— А как насчет геморрагической лихорадки Эбола?Удивительное дело, но «дипломированный эпидемиолог» к такому простейшему вопросу оказалась не готова. А вполне невинное определение «геморрагическая» заставило ее покраснеть. Воронов отнес это на счет ирландского ликера «Старый Дублин» и вызвал Семена на кухню: переговорить.— Кого ты мне привел?— Какого черта, Володенька! Это мои старые подруги, еще институтские…— Ты же никогда не учился в институте. — В жизни Воронова было слишком мало людей, чтобы не помнить их биографии.— Умолчал. Скрыл. Выгнали с третьего курса за аморалку, — Марголис даже не подумал капитулировать. — Собирай чемодан и не дури. Девочки — специалистки, им вполне можно доверять…— В каком стриптиз-клубе ты нашел этих специалисток?Последняя, неосмотрительно брошенная реплика заставила Марголиса взорваться.— Помолчал бы ты, последний девственник заповедника «Горный Алтай»! Как ты вообще можешь рассуждать о стриптиз-клубах? У тебя даже трехрублевой вокзальной шлюхи не ночевало!..Это была чистая правда.В декабре Воронову стукнуло тридцать шесть, но его знание прекрасного пола ограничивалось бунинскими «Темными аллеями» и книжицей Карен Хорни «Женская психология». Впрочем, дальше первой главы — «О происхождении комплекса кастрации у женщин» — Воронов не пошел. Названия всех последующих глав пугали его так же, как и сами женщины. Это был застарелый мальчишеский страх — страх щуплого прыщавого подростка перед существами высшего порядка. Все свое детство — в перерывах между болезнями и клиниками — Воронов провел за благополучным и вполне добропорядочным собиранием марок. Он никогда не подглядывал за девочками в школьной раздевалке, никогда не занимался онанизмом, а первая поллюция спровоцировала у него экзему на нервной почве. Чтобы избежать гормональных трудностей и излишних эмоциональных переживаний, Воронов переключился на научно-популярную литературу, где не было места любовным страстям и войне полов. Впрочем, его роман с естествознанием продолжался недолго: до того знаменательного дня, когда Воронов прочел фундаментальный труд о каракуртах. И о коварной женской половине каракуртов — «черных вдовах». «Черные вдовы» сжирали самцов сразу же после оплодотворения, и это произвело на юного Воронова неизгладимое впечатление. А первый (и единственный!) роман в возрасте двадцати одного года не закончился ничем — после того, как Воронов узнал, что его возлюбленная и потенциальная невеста уже успела побывать замужем и овдоветь.С тех пор в близких знакомых у Воронова числились только три женщины: редактор Ольга Рябчикова, корректор Зинуля и дама бальзаковского возраста, ежемесячно снимающая в вороновской квартире показания счетчика. Даже когда он начал писать книги и — совершенно неожиданно для себя — стал популярным беллетристом, даже тогда его отношения с женщинами не претерпели кардинальных изменений. Формула «успех всегда сексуален» в вороновском случае не сработала. Воронов панически боялся интервью (источник воздушно-капельных инфекций), пресс-конференций(источник сквозняков) и приглашений на телевидение (источник вредных электромагнитных излучений). По этой же причине он игнорировал компьютер и до сих пор ваял все свои романы на стареньком «Ундервуде», купленном в комиссионке за смешные деньги. Старания сердобольного Марголиса найти ему подходящую бабенку на какой-нибудь высокохудожественной вечеринке ни к чему не привели: вечеринки Воронов стойко игнорировал.Все это привело к тому, что безобидный и вяло бредущий по жизни Воронов приобрел в литературном мире репутацию сноба, хама и беллетриста-террориста. Его обожали читатели, снисходительно похваливали критики и ненавидели собратья по перу. О Воронове ходили самые невероятные слухи: ему приписывали недвижимость во Флориде, роман с американской актрисой Вупи Голдберг, внебрачного ребенка от польской певицы Марыли Радович, целый автопарк раритетных «Роллс-Ройсов» и членство в тамбовской преступной группировке. Одна из многочисленных статей о Воронове называлась «Писатель-фантом». И это тоже было правдой.Воронова никто и никогда не видел.