А станция моя конечная, так в чем дело? Нет, все-таки необходимо знать хоть один иностранный язык, отвратительное ощущение немоты и беспомощности. Пойти, что ли, по вагонам, отыскать дамскую писательницу? Как-то спокойнее будет… Подходить к ней и лезть с разговорами не стану, просто сяду в том же вагоне. Надо же, она влюблена… Интересно, в кого?
В молодого, наверное? Такие дамы обычно влюбляются в мальчиков, ну не в старика же, в самом деле?
Но она назвала его по имени-отчеству… А что тут такого? Он может быть вполне взрослым мужчиной, которого зовут по имени-отчеству, но лет на двадцать моложе ее… Ну это я хватил! А впрочем, шут с ней. Но он все-таки решил поискать соотечественницу. Правда, в этот момент появился какой-то парень, сразу подошел к нему и как-то требовательно протянул руку. Он в ответ вытащил из кармана билетик, вовсе не будучи уверенным, что парень — контролер. Но тот и вправду оказался контролером.
К тому же поезд остановился и в вагон вошли две юные девицы, обе столь умопомрачительно длинноногие, что он забыл обо всех своих сомнениях и остался сидеть. Они окинули его оценивающим взглядом, но, по-видимому, он ничем их не заинтересовал, и девицы прошли в другой конец вагона. Что это такое? Старая баба не глядит, юные красотки тоже, неужто я уже вышел в тираж? Мне всего сорок четыре, рановато. Но факт налицо. Или, став писателем, я утратил свою мужскую привлекательность? Это что же, и есть та самая сублимация, о которой писал старик Фрейд? Да и женщины у меня уже недели три не было. И ведь только сейчас я об этом вспомнил… Надо срочно найти кого-то. А может, все-таки пора уже жениться, я хорошо отдохнул от семейной жизни, можно еще разок попробовать… Ох, нет, не хочу! Надо завести постоянную бабу, с самого начала оговорить все условия, чтобы зря не обнадеживать, молодую, хорошенькую, рыженькую, кареглазую… Хотя нет, молодая не пойдет, она будет непременно стремиться замуж, нет, лучше найти красивую, лет тридцати пяти, разочарованную в семейной жизни, разведенную жену какого-нибудь психа или алкаша, тоже ценящую свою свободу… Можно даже с детьми. Нет, с детьми не надо, ей будет не до меня… Значит, лет за тридцать, самостоятельную, но разочарованную в семейной жизни. Такая тоже может быть и рыженькой, и пухленькой. Я буду ей помогать материально. Но так, не слишком, чтобы она не вздумала прибрать меня к рукам, а только чувствовала легкую благодарность. Можно будет ездить с ней отдыхать на недельку, не больше, чтобы не обрыдла. Надо только, чтобы она жила недалеко.
Нет, лучше далеко, у меня, в конце концов, есть машина, а если она будет жить близко, то вздумает меня опекать, а это лишнее, ей-богу.
За окном ничего особенно интересного не было.
О чем я, кретин, думаю, у меня же в час дня какое-то непонятное мероприятие. Что я буду там делать?
Надо подумать, о чем говорить, если придется говорить, что отвечать, если придется отвечать.
Постепенно пустой вагон наполнялся народом, и он успокоился. Все нормально. Я, известный писатель, еду на Франкфуртскую ярмарку, и в этом нет абсолютно ничего особенного, все в порядке вещей.
Но черт побери, разве я мог еще несколько лет назад об этом мечтать? Я и писателем не мечтал быть, все вышло случайно… В моей жизни вообще много случайностей, но эта, пожалуй, самая счастливая. А по-настоящему привлекательных девушек что-то не видно, что-то мне они не нравятся… Грубые, какие-то бесполые и все, как одна, не отрываются от мобильников. Наверное, я стал старый и ворчливый.
Это я писатель еще молодой, а мужик уже старый, папик… Именно таких, как я, эти юные особы называют папиками… Какая гадость!
