Жар немного послонялся рядом, отлавливая всех выходящих, и выяснил, что Матюхи внутри нет, его зайцев – тоже и с утра купца никто не видал. Впрочем, все уверяли, что Матюха вот-вот непременно придет, без него ни одни бои не обходятся, тем более – главные ежегодные.
Но прошло две лучины, а купец-зайцелюб так и не появился.
– Может, он нарочно прячется? – с досадой предположил Жар.
– Откуда ему про нас знать-то? – удивилась Рыска.
– А если дедок нашего крыса, – вор зыркнул на Алька, – успел его оповестить?
– Тогда бы Матюха сам меня искал, – отгавкнулся саврянин. – Чтобы общине заложить.
– Так, может, мы с ним и разминаемся весь день?
– Не дури голову. На кой приплетать купца, если за нами и без того путник тащится?
– Отстал же вроде… – неуверенно напомнила Рыска.
– Этот – не отстанет, – зло бросил Альк.
– А что тогда делать? – Девушка не уточнила с кем – купцом или путником, и саврянин выбрал ответ на свое усмотрение:
– Подождем начала боев. От них, судя по слухам, Матюху только смерть удержит.
– А может, попробуем еще погулять, поискать его? – Рыска устала, но какое-то неясное беспокойство мешало ей согласиться с Альком. После разговора с мудрецом никак не успокоится, что ли?
– В этой каше? – фыркнул саврянин, обводя рукой заполоненные людьми улицы. – Мы даже не знаем, как он выглядит.
Жар промолчал, признавая его правоту, и Рыска тоже сдалась. Найти свободные места в кормильне в разгар праздника было не легче, чем беглого купца, и пришлось устроиться просто под стенкой дома, как последним бродягам. Впрочем, таких сегодня было много, даже стража смирилась и не гоняла. Стоило Жару попасть в тенек и вытянуть усталые ноги, как он начал задремывать, клонясь головой к Альку на плечо. Саврянин зло отпихнул его раз, другой, потом не выдержал и пересел по другую сторону от Рыски. Жар тут же сполз окончательно, уютно устроившись щекой у подруги на коленях. Девушка шутливо потрепала его по пыльным кудрям, спящий друг расплылся в улыбке, чмокнул губами и пробормотал что-то отнюдь не братское. Рыска смущенно отдернула руку, хотя обращался Жар явно не к ней.
Идущие мимо люди их словно не замечали, только какой-то оборванец запнулся об Алькову ногу и в сердцах бросил что-то насчет падали и саврян. Альк лениво смерил его взглядом – этого хватило. Жара потихоньку шла на спад, сверху, из ящика на подоконнике, доносился одуряющий аромат каких-то цветов, легкое похрапывание друга действовало убаюкивающе, и вскоре девушка тоже начала клевать носом.
* * *
Темнело. Еще лучина – и неясно будет, где тут полено, а где его тень. Цыка поставил на колоду очередной чурбачок, но рубить не спешил. Утер щекочущий брови пот, потянулся, не выпуская из рук топора, и чуть не уронил его на ногу. Вечно так: покуда работаешь – никто твоего старания не видит, а едва улучишь щепочку передохнуть – хозяин тут как тут!
Но на сей раз Сурок не кинулся браниться, даже улыбнулся ласково и рукой махнул: мол, умаялся, труженик, сядь передохни! А я тебя беседой развлеку.
Садиться батрак не стал – постеснялся. Только топор в чурбак воткнул, задом чуя: что-то тут неладно. С Рыскиного бегства уже неделя прошла, а хозяин никак не мог простить Цыке с Михом, что упустили девчонку. Вначале грозился вообще без платы выгнать, потом вроде поостыл, но все равно отравлял жизнь, придираясь по каждой ерунде. Миху-то как с гуся вода, а у Цыки жена беременная, дом недостроенный, сейчас ругаться с Сурком ну никак нельзя, надо хоть до зимы доработать.
– Дружок твой уже к отъезду готовится, – кашлянув, начал хозяин.
– Ага, – осторожно поддакнул батрак. Еще как готовится: прихватил кувшин ледяного вина и утопал в веску к девкам, чтобы душу напоследок отвести. Даже Муха ворчать не посмела – последний же денек вольной жизни, а как оно дальше обернется, неведомо. Гонец с тсецами и путниками дождались конца жеребьевки, записали имена «везунчиков» и уехали, велев добираться в Макополь своим ходом и быть там не позже завтрашнего вечера. Назад поедут – проверят.
– А мои бабы во-о-оют, – вздохнул Сурок, присаживаясь на лавочку под стеной. – Мол, на кого ты нас, кормилец-поилец…
Цыка промычал что-то согласно-сочувственное. Жена с женкой, узнав о постигшем их горе, действительно подняли крик: дурак, пень бородатый, почему сразу с весчанами не договорился?! Небось посулил бы каждому по полсребра, чтоб без него тянули, – с радостью бы согласились! Нет, пустил дело на волю Сашия, потащился с путником советоваться, выгоды искать – а в итоге все потерял!
