Может, надо было зайти вместе с Цыкой? Но ведь он ничего ей не сказал… Люди, работавшие во дворе, не обращали на девочку никакого внимания. Только черный петух, где-то растерявший полхвоста, с подозрительным кококаньем прохаживался рядом, заставляя Рыску жаться к крыльцу. А в доме кто-то ругался, громко и визгливо. Не то на нее, бестолковую девчонку, не то друг на друга — чуть позже Рыска различила несколько голосов: два или три женских и редкий, огрызающийся, мужской. Потом что-то бухнуло, голоса разом смолкли, и девочка услышала приближающиеся шаги.
Женка, левая жена, которую брали сразу после рождения ребенка у правой, первой, распоряжалась слугами, сама мало чем от них отличаясь. Если жену просватывали из богатой и знатной семьи, то женками обычно становились бесприданницы, вдовы или перестарки. Порой, напротив, жену навязывали родители и положение, а женку выбирали по любви. Но Сурок даже в юности предпочитал романтике удачную сделку, и сейчас на крыльцо вышла некрасивая, жилистая, рано состарившаяся тетка в простом полотняном платье и заляпанном переднике.
— Ты, что ль, новая работница?
Девочка безмолвно кивнула.
— Пошли, — хмуро, думая о чем-то своем, велела женка. — Масло сбивать будешь.
— А это как? — растерялась Рыска. Коза-то у ее родителей была, но молока едва хватало на творог или сыр — ими да хлебом семья и кормилась. Какое там масло, сметанки бы в щи по праздникам!
— Сейчас узнаешь. — Тетка провела девочку через просторные сени, заставленные разнообразными мешками, бочками, кадушками, и, велев хорошенько вытереть ноги о расстеленную у порога тряпку, впустила в кухню. Рыска боязливо огляделась — ого! Да у ее отца весь дом меньше! Печь такая, что целого теленка зажарить можно, потолок высоченный, только кочергой и достать. И пахнет тут вовсе не крапивными щами, а маковыми рогульками, вон стынут на столе под тонким полотенцем. Девочка сглотнула набежавшую слюну и отвернулась, тем более что потчевать ее никто не собирался.
Работа оказалась тяжелой, но несложной. Маслобойку — подвешенный к потолку ящик, похожий на детский гробик, — полагалось раскачивать за веревку, пока руки не устанут. И потом тоже. Плеск внутри постепенно сменился вязким чавканьем, потом вообще стих. Рыска сгорала от любопытства, что же там получилось, но женка сунула ей кружку с ячменем и отправила кормить птицу. Тут девочка оплошала: черный петух, увидев вместо рослой птичницы какую-то малявку, нагло порхнул прямо на кружку и выбил ее из рук. Зерно желтой полосой перечеркнуло крыльцо. Сбежавшиеся куры и утки кинулись его клевать и драться за место у слишком маленькой кормушки. Вырванные перья поднялись выше стрехи, на истошный ор выскочила какая-то девица и обругала Рыску безрукой дурой. Ногами распинала птицу, расшвыряла зерно подальше, подобрала кружку и вернулась в дом. Девочка опять осталась на крыльце, глотая слезы и боясь показаться женке на глаза. Полдня не проработала, а уже провинилась!
— Куда ты там запропастилась, лентяйка? — выглянула в окно хозяйка. — Иди картошку чисти!
Рыска робко, бочком прошмыгнула в дверь, ожидая нагоняя, но женка возилась у печи, свирепо пыхающей паром, и только махнула девочке на стоящую возле помойного ведра корзину:
— Да срезай потоньше и глазки хорошенько выколупывай! А то знаю я вас…
Девица, наоравшая на Рыску, сейчас ловко крошила луковые перья, широкими взмахами сметая зеленые колечки в миску. Из-под чистенькой косынки, завязанной не под подбородком, а сзади, как у городских, выбивались рыжеватые вьющиеся прядки.
— Возьми лучше этот, он острее, — закончив, мирно сказала она, передавая девочке свой нож. — Тебя как зовут?
— Рыска. — Картошка выскользнула из пальцев и булькнула в теплую мутную воду. Рыска с отчаянием уставилась на расходящиеся круги.
— А я Фесся. — Служанка заговорщически подмигнула девочке. — Ничего, привыкнешь! У меня тоже поначалу все из рук валилось.
На душе у Рыски немножко потеплело. Оглянувшись на хозяйку, она тайком выловила утопленницу, обтерла о подол и кинула в горшок с чистой водой. Дальше дело пошло ловчее и быстрее, даже женка не нашла, к чему придраться.
