Через несколько часов он, возможно, взглянет на это по-другому и начнет презирать себя за минутную слабость. Ему наверняка будет неприятно, что Одри оказалась свидетелем того, как он на мгновение потерял самообладание. Филипп очень самолюбив. Ему вовсе не по душе, когда она лезет в его личную жизнь, и он вряд ли поблагодарит ее за вмешательство.
Филипп во всем стремился к совершенству. Он с самого начала затеял все это из добрых побуждений, непоколебимо веря, что фиктивная помолвка обрадует Максимилиана. Но все произошло вовсе не так, как он рассчитывал. Максимилиан был по-настоящему шокирован, сильно расстроился и с болью заявил своему крестнику, что не питает к нему особого доверия. Одного этого Филиппу наверняка было бы достаточно, а тут еще обморок Максимилиана…
Одри потихоньку вернулась в комнату старика, села рядом с кроватью и стала наблюдать за ним. Около трех ночи появилась Франсуаза, и в добрых глазах экономки было столько заботы и тепла, что Одри без слов уступила место у ложа больного.
Она медленно добрела до спальни, покинутой ею несколько часов назад, и, оказавшись там, начала расхаживать из угла в угол, не переставая задаваться вопросом, где может находиться Филипп. Неужели перебрался в одну из комнат для гостей? Судя по его состоянию, думала Одри, он вряд ли сразу отправился спать.
После некоторого колебания она покинула спальню и спустилась вниз. В элегантной гостиной, где несколькими часами раньше состоялся неприятный разговор Максимилиана и Филиппа, горел свет. Одри открыла дверь. Филипп полулежал в кресле. Кажется, он много вылил — полупустой графин с бренди стоял на столике рядом с ним. Филипп, крепко сжимая в руке бокал, попытался сфокусировать взгляд на Одри.
— А вот и лучший друг всех живущих на земле! — с трудом выговорил он.
Одри от всего сердца было жаль его. Ее так и подмывало сказать Филиппу, что он худший враг самому себе. Он не смог совладать с собой после того, что сегодня случилось. Он старался утопить терзавшие его угрызения совести в алкоголе. А поскольку алкоголь действует угнетающе, Филипп только все усугубляет.
— Вам завтра будет легче, если вы сейчас ляжете спать.
— Ишь ты добрая душа! Ну-ка ответь, как должен чувствовать себя человек, который был уверен, что все будет хорошо, а на самом деле ничего хорошего не вышло?
— А что должно было быть хорошо? — недоуменно спросила Одри.
— Ты говорила, что ложь — это всегда плохо. И оказалась права. Ты заявила, что я лучше тебя смогу лгать. Здесь ты ошиблась: оказавшись один на один с Максимилианом, я чуть все не испортил…
— Вы просто оказались не готовы к его осуждению.
— К осуждению? Да он теперь просто ненавидит меня!
Одри опустилась рядом с Филиппом на колени и участливо посмотрела на него ясными голубыми глазами.
— Вовсе нет. Это была буря в стакане воды, но вы отнеслись к ней слишком серьезно. Максимилиан растерялся… сцену в спальне вряд ли назовешь удачной, а потом, вместо того чтобы объяснить ему, вы наверняка начали задаваться… — Одри мягко забрала у него бокал и коснулась пальцами его руки. — Филипп, посмотрите на ситуацию под иным углом. Вы чувствуете себя по-настоящему несчастным…
— Виноватым! — резко поправил Филипп.
— Но ведь когда мы сюда приехали, вы думали, что Максимилиан умирает. Теперь вы знаете: есть твердая надежда на его выздоровление.
— Верно… — Филипп нахмурился, еще не понимая, куда клонит Одри.
— Максимилиан, вероятно, сможет дожить до ста лет, — бодро продолжала она, — и, если вы станете избегать его, вам от этого будет только хуже.
— А вдруг мое присутствие снова расстроит его? — угрюмо возразил Филипп. — Мне лучше все-таки держаться от него подальше.
— И снова вы рассчитываете на самое плохое. Максимилиан любит вас, — увещевала Одри. — Он не столь наивен, как вы полагаете. Именно потому, что его крайне удивило известие о нашей помолвке, он и заподозрил вас…
— В бесчестных намерениях?
Одри медленно встала и призывно потянула его за руку.
— Что ты делаешь?
— Вам нужно лечь и поспать.
Филипп поднялся, его качало из стороны в сторону, и это вызвало у Одри улыбку. Филипп Мэлори выглядел сейчас простым смертным, не лишенным маленьких человеческих слабостей. На секунду невероятно длинные ресницы скрыли от Одри глаза Филиппа, но уже в следующее мгновение он по-мальчишески просто улыбнулся ей, и она почувствовала, как сердце ее сжимается.
— Ты такая добрая, что иногда мне от этого становится просто не по себе, — признался Филипп.
Улыбка исчезла с лица Одри.
— Я вас раздражаю.
— Нет, это скорее похоже на то, как если бы вдруг материализовалась моя совесть. Я начинаю к этому привыкать.