* * *
Сориентироваться на франкфуртском вокзале было не так-то просто, к тому же там почему-то стоял лютый холод. Впрочем, и на улице не слишком тепло, а на вокзале просто колотун. Он даже заглянул в какой-то магазинчик, чтобы согреться, и купил там теплые перчатки. Вот что значит осень. В марте на Лейпцигской ярмарке тоже было страшно холодно. В соответствии с московскими и интернетовскими прогнозами все оделись легко, а поскольку на календаре была весна, то найти в Лейпциге теплые перчатки оказалось невозможно. Смешно, ей-богу, опять я на книжную ярмарку приехал — и опять мерзну… Только в Лейпциге все было как-то мило и уютно, а тут…
Наконец он нашел то, что счел главным выходом, и остановился у эскалатора. Тут я сразу увижу Владьку. Только бы не опоздал, а то как я найду этот чертов павильон и стенд, говорят, ярмарка — это целый город…
— Федька!
— О, Владя! Не опоздал, молодчина!
Они обнялись.
— Ну, писатель, дай на тебя поглядеть в новом качестве! Постарел, но… Есть в тебе что-то эдакое, писательское!
— Ад ладно тебе! Сколько ж мы не виделись, лет семь?
— Восемь! Когда я уезжал, ты вроде и не собирался писать. Или это было тайной мечтой?
— Даже и не мечтал никогда, а вот начал и не могу остановиться!
— И не надо! Я в Интернете смотрел, у тебя определенный успех!
— В общем да, как ни странно. А ты хоть читал что-нибудь?
— А как же! «Удача с нами!» Любимая книжка моего сына!
— Сколько ему?
— Уже шестнадцать.
— С ума сойти! Ну, Владька, надо мчаться, а то у меня в час…
— Да тут езды пять минут, правда, там надо еще дойти, но все равно успеем. А вот после твоего триумфа…
— Типун тебе на язык!
— Ладно, после твоего провала…
— Еще один типун, нет, лучше два. Так что после?
— Пойдем обедать куда-нибудь в хорошее место, я приглашаю!
— Заметано!
* * *
— Федор Васильевич, наконец-то! — кинулась к нему знакомая девушка из издательства. — Идемте скорее!
— Людочка, а что это все-таки будет?
— Да ничего особенного, постоите час на стенде, и все! Книжки подпишете, если надо! — запыхавшись, бросила девушка.
У стенда с его книгами стоял высокий столик, почему-то напомнивший ему аналои, хотя крышка не была покатой и на нем лежало не Священное Писание, а его собственные книги. Но тут к нему подошел кто-то из руководства, пожал руку, выразил восхищение — не столько книгами, сколько их тиражами.
— Федька, ты тут пока купайся в славе, а я пойду поищу знакомых! — бросил Владька и исчез.
К стенду почти все время подходили люди. Он знал, что в первые дни на ярмарку не пускают простых посетителей, а только специалистов — издателей, книготорговцев, распространителей. Тем приятнее было выслушивать комплименты. Ну и давать автографы. Профессионалы все-таки.
Подошел известный писатель-детективщик, по книгам которого как раз неделю назад показывали бездарнейший сериал. Он сразу обратился к Валентину Геннадьевичу, который представлял тут издательское руководство:
— Приветствую, Игнатьич!
— Геннадьевич, — скривился тот.
— Извини, старик, я тут все на свете забыл! Представляешь, в Москве уже открыли ресторан «У Вишни!». — Вишня — фамилия его героя, сотрудника всех на свете спецслужб без страха и упрека. — Я им сразу заявил, что они должны мне платить процент за использование имени героя! И пусть не говорят, что имели в виду Остапа Вишню или просто плодовое дерево! — Он громко расхохотался.
— Как ты считаешь, я прав?
— Прав, Гога, прав, но извини, сейчас не твое время, я занят.
Тот смерил Федора невидящим взглядом, кивнул и удалился, в твердом сознании своего величия.
