Младшая сестра смотрела с завистью, а старшая приняла позу нервничающей жены. Левантер отошел, потом вернулся назад с распростертыми объятиями. Обнимая девочку, он воскликнул:
– Дорогая, как я скучал по тебе! Какое счастье, что я снова с тобой и с нашим Фрекки!
Он замолчал и принялся оглядываться по сторонам.
– А где Фрекки? Фрекки, Фрекки!– не повышая голоса, Левантеру удалось изобразить громкий крик.– Куда девался мой милый песик Фрекки? Иди сюда, твой хозяин приехал!

Девочка раскраснелась и взмокла. Она взяла Левантера за руку и легонько погладила ее.
– Присядь, любовь моя,– сказала она твердо.– Присядь. Мне надо кое-что тебе сказать.
Левантер отодвинул ее в сторону.
– Минутку, дорогая. Я только разыщу Фрекки. Фрекки!– закричал он.
– Сядь,– настойчиво повторяла девочка.– Это как раз о Фрекки. Понимаешь,– ее глаза наполнились слезами,– Фрекки здесь нет.
– То есть как нет? А где же он?
– Ты должен сесть,– умоляла девочка.
Левантер сел, а она подошла, нежно обняла его и прошептала: – Если я скажу тебе правду о Фрекки, ты будешь любить меня так же, как и раньше?
Девочка не могла уже сдерживать слезы.
– Конечно. Ты и Фрекки – это все, что у меня есть.
– Теперь у тебя осталась только я,– зарыдала она,– потому что Фрекки… Фрекки умер.
Она закрыла лицо руками.
Левантер уже собирался изобразить обморок, как вдруг подбежала младшая сестренка и дернула его за рукав:
– Я могу сыграть лучше. Я – актриса лучше, чем она.
Левантер улыбнулся:
– Ну что ж, посмотрим. Устроим экзамен и тебе. Готова?
Девочка запрыгала от нетерпения. Левантер повторил начало своей роли.
– Фрекки, Фрекки! Где ты? Где моя милая собачка?– воскликнул он.
Под критическим взглядом старшей сестры младшая запаниковала. Она не могла подыскать слов.
– Фрекки, Фрекки!– продолжал Левантер.– Я приехал. Иди скорее ко мне!
Она еще минутку поколебалась, потом подошла поближе и, не сводя с Левантера пристального взгляда, с напряжением сказала:
– Фрекки не придет. Он в спальне. Наверху.
Она подчеркивала каждое слово.
Левантер нахмурился:
– Ты должна была сказать мне, что Фрекки умер. А сказала, что он наверху. Ты забыла сценарий.
– Нет, не забыла,– твердо сказала девочка.– Если я твоя жена, то я люблю так сильно, что не могу взять и сразу сказать, что Фрекки умер. Поэтому и говорю, что он наверху. Ты пойдешь наверх и обнаружишь там Фрекки – мертвого! Ну что, выйдет из меня актриса?
Ее глаза наполнились слезами. Левантер попробовал ее отвлечь:
– Если ты хочешь быть актрисой, ты должна научиться не плакать за пределами сцены. Люди не поверят, что актриса может плакать по-настоящему. Они подумают, что ты играешь.
Девочка вытерла слезы и улыбнулась.
– Ну что ж, отлично!– сказал Левантер, обнимая обеих.– Теперь поглядим, какие из вас рассказчицы. Расскажите мне о своей маме. Может статься, когда-нибудь она согласиться поиграть с нами. Начните-ка с того, как ее зовут.
– Мою маму зовут Полина,– сказала младшая из девочек.– Она – знаменитая пианистка. Она была совсем маленькой девочкой, а уже хотела играть на рояле.

Когда на следующий день Левантер спустился в коктейль-холл, Полина была уже там. Ее дочери играли неподалеку от стола. Едва увидев Левантера, они тут же стали просить его придумать еще какую-нибудь игру. Левантер пообещал поиграть с ними, после того как поговорит с их мамой.
Он представился ей, и Полина вежливо пригласила его присесть. После короткого разговора о детях, курортах и катании на лыжах он похвалил ее вчерашнюю игру. Она поблагодарила его.
– Вы очень талантливы,– сказал Левантер.– Я просто восхищен.
– Мой преподаватель музыки предупреждал меня, что несовершенный талант – самый жестокий дар природы,– рассмеялась Полина.
– Моя мама тоже была пианисткой и говорила точно эти же слова! Кто обучал вас игре на рояле?
Подбежали девочки и стали упрашивать его поиграть с ними еще. Полина мягко отослала их погулять. Левантер спросил, где она получила музыкальное образование, и она принялась рассказывать обо всех своих учителях. Левантер слушал ее вполуха, как вдруг она упомянула одну русскую фамилию.
– Так звали профессора Московской консерватории, у которого училась моя мать,– сказал он.– Она даже говорила, что была его любовницей.
Полина откликнулась с озорной улыбкой:
– Мой профессор был единственным пианистом в своем роду. Скорее всего, это тот самый человек. Ему было около тридцати, когда он учил вашу маму в России, и за шестьдесят, когда я училась у него в Лондоне. Если бы он стал моим любовником, мы с вашей мамой оказались бы связаны.
– Разумеется! А если бы я был любовником своей матери, то мы с вами тоже оказались бы связаны.
Полина встретилась с ним взглядом и ничего не ответила. А потом опустила глаза и сказала:
– Жаль, что вы не играете на рояле. У вас очень красивые руки – руки пианиста.

Мать Левантера была на двадцать лет моложе мужа и на двадцать лет старше единственного сына. Они с мужем эмигрировали из России и поселились в Восточной Европе незадолго до рождения Левантера.
1 2 3 4 5 6