Когда они подошли к двери спальни, Одри спросила:
— Вам уже лучше?
— Не совсем.
— Вы просто хотели доставить Максимилиану радость. В ваших намерениях не было ничего дурного, — ласково начала уговаривать она Филиппа.
Взгляд его вдруг сделался холодным. Он медленно поднял руку и провел указательным пальцем по пухлым губам девушки. У Одри перехватило дыхание.
— Никогда не доверяй моим намерениям, — хрипло сказал Филипп. — Я всегда рассчитываю все до мельчайших деталей.
— Возможно, вы кое в чем просчитались…
Одри вдруг почувствовала, что не в состоянии сосредоточиться, глядя на его смуглое, с тонкими чертами лицо. Она не понимала, происходит ли это оттого, что ей не хочется расставаться с Филиппом, или потому, что он сильно сжал ее руку. Как бы там ни было, но окружающий мир вдруг перестал существовать, а все чувства Одри до крайности обострились. Она слышала каждый свой вздох, ощущала каждый толчок пульсирующей с удвоенной силой крови…
— Мне что-то… что-то не по себе, — призналась она.
— Вряд ли на этот раз тебе страшно, — пробормотал Филипп, медленно склоняясь к ней.
Одри затаила дыхание, под пристальным взглядом его удивительных глаз способность связно мыслить вновь покинула ее. Когда их губы слились в поцелуе, Одри почувствовала, как у нее подкашиваются ноги. Филипп сжал ее в объятиях и ногой захлопнул дверь спальни.
— Останься со мной… я не хочу быть один сегодня, — умоляюще прошептал он.
И снова стал целовать ее, жадно и страстно, отчего Одри окончательно перестала что-либо соображать. Каждый раз, когда Филипп собирался, как ей казалось, прервать поцелуй, она теснее прижималась к нему. Желание стало всепоглощающим, Одри не могла совладать с собой.
Приблизившись к кровати, он уложил Одри, затем приник горячими губами к ее шее, и девушка, резко дернувшись всем телом, громко застонала.
— Нет, должно быть, я пьян… Этого не может быть, дорогая, — задыхаясь, произнес он. — Я не могу сдерживаться.
— А в этом есть необходимость? — прошептала Одри.
— Прекрати так смотреть на меня, — запинаясь, потребовал Филипп.
— Как «так»?
Пробормотав что-то нечленораздельное. Филипп закрыл глаза и судорожно вздохнул.
— Проклятье! Я так тебя хочу… Еще ни одной женщины я не хотел так, как хочу тебя сейчас!
Это признание вдохнуло в Одри новые силы. Она не могла и мечтать, что обладает способностью не хуже любой другой женщины разбудить в мужчине страсть. Пьянящее чувство радости овладело ею, каждая частичка ее тела, словно в лихорадке, клокотала от безудержного желания.
Они начали обмениваться горячими, полными дикой страсти поцелуями, и Одри упрямо пыталась расстегнуть на Филиппе рубашку. Он предпринял еще одну попытку овладеть ситуацией.
— Мы не можем…
— Замолчи… — Одри прижалась губами к гладкой коже его плеча. Словно наркоман, она упивалась ароматом и солоноватым привкусом его покрытой бронзовым загаром кожи. Все в Филиппе было так прекрасно, так божественно совершенно… Она, восторгаясь охватившим ее ощущением полной свободы, начала избавлять Филиппа от одежды, а он, больше не колеблясь, стал раздевать Одри, перемежая свои действия нежными возбуждающими поцелуями.
Одри упивалась каждым мгновением, каждым прикосновением, каждой лаской. Она не могла насладиться Филиппом, он не мог насладиться ею.
— Ты создана для меня, дорогая… — шептал Филипп, блуждая губами по ее телу.
— Я не могу больше терпеть ту пытку, не могу! — вырвался вдруг у Одри вопль.
Она испытала нечто похожее на удивление, когда Филипп жадно вошел в нее. Ощущение оказалось столь необычным, что сначала Одри в изумлении замерла, а когда он проник еще глубже, острая боль заставила ее испуганно вскрикнуть.
— Я первый?! — ошеломлено воскликнул Филипп.
Боль почти сразу утихла, и Одри улыбнулась, давая понять, что жаждет продолжения. И Филипп понял ее призыв. Бурный ритм его движений заставил Одри забыть обо всем, сейчас ею владело лишь безумное наслаждение. Единственно важным для нее стало то, что она не должна останавливаться, не должна запрещать себе подчиняться безудержной страсти, разбуженной в ней Филиппом.
В конце концов он привел ее к высшей точке наслаждения, крик сорвался с губ Одри, и она, конвульсивно содрогнувшись, почувствовала, что проваливается в бездонную пропасть.
7
Одри проснулась лишь тогда, когда горничная раздвинула шторы на окнах. Сонно озираясь по сторонам, она села и только тогда поняла, что находится вовсе не в спальне Филиппа.
— Ланч через час, — на безупречном английском языке сообщила улыбчивая горничная. — Мсье Мэлори просил вас разбудить.