Господи, не дай мне превратиться в такого же самовлюбленного кретина, взмолился он.
Стоять так у «аналоя» было довольно тягостно, и он украдкой то и дело поглядывал на часы. Еще целых двадцать минут! Но тут он заметил Владю, который появился с двумя женщинами. Одна из них была рыженькая и пухленькая, цвет глаз, правда, он не мог разглядеть, но лет ей было от силы двадцать пять! Другая, высокая и худая, о чем-то оживленно беседовала с Владей, а пухленькая и рыженькая только кивала в такт чужому разговору, словно поддакивая худой и высокой. Владя помахал Федору рукой: мол, я тут и все помню, он даже слегка щелкнул себя по горлу — выпьем, дружище, как и собирались. Валентин Геннадьевич как раз говорил Федору, что удивлен до крайности — на рекламу его романов практически ничего не потрачено, а тиражи растут, спрос огромный. И вообще всячески выражал Федору свое восхищение. Что ж, это было довольно приятно, тем более что можно будет повторить его слова Владе в присутствии рыженькой и пухленькой. Она моложе меня лет на двадцать, надо производить впечатление на барышню. Одного мужского обаяния может быть недостаточно. Тем более что она явно тоже занимается книгами.
Наконец мероприятие закончилось. Валентин Геннадьевич долго тряс ему руку, а кто-то проворно убирал с «аналоя» оставшиеся книги. Следующей была дамская писательница. Она рассеянно кивнула ему.
— Ну, Федька, поздравляю, ты, говорят, пользуешься бешеным спросом! А вот познакомься, это моя давняя подруга Геля, а это ее незаменимая помощница Мака!
Высокая протянула ему руку, а пухленькая зарделась.
— Ой, я читала вашу повесть «Медленно, но верно». Мне так понравилось! — поспешила вставить Мака.
Интересно, что это за имя — Мака?
Глаза у нее оказались серо-зеленые. Не то! Хотя она в общем вполне миленькая.
— Геля, вы правда не можете уйти? — спросил Владя.
— Да нет, я ж тебе все объяснила, — не без раздражения ответила приятельница Влади. — Нам не на кого оставить стенд, а у нас еще не все готово.
Так что не обессудь! — Голос у нее был низкий, прокуренный.
— Жаль, а я думал, мы вместе пообедаем! А может, отпустишь с нами Маку? Обещаю, мы ее покормим и отправим назад!
— Я не вправе оставлять Маку без обеда! — сухо проговорила Геля. — Если хочет, пусть идет.
— Ой, нет, что вы, я не могу… Нет-нет, ни в коем случае, я никуда не пойду, — заторопилась Мака, и видно было, что ей ужасно хочется пойти с ними, но она не решается.
— Ну что ж, тогда мы двинули, а, Федя?
— Ну да, наверное…
Ему вообще-то хотелось посидеть вдвоем со старым приятелем, вспомнить молодость, рассказать о том, как он начал писать и что пишет теперь, а с другой стороны. Мака все же заинтересовала его. Но она никуда не денется, в конце-то концов! Завтра с утра он ее разыщет и пригласит куда-нибудь. Надо надеяться, эта Геля отпустит ее часа на два, когда ей будет удобно. Или же сама уйдет, а он останется с Макой дежурить на стенде. Тоже неплохо!
— А где ваш стенд? — спросил он у Маки.
— Вон там, А-восемнадцать!
— Я непременно зайду завтра!
* * *
— Ой, Ангелина Викторовна, вам Головин понравился? — спросила Мака, сидя на корточках у ящика под стендом.
— Что ты там ищешь?
— Плакат!
— Да вот же он лежит.
— Ой, правда! Вот я дура! Ищу-ищу!
— Меньше надо на мужиков заглядываться, — с легким смешком заметила Ангелина Викторовна.
Мака вспыхнула;
— Да я… Я просто хотела спросить, почему мы его не издаем?