– Экая глупость, – продолжал Сурок, распаляясь, – хозяина хутора на тсарскую стройку отправлять! Да тсарь больше налогу с прибыли недополучит, чем на моем черном труде заработает! Чтоб я камни на старости лет ворочал, позор!
– Так вас небось командовать поставят, – льстиво предположил батрак.
– Да на бычий корень оно мне! – выругался хозяин. – У меня сенокос на носу, пруд копать надо, скот клеймить и разбирать, что на племя, а что на продажу! А если тсарь нас там до морозов мурыжить будет, это ж вообще развал хутору… – Сурок поерзал на скамеечке, вперил в работника тяжелый взгляд и уже без обиняков предложил: – Слышь, Цыка, пошел бы ты вместо меня, а?
– Да ты что, хозяин, Фесське ж моей рожать через месяц! – растерялся батрак. – Как я ее брошу?
– Тю, эти бабы как кошки, – махнул рукой Сурок. – Родит, никуда не денется. Я ей лучшую шептуху в округе позову. Зато вернешься с прибытком.
– С чего бы это? – не понял Цыка. Тсарь на деньги скуп, хорошо если по паре медек в день заплатит, а то и вовсе зажмет, скажет: на благо государства. Поди возрази – сразу изменником родины объявят, тогда хоть бы вообще домой вернуться.
– Так я ж тебя не так прошу, а по-хорошему! – появственней намекнул Сурок. – Будет твоему первенцу подарок: овечка молоденькая, тонкорунная.
– Да нам вроде как от вески ярку обещали, – почесал затылок Цыка, старательно отводя взгляд. Разговор здорово его тяготил: и отказывать хозяину неловко, и ох как не хочется куда-то уезжать. Избу доделывать надо, жена опять же вот-вот…
– Тогда барашка в пару, – продолжал соблазнять хуторянин. – По весне уже с приплодом будете.
– Да ее в общем стаде и так оседлают…
Сурок и не рассчитывал дешево отделаться – но торги следует начинать с заведомо малой суммы, тем ощутимей будет разница с серьезным предложением. К тому же, чем Саший не шутит, порой находятся дураки, которые даже на гнутую медьку соглашаются.
– А теленка – хочешь?
– Да ты нам и так две… – Батрак настороженно глянул на хозяина. Не сумел купить – так теперь начнет грозить, что заработанное не отдаст? Пусть только попробует, тогда Цыка точно не поленится до города дойти, к судье. Сурково-то имя в тсецкие бумаги вписано, не отопрешься!
Но хозяин это тоже прекрасно понимал.
– Ну надо же – все у них есть! Счастливые, – в шутку позавидовал он. – Только деньги-то – их ведь много не бывает. Вечно на что-то нужны – то корове новый хомут, то бабе платье, то ребенку пряник. Давай, покуда ты там за меня работаешь, я тебе как себе и платить буду? По сребру в день, а?
Цыка медленно присел на край колоды. Сурку удалось-таки его огорошить. Положим, в день хозяин зарабатывал далеко не один сребр, но это все равно было в двадцать раз больше того, что платили батраку. Если подумать, что тут такого страшного? Ходят же весковые мужики на заработки, плоты вон гоняют, лес за рекой рубят. Чем тсарская стройка хуже? Жена вот только… ну другие же бабы как-то справляются!
– Так… это… – кашлянул он. – Записано ж: Колай, Мих и Викий.
– А кто узнает? Скажешь, что ты этот самый Викий и есть, – заухмылялся Сурок, поняв, что рыбка заглотила крючок – осталось только осторожно подтянуть к берегу.
– Колай с Михом знают.
– Это уж моя забота – память им замутить. Так что, договорились?
– Ну… вообще-то… можно, конечно, только…
– Вот и отлично. – Сурок встал, довольно похлопал батрака по плечу и ушел в избу.
Цыка машинально взялся за ручку топора, расшатал его и выдернул из колоды. Поглядел на полено, поглядел на небо, где уже проклевывались звезды, плюнул и снова засадил.
Надо теперь как-то с Фессей объясняться. Вот дуры-бабы, ради них же стараешься, и все равно – слезы, упреки… Пойти, что ль, Миха догнать, покуда тот все вино не вылакал?
* * *
Рыска проснулась первой, не сразу поняв, где находится и какое сейчас время суток. То ли смеркалось, то ли светало, ныли спина и затекшая шея, а левое плечо вообще онемело от лежащей на нем тяжести. Девушка возмущенно трепыхнулась, и Альк, мигом очнувшись, выпрямился. Потер щеку, на которой четко отпечатался рубчик Рыскиного воротника.
Улица почти опустела, даже побирушки и бродячие псы исчезли. Редкие прохожие – все в одну сторону – распугивали сизые клубочки пыли; те откатывались к стенам, будто сдутые ветром, но, стоило человеку пройти, снова начинали сновать по мостовой, подбирая насеянные толпой орехи, семечки и пирожные крошки.
«Да это же…» Девушка с писком поджала ноги.
– Ты чего? – недоуменно покосился на нее Альк. Один из «клубков» как раз обнюхивал его пятку, но саврянин лишь досадливо дрыгнул ногой, шуганув нахала.