Картина того, чем незадолго до рассвета они занимались с Филиппом, во всех красках предстала перед Одри. Настоящая паника охватила ее. У нее не укладывалось в голове, как могло случиться, что всего несколько часов назад она воспринимала занятия любовью с Филиппом как нечто само собой разумеющееся.
Филипп до этого изрядно выпил и в значительной степени утратил свою обычную выдержку и рассудительность, но попытался все прекратить. Одри помнила, что Филипп призывал ее прислушаться к голосу разума, а она… она начала бесстыдно срывать с него одежду.
Яркий румянец вспыхнул у нее на щеках. Как она могла это сделать? Впрочем, не он ли первым поцеловал ее? Он начал это, но он же и попытался прекратить. А ее желание оказалось столь сильным, что она непристойно навязывала себя. Обнаружив, что может иметь власть над мужчиной, и упиваясь ею, забыла о запретах. Боже правый, как сможет она теперь смотреть Филиппу в лицо?!
Поцеловав ее, он поддался минутной слабости. А она абсолютно неверно истолковала его поступок. Филипп искал простого человеческого тепла, но, будучи самим собой, облек это в форму приглашения к сексу. Ей бы следовало подбодрить его или просто поговорить, а она…
Сама во всем виновата. Разве может она винить его? Одри читала, что мужчины, как правило, не могут устоять перед подобного рода соблазном. Мужчина просто запрограммирован природой на то, чтобы ответить согласием на откровенное приглашение женщины. Филиппа ни под каким видом нельзя обвинять в том, что она в своем бесстыдстве заставила его сделать.
Обнаружив, что она девственница, он испытал настоящий шок. Стон сорвался с губ Одри, она вдруг почувствовала глубокую благодарность за то, что Филипп удалил ее от себя, уложив спать в комнате для гостей.
Встав с кровати, она направилась в душ. Затем надела элегантную голубую юбку и прекрасно гармонировавшую с ней блузку без рукавов. С каждой секундой ее внутреннее смятение становилось все сильнее.
Почему она забыла о принципах и воспользовалась моментом? И ни разу не вспомнила о Келвине! Хотя ничего, кроме дружбы, ее с Келвином не связывало. Да и, как выяснилось, она оказалась натурой куда более темпераментной, чем могла ожидать. Очевидно, это и стало причиной того, что Одри потеряла над собой контроль.
События последней ночи выбили ее из колеи, но она и не подозревала, насколько уязвима и податлива. Она не смогла устоять перед тем, что незадолго до этого Филипп прямо назвал «похотью в чистом виде». Фу, какое мерзкое слово! Но факт остается фактом: Филиппу удалось разбудить в ней женщину.
Лучше прямо признаться себе в этом, чем искать глупые и сентиментальные оправдания и воображать, будто она влюбилась в Филиппа! Не с этой ли нелепой мыслью она умиротворенно засыпала в его объятиях? Да, именно с ней. Уже тогда подсознательно Одри пыталась найти оправдание своему поведению.
Но она вовсе не влюбилась в Филиппа. Она любит Келвина… А действительно ли она его любит? Полной уверенности в этом у нее сейчас нет. С того самого момента, как Филипп вторгся в ее жизнь, она все реже и реже вспоминала Келвина. Одри вдруг поняла, что с ней творится что-то неладное, и ей ужасно захотелось увидеть Келвина, чтобы убедиться в нерушимости своих чувств к нему. Любить Келвина, при этом находясь от него вдалеке, было делом вполне безопасным, а вот любить Филиппа означало совершить эмоциональное самоубийство. Сколько раз Филипп предостерегал ее от этого?
Присев за туалетный столик, Одри лихорадочными движениями принялась расчесывать волосы, и в этот момент раздался тихий стук в дверь. Одри увидела в зеркале высокую фигуру Филиппа и почувствовала, что не в силах пошевелиться.
— Давай не будем говорить о случившемся, — услышала она свой напряженный голос. — Надо навсегда забыть об этом.
— Одри, я…
— Пожалуйста, не говори ничего.
— Я не могу этого забыть.
— Постарайся, у тебя получится. Я всегда считала, что ошибки забываются быстрее всего. Хотя, вероятно, ты не наделал достаточно ошибок, чтобы думать так, как я, — довольно невразумительно пробормотала Одри, теребя в руках щетку для волос и стараясь не смотреть на отражающегося в зеркале Филиппа. — Как Максимилиан?
— Он проспал очень долго. Я его еще не видел, но, думаю, с ним все в порядке. Франсуаза сообщила мне, что он спустится к ланчу. Мы должны поговорить, Одри. Мне нужно знать, что ты скажешь.
Она тяжело вздохнула.
— Произошла ужасная ошибка. Мы оба были расстроены, ты к тому же выпил чересчур много бренди. Я попыталась утешить тебя… ситуация вышла из-под контроля. Что тут говорить?
— Не хочешь ли ты сказать, что легла со мной в постель из жалости?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19