— Во-первых, он нам не по карману уже, а во-вторых, не по профилю.
— А вы его читали?
— Да, что-то читала. Джек Лондон для бедных.
— Что значит «для бедных»?
— Только то, что он все-таки не Джек Лондон.
— Но Джек Лондон тоже ведь писатель не первого ряда!
— Может, и не первого, но я его обожаю.
— Как странно! — удивленно протянула Мака.
— А что тут странного?
— Я не думала, что вы… А Головин вам совсем не понравился?
— Почему же? Он хорошо пишет, у него отличный слог, это в наше время редкость, особенно среди популярных авторов. Так что Головин твой вполне съедобен.
— Почему — мой? — вскинулась Мака.
— Ну он же тебе понравился, не отпирайся.
— Вообще-то да, — опять вспыхнула Мака. г Интересный мужчина. Плечи такие широкие.., надежные… И вообще…
— Вот и займись.
— А он женат?
— Понятия не имею. Слушай, где у нас Северянин?
— Вот он! Куда его лучше постаметь?
— Сюда!
Издательство «Фатум» делило стенд еще с одним новым издательством, специализирующимся на архитектуре. Его тоже возглавляла женщина, Инна Николаевна Вешко, красивая, но непомерно толстая и непомерно энергичная. От ее энергии у Ангелины Викторовны начинала болеть голова, а от ее туалетов рябило в глазах. А вот ее помощник Артур оказался милым парнем, готовым служить всем трем женщинам. Но ему явно приглянулась Мака.
— Ангелина Викторовна, — робко обратился к соседке Артур, — извините, а что это за имя — Мака?
— Тамара, — ответила Геля и усмехнулась про себя. Ничего тебе, парень, не светит. Во-первых, у Маки совсем другие устремления, а во-вторых, твоя начальница быстро даст тебе укорот. Она дама не промах.
— Да? Спасибо, — пролепетал Артур.
А вот у Маки как раз может что-то получиться, этот Головин, кажется, положил на нее глаз. Во всяком случае, смотрел на девчонку с явным удовольствием. Надо будет разузнать у Влади, что он за тип, а то я обещала Макиной маме приглядеть за ней…
* * *
— Слушай, Владя, я что-то проголодался, просто жуть. Пошли скорее, а то недолго и дуба дать! Даже голова кружится!
— Это у тебя головокружение от успехов, — засмеялся приятель. — Сейчас мы пойдем в одно клевое итальянское заведение, останешься доволен.
— Ладно, мне все равно, хоть в китайское, лишь бы поскорее.
— В китайское — это без меня, терпеть не могу всякую восточную шамовку, мне кажется, там обязательно подсунут каких-нибудь червяков или насекомых. Фи!
— А в итальянской кухне все эти дары моря…
— Я их никогда не беру, и дело с концом. Если я закажу рыбу, это будет рыба, если мясо, то мясо!
— А если макароны, то макароны?
— Вот именно!
— Знаешь, однажды в итальянском ресторане в Вене мне вместо нормальной горячей рыбы подали какую-то соленую холодную гадость, меня едва не стошнило после нее.
— Значит, ты что-то не то заказал. Она была холодная в каком смысле? Остывшая или…
— Нет-нет, просто холодная. Так, видимо, полагалось.
— Языки надо учить, я давно тебе твержу.
— И ты абсолютно прав! Ладно, пусть будет итальянский ресторан. Ты же меня проконсультируешь?
— Бесспорно! Признайся, старик, ты положил глаз на Маку?
— Да ну, глупости, хотя она аппетитненькая.
— Ты по-прежнему ничего не понимаешь в женщинах!
Но тут они пришли. Итальянский ресторан оказался небольшим, уютным, с миловидной и весьма приветливой хозяйкой-итальянкой.
Владя придирчиво выбирал вино, требуя, чтобы оно ни в коем случае не было венецианским, и заказал массу всяких блюд.
1 2 3 4