— Поехали в мотель.
С час он ехал молча, отдавшись машинальности вождения. Он был почти один на темной дороге.
— Ты не обидишь меня? — спросила девочка.
— Откуда я знаю?
— Ты не должен. Ты мой друг.
И тут он оказался на улице Нью-Йорка без всяких «как будто» — он был там, глядя, как женщина с овчаркой идет к нему. Он снова видел веснушки у ее ключиц и знал, как приятно дотронуться до них языком. Как часто бывало с ним в Нью-Йорке, он не видел солнца, но ощущал его — жаркое и агрессивное. Женщина была ему незнакома… просто приятный тип… рядом проехало такси, заставив его отступить к железной ограде. На другой стороне улицы поблескивала витрина французского ресторанчика. Горячий тротуар жег ему подошвы, Откуда-то сверху кто-то выкрикивал одно слово опять и опять. Он был там… Видимо, смятение отражалось на его лице, поскольку женщина с собакой удивленно посмотрела на него и поспешно отошла к другой стороне тротуара.
Может ли она говорить? Сказать какую-нибудь обычную человеческую банальность? Можете ли вы говорить с людьми, которых воображаете, и могут ли они отвечать вам? Он открыл рот. «Скажите…» — но он уже снова сидел в машине. В горле у него застрял солоноватый комок, бывший недавно двумя картофельными чипсами.
Что самое плохое ты сделал в жизни?
Карта показывала, что он находится в нескольких милях от Валдосты. Он поехал вперед, не осмеливаясь взглянуть на девочку и не зная поэтому, спит она или нет, но все равно чувствуя на себе ее взгляд. Наконец он проехал знак, извещающий, что до «Самого дружелюбного города Юга» осталось десять миль.
Город оказался похожим на любой южный городок: мало предприятий, груды железного хлама, изуродованные грузовики во дворах перед облезлыми деревянными домиками, на углах кучки черных, одинаковых в темноте. Тинэйджеры бесцельно разъезжали по улицам на старых машинах.
Он проехал мимо низкого современного здания — знак обновления Юга, увидел вывеску «Мотель Пальметто» и развернулся.
Девушка с жесткими от лака волосами и неумеренно розовыми губами вручила ему дежурную улыбку и ключ от комнаты с двумя кроватями «для меня и моей дочери». В журнале он записал «Ламар Берджесс, Ридж-роуд, Стоннингтон, Коннектикут». Он заплатил наличными и взял ключ.
В комнате стояли две кровати. Прочая обстановка включала в себя коричневый ковер, две картины (котенок, ловящий себя за хвост, и индеец, взирающий со скалы вниз), телевизор и дверь в ванную. Он сидел на унитазе, пока девочка раздевалась.
Когда он выглянул, она лежала под простыней лицом к стене. Ее вещи валялись на полу вместе с почти пустым пакетиком чипсов. Он пошел назад в ванную и влез под душ. Какое блаженство! На миг он — снова почувствовал себя не «Ламаром Берджессом», а тем, кем он был в прежней жизни — Доном Вандерли, жившим в Болинасе, Калифорния, автором двух романов (один из них принес ему неплохие деньги). Любовником Альмы Моубли и братом несчастного Дэвида Вандерли. Все это было, от этого не уйти. Прошлое было ловушкой, подстерегающей на каждом шагу. Что бы там ни было, сейчас он был здесь, в мотеле «Пальметто». Он выключил душ. Блаженство исчезло.
В комнате, призрачной в слабом свете ночника, он натянул джинсы и открыл чемодан. Из рубашки выпал охотничий нож.
Он поймал его за короткую рукоятку и подошел к постели девочки. Она спала, открыв рот, на лбу блестели бусинки пота.
Он долго сидел рядом с ней, сжимая в руке нож, готовый пустить его в дело.
Но в ту ночь он не сделал этого. Он лишь потряс ее, пока она не проснулась.
— Кто ты? — спросил он.
— Я хочу спать.
— Кто ты?