– Кры-ы-ысы!
– И что с того? Отвыкла за три дня?
– Их много, и я с ними незнакома!
– Надо же, нашлась дама из высшего света, – ухмыльнулся саврянин. – Что, представить вас друг другу по дворцовому этикету?
– Да ну тебя! – набычилась Рыска.
– Это еще немного, – проснулся и Жар. Сел, смачно потянулся. – И мелкие, тьфу. В макопольских подворотнях порой не знаешь, куда ногу поставить, чтоб не на хвост; сбегаются к отбросам, как тараканы. Тут-то чистенько, жиреть им не с чего…
– Вот и хорошо! – Освобожденная девушка вскочила, навсегда зарекшись жить в Макополе. Крысы шарахнулись, но не слишком убедительно. Как будто из вежливости.
Мужчины тоже поднялись, осмотрелись. Гулянье стекло за мост, к боевищу – теперь пели и шумели там. В окнах реденько горели огоньки – домой вернулись только женщины с маленькими детьми да старики, которым сон уже дороже ночных забав.
– Началось? – прислушался Жар.
– Нет еще, – машинально отозвался саврянин. – Двадцать три к одному.
Рыска тоже была уверена, что можно не спешить, но такая точность показалась ей настоящим волшебством.
– Расскажи, как ты это считаешь? – пристала она к Альку уже по дороге к боевищу. Даже вперед забежала, с надеждой заглядывая саврянину в лицо.
Тихий теплый вечер настраивал на благодушный лад, на Алька и то подействовало.
– На чем вы там в веске гадаете? – ворчливо спросил он, как коровий лекарь, которого попросили осмотреть прихворнувшую курицу.
– На рыбьей ветле, – с готовностью сообщила девушка, – на горошинах еще цветных, желтых и зеленых.
– Ну вот представь, что на столе перед тобой лежат две горошины. Желтая – вероятность, зеленая – противоположность.
Рыска хотела спросить, почему именно на столе – неужто ладони мало? – но побоялась разозлить Алька глупым вопросом. Задала более важный:
– А если вероятностей несколько?
– Все рассматривают поочередно, такими вот парами. Необходимо сосредоточится на том, что ты пытаешься угадать, и соотнести это с горошинами. Если совместятся – вероятность события один к одному.
– А если нет?
– Представляешь три горошины, одну желтую и две зеленые. Или две желтые и одну зеленую, если чувствуешь, что вероятность больше противоположности. И так до победного.
– Но их же целая тыща может быть! – изумилась Рыска. Так вот зачем целый стол!
– Больше сотни обычно не считают, и так ясно – пустышка.
– Так ведь пока даже сотню напредставляешь, полдня пройдет!
– Это поначалу. Потом оно машинальным становится, как любой навык, сразу нужное количество перед глазами встает. Хм… – Саврянин заметил кое-что интересное, подошел поближе.
В темном проулке-тупичке стояло невысокое, рукой до крыши достать, строеньице. На двери висела табличка: «Вход – 1 медька», а под ней виднелась щель хитрого стального устройства, отпирающего замок только после брошенной туда монетки. Несмотря на более чем приличный и недавний вид постройки, запах она источала убойный – не иначе как горожане таким незамысловатым способом выражали протест против нововведения.
– Ринтарцы, – брезгливо поморщился Альк. – Темный, бескультурный народ! Ты погляди, как наместник для них расстарался: внутри же небось и приступочки удобные сделаны, и пол каменной плиткой выложен, и подвяленные лопушки на подносе лежат. Цивилизация! А горожане, чтоб их, такое начинание опаскудили…
Саврянин обошел платный сортир по кругу, воровато косясь по сторонам, чтобы в итоге пристроиться у самого неприметного с улицы угла.
– Ты что делаешь?! – Рыска едва успела отвернуться. За спиной громко зажурчало. – А кто только что рассуждал о темноте и бескультурье?!
– Я-а-а-а… – блаженно отозвался Альк. – Но монеты мне жалко, а в этом месте город все равно уже испорчен. Так что лепту в поддержании уличной чистоты это строеньице определенно внесло!
«Хорошо еще, что ему живот от пирога и орехов не прихватило, – сердито подумала Рыска. – После трехдневной голодухи-то».
– Жар, слушай… Жар?
Друг куда-то исчез. Журчание, почти сошедшее на нет, возобновилось с новой силой. Судя по бурному издевательскому перешептыванию за сортиром, спутники улучили момент и померились-таки и теперь спорили насчет результатов.
Рыска покачала головой и назло бесстыдникам кинула медьку в щель. Замок мелодично тренькнул, дверь приоткрылась. Девушка сунулась внутрь, но тут же зажала нос и поспешила ее захлопнуть. Альк недооценил мстительность горожан. Некоторые из них не пожалели монет, дабы изгадить оплот чистоты и изнутри.
– Стража идет! – припугнула Рыска.
– Врешь, – презрительно отозвался белокосый, но из-за сортира спорщики все-таки вышли, с разных сторон, на ходу затягивая пояса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12