Время до ужина пролетело почти незаметно. За стол сели уже в потемках, когда хозяева поели и улеглись спать; Рыска так и не увидела ни правую жену Сурка, ни детей. Полы они сами метут, ага… Помимо Фесси в доме прислуживали еще двое батраков: дедок, которого звали по всякой мелочи — ножи заточить, курицу зарезать, черенок у ухвата починить, и Цыка, бравший на себя более тяжелую работу. А на вывешенную над порогом лампу к дому стеклось столько народу, что у Рыски даже пальцев не хватило сосчитать. Батраки поочередно смывали у придорожной колоды замешенную на поте грязь, плещась и фыркая как быки. Потом степенно заходили на кухню, придирчиво выискивали в прибитом к стене коробе свою, лично вырезанную из дерева, ложку и подсаживались к столу. Просторная кухня мигом стала тесной и душной, хотя дверь уже не закрывали.
Усталые люди вначале ели молча, наперебой черпая из горшка тушенный с салом горох и запивая квасом, но постепенно отошли, заговорили, стали отпускать шуточки, по большей части непонятные Рыске, но безумно смешные для всех остальных. Девочка забилась в уголок, жуя подгоревшую, негодящую для хозяев рогульку, но самой Рыске она казалась праздничным угощением. Пожалуй, и тут жить можно, заключила она.
— Эй, Жар! — окликнула Фесся, когда разговор стал совсем уж взрослым. — Проводи-ка свою соседку на чердак, детям спать пора.
— Чего она, сама не найдет? — проворчал мальчишка, но с лавки поднялся.
Днем Рыска его не видела, а за ужином не обратила внимания. Пришлось разглядывать теперь, и ничего хорошего девочка не увидела: выше и старше ее на пару лет, на Илая похож — такой же худой и нахальный, с волосами цвета куньей шерсти. Наверняка драться будет, с тоской решила Рыска.
— А ты у нас давно усы брить стал? — лукаво напомнила служанка.
— Тю, я и без усов поумней некоторых буду! — бесшабашно заявил Жар.
— Брешешь, малявка, — прогудел рослый чернобородый мужчина с самой большой ложкой (но упрекнуть его в этом вряд ли бы кто посмел!). — Взрослый, предложи ему девку на сенник отвести, зайцем бы поскакал!
Батраки опять неведомо чему рассмеялись. Мальчишка насупился еще больше и, нехотя махнув Рыске, побрел к двери.
Лаз на чердак был из сеней — черная дыра в потолке, в которую упиралась рогами старая лестница.
— Нам что, туда?! — Девочка с тоской поглядела через плечо, на тусклую полосу света, сужающуюся под скрип петель. Хлоп — исчезла и она.
— Ну, чего застряла? — уже сверху окликнул Жар. — Боишься?
Рыска боялась, да еще как, но стиснула зубы и молча нашарила первую ступеньку. Лестница вначале взбрыкивала в ответ на каждое движение, потом затихла: мальчишка придержал ее за концы.
Чердачная тьма оказалась неожиданно теплой, душной и обволакивающей — за день крыша накалилась на солнышке, как хорошо протопленная печь. Рыска перебралась через высокий порог, и под ногами что-то зашуршало, начало трескаться, проседать.
— По фасоли не топчись, — запоздало предупредил Жар. Девочка, испуганно присевшая на корточки, пощупала рукой — точно, прошлогодние плети с жесткими царапучими стручками. То ли осенью лущить поленились, так сюда и забросили, то ли просто о них позабыли.
— А куда дальше? — жалобно спросила она.
— Окошко видишь?
— Угу…
— Твой тюфяк слева, мой справа. И покуда до сломанной прялки не доберешься, не вставай!
— Почему?
— Утром поймешь. — Жар резво пополз на едва светящееся пятнышко, стуча коленями по досками.
Где там прялка, Рыска понятия не имела и отважилась выпрямиться только у самого окошка — простой отдушины на месте выпиленного куска бревна. Она выходила на огороды позади дома, как раз под ней Сурок давеча беседовал с Колаем. Девочка прильнула к дырке лицом, но прохлады не дождалась: от леса наползала огромная туча, одну за другой сглатывая звезды. Неподвижный, густой и липкий воздух горячечно пах грозой. Несколько минут Рыска завороженно наблюдала за ее приближением, потом девочке внезапно стало жутковато — туча показалась ей огромным хищным зверем: а ну как учует, увидит, запустит в окошко когтистую лапу молнии?
Рыска отпрянула и снова присела. Тюфяк и войлочное покрывало кучей лежали в углу, подушку девочка не нашарила. Улеглась так, подложив руку под голову. Глаза потихоньку привыкали к темноте, и внутренность чердака проявлялась, будто нарисованная пальцем в пепле. Как и внизу, тут были «хозяйская» и «хозяйственная» части, разгороженные глухой стеной, с отдельными входами. В первой жили, вторую использовали как склад для всякой рухляди, беспорядочно сваленной на полу и густо запорошенной пылью. Со стропил удавленниками свисали банные веники.
Чем дольше Рыска лежала, тем меньше ей хотелось спать. Под потолком тихонько, неровно гудело (ветер, что ли, в надломленной черепице спотыкается?), над ухом зудел комар, за окном надрывно, тревожно стрекотали кузнечики. Фасоль шелестела и пощелкивала, словно в ней кто-то копошился.
— Эй, — дрожащим голосом окликнула девочка.