— Уходи.
Пожалуйста.
— Кто ты?
— Ты знаешь.
— Знаю?
— Знаешь. Я тебе говорила.
— Как твое имя?
— Анджи.
— Анджи кто?
— Анджи Моул. Я говорила.
Он спрятал нож за спину, чтобы она не видела.
— Я хочу спать. Ты меня разбудил.
Она снова отвернулась к стене. Он зачарованно смотрел на нее. Ее глаза закрылись, дыхание моментально стало ровным. Все выглядело так, будто она заставляла себя заснуть. Анджи — Анджела?
Она называла ему другое имя. Минозо?
Миннорси?
Что— то вроде этого, итальянское, но уж никак не Моул.
Он сжимал нож обеими руками, уткнув черную рукоятку в свой живот: оставалось только повернуть его и изо всех сил…
Около трех ночи он пошел спать.
Глава 4
Наутро, перед тем как они уехали, она обратилась к нему.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Какой? — он, по ее требованию, стоял к ней спиной, пока она надевала свое розовое платье. У него вдруг возникло ощущение, что стоит ему повернуться, как он увидит свой нож у нее в руках, направленный на него. Глупо. Нож лежал у него в чемодане, завернутый в рубашку. — Могу я повернуться?
— Конечно.
Медленно, все еще чувствуя у своей спины нож, нож своего дяди, он повернулся. Девочка сидела на незаправленной кровати и смотрела на него. Лицо ее было некрасивым и внимательным.
— Какой вопрос?
— Ты знаешь.
— Скажи.
Она покачала головой и ничего не сказала.
— Ты хочешь знать, куда мы едем?
Девочка подошла к нему.
— Сюда, — ткнул он пальцем в карту. — Панама-Сити, штат Флорида.
— Там мы увидим море?
— Может быть.
— И не будем спать в машине?
— Нет.
— А это далеко?
— К вечеру доедем. Мы поедем вот по этой дороге — видишь?
— Ага, — ее это мало интересовало.
Она спросила:
— Как, по-твоему, я красивая?
Что самое плохое случилось с тобой? То, что ты ночью стоял у постели девятилетней девочки? То, что ты сжимал нож? Что хотел убить ее?
Нет. Были вещи еще хуже.
Недалеко от границы штата он увидел стрелку, указывающую на большое белое здание. Надпись гласила «Товары в дорогу».
— Пойдешь со мной, Анджи?
Она открыла дверцу и так же, по-детски, вылезла, будто спускалась по лестнице. На прилавке, как Шалтай-болтай, восседал толстяк в белой рубашке.
— Вы укрываете налоги, — заявил он. — И вы сегодня первый покупатель. Верите? Полпервого, а никто еще не заходил. Нет, — продолжал он, слезая с прилавка и подходя к ним. — Вы не надуваете Дядю Сэма, вы сделали кое-что похуже. Вы парень, который на днях прикончил четверых в Таллахаси.
— Что? Я только зашел купить что-нибудь поесть… моя дочь…
— Я работал в полиции, — сказал толстяк. — Двадцать лет. В Аллентауне, Пенсильвания. Потом купил это место, потому что мне сказали, что оно приносит сто долларов в неделю. В этом мире полно жулья. Каждому, кто заходит, я говорю, что он сделал. Вот теперь я вижу вас как следует. Вы не убийца — вы похититель детей.
— Я, — он почувствовал, как на лбу выступает пот. — Моя дочь…
— Полно вам. Я же говорю, я двадцать лет служил в полиции.
Он панически оглянулся, ища девочку. Она стояла у полки, глядя на банку с арахисовым маслом.
— Анджи! Анджи, иди сюда!
— Ну ладно, — сказал толстяк. — Шучу. Не берите в голову. Хочешь этого масла, девочка?
Анджи посмотрела на него и кивнула.
— Тогда бери его и неси сюда. Еще что-нибудь, мистер? Конечно, если вы Бруно Гауптман, придется мне вас задержать. У меня где-то завалялся служебный пистолет.
Дурацкие шуточки. Но он не мог сдержать дрожь. Неужели этот бывший полицейский в самом деле что-то заметил? Он отвернулся к полкам.
— Эй, послушайте, — сказал толстяк ему в спину. — Если не знаете, что вам нужно, так лучше идите отсюда.
— Нет-нет, мне нужно кое-что…
— Эта девочка не очень-то похожа на вас.
Он начал брать с полок, что попало. Банку пикулей, коробку с яблочным пирогом, еще какие-то банки. Все это он отнес к прилавку.
Толстяк подозрительно смотрел на него.
— Вы меня просто удивили. Я устал, почти не спал. Я еду уже двое суток, — тут в голову пришла спасительная догадка. — Везу ее к бабушке в Тампу.
Тут Анджи притащила две банки арахисового масла и стала слушать, что он говорит.
— Да, в Тампу. Мы с ее матерью развелись, и мне нужно искать работу и все такое. Правда, Анджи?
Девочка открыла рот.
— Тебя зовут Анджи? — спросил толстяк.
Она кивнула.
— Он твой папа?
Вандерли едва не упал.
— Теперь да, — сказала она.
Толстяк рассмеялся.
— Вот дети! «Теперь да». Черт побери! Просто гениально. Ладно, не нервничайте, давайте ваши деньги.
Когда они вышли, он обратился к ней:
— Спасибо за то, что ты сказала.
— Что сказала? — и еще, почти механически, странно качая головой: — Что сказала? Что сказала? Что сказала?
Глава 5
В Панама-Сити он поехал в мотель «Вид на залив» — ряд обшарпанных кирпичных бунгало вокруг стоянки. Контора располагалась у входа, в отдельном здании, отличающемся от других большой стеклянной панелью, за которой восседал суровый старик в очках с золотой оправой, похожий на Адольфа Эйхмана. Его строгий взгляд опять привел Вандерли в трепет: он вспомнил слова бывшего полицейского и подумал, что он с его светлыми волосами и белой кожей в самом деле не похож на отца девочки.
Но старик лишь мельком взглянул на них, когда он сказал, что им с дочерью нужна комната.
— Десять пятьдесят в день. Запишитесь в журнал. Если хотите есть, езжайте в закусочную, тут недалеко. У нас нет кухни. Вы хотите остаться здесь дольше, чем на одну ночь, мистер… — он заглянула журнал, — Босуэлл?
— Может быть, даже на неделю.
— Тогда оплатите первые две ночи.
Он отсчитал двадцать один доллар, и менеджер дал ему ключ.
— Номер одиннадцать, счастливый. Через стоянку налево.
Комната с белыми стенами пахла чистотой. Он огляделся: тот же коричневый ковер, две узкие кровати с чистыми, но не новыми простынями, телевизор, две ужасные картины с цветами. Девочка сразу бросилась изучать кровать у стены.
— А что такое «Волшебные пальцы»? Я попробую? Можно?
— Наверное, это не работает.
— Ну можно попробовать? Пожалуйста.
— Ладно. Ложись. Мне нужно кое-что сделать. Не уходи, пока я не вернусь. Видишь, я кладу сюда четвертак. Когда приду, пойдем есть.
Девочка растянулась на кровати и нетерпеливо кивнула, глядя на монету в его руке.
— Я хочу купить кое-что из вещей. Не можешь же ты все время ходить в одном.
— Положи монетку!
Он пожал плечами, сунул монету в прорезь и услышал гудение. Девочка вытянулась и раскинула руки.
— Ух ты! Здорово.
— Я скоро вернусь, — и он вышел на солнце. Там он впервые почувствовал присутствие моря.
Залив был далеко, но уже виден. Сразу за дорогой земля обрывалась вниз, в заросли кустарника, где стояли железнодорожные вагоны. За ними тянулся берег с разбросанными по нему складами и лодочными сараями. За всем этим отсвечивал серым Мексиканский залив.