— Чё? — Мальчишка тоже не спал, отозвался сразу же.
— Ты слышал?!
— А?
— Там, у лестницы… шуршит что-то!
— Девчо-о-онка, — презрительно зевнул Жар. — Ну шуршит. Мышь, наверное, лазит.
— А вдруг… крыса?!
— Может, и крыса. Не мешай спать, Фесська со вторыми петухами до зари

будит! — Мальчишка демонстративно отвернулся к стене.
Рыска и раньше побаивалась серых-хвостатых, но в незнакомом месте, да после дома Бывшего, страх перерос в тихую панику. Завернувшись в сыроватый, пахнущий псиной войлок, девочка заставила себя закрыть глаза, но стало только хуже: треск и поскребывание словно усилились, стали отчетливее. Теперь казалось, будто там возится тварь размером с куницу, а то и собаку.
— Жар!
— Ну?
— А ты давно тут живешь?
— С месяц… а чего?
— И оно каждую ночь так скребется?
— Вот трусиха! — Мальчик, к счастью, вовремя сообразил, что если просто выругаться, то покоя ему не видать — еще плакать, чего доброго, начнет. — Скребется, скребется. Спи ты уже!
Рыска чуть расслабилась. Может, и сегодня обойдется? Девочка попыталась сосредоточиться на более мирных звуках: внизу, в застеленной сеном каморе, лениво переговаривались батраки, передавая по кругу бутыль с кислым слабым вином, чтобы лучше спалось. Кто-то лапал доярку, которой полагалось бы ночевать в веске, но с любимым теплее, чем дома на печке. Девица визгливо хихикала и отбрыкивалась от слишком уж непристойных ласк.
Хлопнула дверь, батраки заворочались, загомонили: «О, Цыка пришел!» — «А мы уж думали, что ты у своей вдовушки заночевал!» — «Или не угодила?»
— Ой, люди, что я вам расскажу! — тяжело дыша, с порога начал парень. — Какая вдовушка, я до нее и не дошел!
— На кого отвлекся-то? — похабно зароготали парни.
— Дураки, — обиделся Цыка, — меня хозяин к Бывшему посылал, стегно вяленое отнести и три каравая с тмином. Он же хоть дурной-дурной, а платит получше здорового! Вошел я в избу, окликнул, гляжу — лежит на кровати, с головой в меховое одеяло укутался, дрожит мелко. Думаю — чего это он в такую жарень? Может, приболел, лихорадка его колотит? Подошел поближе — а оно как брызнет в стороны, как побежит по полу, по стенам! Не одеяло — крысы, сотни крыс! И матерые, и мелкота навроде мышей, а все туда же: обглодали дочиста, даже кровь с простыней выгрызли, только розовый костяк на кровати и остался. Бррр, теперь год сниться будет, как крысы из глазниц и реберной клети выбегают, меж костей протискиваются… Да мимо меня, да по мне, да во двор… я туда же — и блевать за угол! Весь обед там оставил, и до сих пор от еды воротит…
Забулькало — с питьем рассказчик сохранил более нежные отношения.
— Видать, помер старик, а они на запах стянулись, — рыгнув, заключил он.
— Ужас-то какой… — с содроганием протянула доярка, нарушив потрясенное молчание слушателей. — Я б там на месте сомлела!
— А я б, наоборот, не растерялся и хорошенько обшарил развалюху, — за глаза расхрабрился ее дружок. — Если Бывший до последнего не скупился, значит, еще полна была кубышечка.
— Не дотумкал, — с сожалением признал Цыка. — А сейчас поздно уже, я хозяину все рассказал. Небось сам завтра полезет, только голову с кузнецом для храбрости кликнет…
— А сейчас сбегать?
— Да ну тебя! — разозлился парень — и на себя, что дал маху, и на друга, что растравливает душу. — Сам беги.
«Храбрый» батрак еще немного поворчал, поязвил, но тоже никуда не пошел. Найдешь еще те деньги или нет — неизвестно, а вот прокляты они наверняка.
Рыска сжалась в комочек и натянула покрывало до макушки.
Только она знала, что крысы не стали ждать запаха.

ГЛАВА 3

Крысы живут стаями, сообщая собратьям о найденной пище и ловушках.
Там же


Дождь хлынул перед самым рассветом, и под него Рыска наконец заснула — хотя громыхало и лупило но черепице так, что перебудило даже батраков внизу.
Зато и шелеста фасоли больше не слышно было.
Лило долго, щедро, доверху заполнив колоду для скота и все промоины на дороге. Обмелевшая река впервые за месяц дотянулась до камышей и накрыла отмель напротив вески. Жабы, невесть где прятавшиеся всю засуху, теперь важно шлепали по траве и ошметками грязи качались в лужах, побулькивая от удовольствия. Отмытые от пыли листья блестели, будто глазурованные, а между ними бусинками сверкали зеленые плоды: яблочки, сливки, грушки. До чего ж вовремя дождь пошел, еще день-два — и осыпались бы от зноя!
1 2 3 4 5 6 7