Он пошел по дороге в направлении города.
На краю Панама-Сити он набрел на магазин «Остров сокровищ», где купил девочке джинсы и пару рубашек, а себе — белье, носки, две рубашки, брюки хаки и туфли «Хаш-Паппи».
Нагрузив две большие сумки, он пошел дальше. Мимо него проезжали машины с надписями «Юг останется великим» на бамперах. По тротуарам фланировали мужчины в рубашках с короткими рукавами, стриженные под ежик. Заметив полисмена, мирно облизывающего мороженое, он нырнул за грузовик и перешел на другую сторону. Ручеек пота пробежал по лбу и попал в глаз. Опять ничего не случилось.
Автобусную станцию он нашел случайно — большое новое здание с затемненными стеклами. Он вдруг вспомнил Альму Моубли.
Войдя внутрь, он увидел обычную картину: несколько человек с помятыми лицами на скамейках, играющие дети, спящие пьяницы, три-четыре тинэйджера с волосами до плеч. В окно заглядывал еще один полицейский. Ищет его? В нем опять поднялась паника, но страж порядка смотрел мимо. Он притворился, будто изучает расписание, потом зашел в туалет.
Там он разделся, переоделся в новое и умылся. С лица сошло так много грязи, что пришлось умыться еще раз, втирая в кожу зеленое жидкое мыло. Вытершись насухо, он надел голубую рубашку с тонкими красными полосками. Старые вещи перекочевали в магазинную сумку.
Небо за окном было странного синевато-серого цвета. Именно такое небо, как ему казалось, висит над южными болотами и сетью рек, отражая и умножая солнечный жар, заставляя растения давать немыслимые побеги… Именно такое небо и раскаленное солнце всегда стояли над Альмой Моубли. Он бросил сумку со старыми вещами в мусорную кучу.
В новом его тело чувствовало себя молодым и сильным, чего не было всю эту ужасную зиму. Вандерли шел по южной улице, стройный тридцатилетний мужчина, больше не терзаемый сомнениями… хотя бы на время. Он потер щеку и обнаружил мягкий пушок, свойственный блондинам — он не брился уже три дня. Мимо промчался пикап, набитый моряками, и они крикнули ему что-то — что-то веселое и шутливое.
— Они не имели в виду ничего плохого, — сказал проходящий мимо человек с громадной бородавкой над бровью, ростом по грудь Вандерли. — Они славные ребята.
Вандерли смутно улыбнулся, что-то пробормотал и пошел прочь. Он не мог идти в отель и общаться с девочкой — это грозило помрачением рассудка. Ноги в «Хаш-Паппи», казались нереальными, слишком далекими. Он вдруг обнаружил, что идет по улице к району неоновых витрин и кинотеатров. Солнце в раскаленном небе висело неподвижно. Все тени были густо-черными. Он подошел к отелю и увидел за его стеклянными дверями обширное пятно тени — прохладный бурый сумрак.
Он поспешно отошел, испытав знакомый озноб, и пошел прочь, стараясь не наступать на черные тени. Два года назад весь мир стал таким — после эпизода с Альмой Моубли и смерти его брата. Она убила его в прямом или переносном смысле; он знал, что счастливо спасся оттого, что толкнуло Дэвида в окно отеля в Амстердаме. Он мог вернуться в мир, только написав об этом, об этой жуткой путанице между ним, Альмой и Дэвидом. Написать, как историю с привидениями, и освободиться.
Панама-Сити? Флорида? Что он делает здесь? Зачем он привез сюда эту странно безучастную девочку? Кто она?
Он всегда был в семье уродом, призванным оттенять и подчеркивать успехи Дэвида («Ты в самом деле думаешь стать писателем? Даже твой дядя не был таким идиотом» — слова отца), ум и здравый смысл Дэвида, медленное продвижение Дэвида сквозь дебри юриспруденции в хорошую юридическую фирму. То, что Дэвид свернул с этого медленного, но верного пути, убило его.
1 2 3 4 5 6 7 8