Поговаривали, что за фамилией «Воронов» скрывается команда молодых борзописцев из Литературного института или — как вариант — команда вышедших в тираж интеллектуалов-шестидесятников, мастеров «городского романа». За Воронова дрались два питерских союза писателей — продвинутые западники и кондовые славянофилы, — но он так и не вступил ни в один из них. Членство в союзе требовало присутствия на заседаниях секции, а большое скопление людей — этих распространителей бацилл, микробов и палочек Коха — нервировало Воронова. Поход в соседний супермаркет за провиантом (такие вылазки с величайшими предосторожностями Воронов предпринимал два раза в месяц) становился для него самым настоящим приключением. И — источником сюжета. Особенно вдохновляли Воронова овощные ряды. Банальная луковица или тривиальное авокадо подсказывали ему завязку и развязку. А головка брюссельской капусты — коллизии и героев. В соавторах Воронова числились также Большой энциклопедический словарь и иллюстрированный англо-французско-немецко-русский разговорник Сольмана. Именно из этих нехитрых ингредиентов Воронов и стряпал свои романы. И лишь у его постоянного героя — сыщика-любителя Кривули — был настоящий прототип: зав. хирургическим отделением больницы № 18 А.П.Кривуля. Шесть лет назад Воронов попал под нож А.П. Кривули с гнойным перитонитом, и хирург с трудом вытащил будущего беллетриста с того света. А после операции с надомником Володей Вороновым, шившим на заказ чехлы для автомобилей, произошло чудо: он почувствовал непреодолимую тягу к писательству.Свою первую рукопись Воронов направил сразу в четыре издательства.Откликнулось последнее по счету, специализирующееся на дешевых боевиках и не менее дешевых любовных романах. Воронова вызвали в Москву, и в предбаннике у заместителя генерального директора он познакомился с Семеном Марголисом. Марголис тоже приехал из Питера — по делам одного из своих авторов. Ожидая аудиенции у Великого и Ужасного Заместителя, Марголис и Воронов разговорились. Воронов показал литагенту первую главу своей рукописи и с ходу получил предложение о сотрудничестве: у Марголиса оказался фантастический нюх на литературную конъюнктуру. И Воронов с ходу согласился; он слишком хорошо помнил причитания покойной матери: «Как же ты жить будешь, бедняжка? Тебя же куры клюют». Воронов согласился — и ни разу об этом не пожалел. Марголис оказался идеальной машиной для защиты — и от кур, и от всего остального.К заместителю генерального они вошли вместе.Марголис, представленный заместителю как литературный агент начинающего писателя Воронова, хорошо знал свое дело. Прикрыв веки и ласково улыбаясь, он выдвинул три неоспоримых тезиса:1. Мы с вами умные люди и хорошо понимаем, сколько на самом деле стоит эта рукопись. 2. В ваши руки попал материал победы. 3. Воронов — это надолго.Из кабинета заместителя Воронов и Марголис вышли, отягощенные тремя тысячами долларов. Они получили на тысячу больше, чем ожидал Марголис, и на две — чем рассчитывал сам Воронов. На обратном пути, в купейном вагоне «Красной стрелы», Воронов заработал воспаление носовых пазух, и с тех пор в Москву ездил только Марголис.К тому времени, как первая книга Воронова «Смерть ходит с туза» заняла почетное третье место в списке бестселлеров месяца, Семен расстался со своими прежними авторами — с такой же легкостью, с какой расстаются с надоевшими любовницами. А расставшись, целиком сосредоточился на Воронове.— Еще пара лет, и мы сделаем из тебя русскую Агату Кристи.Это показалось Воронову оскорбительным: участвовать в одном забеге с целой сворой литературных дамочек.— Нет. Агату Кристи не надо. Лучше уж Себастьена Жапризо…— Жапризо так Жапризо. Будет тебе Жапризо, — для Семена Марголиса не существовало ничего невозможного.В этом Воронов убедился сразу же. Марголис оказался незаменимым: он взял на себя все финансовые дела Воронова, отдав на откуп болезненному писателю лишь покупку снеди, лекарств и горчичников. Он переполошил журналистов, он подбрасывал книги Воронова в редакции газет и почтовые ящики критиков. Он пробил радиопостановки по первым двум романам и продал права на экранизацию третьего. Он окружил мизантропа Воронова ореолом таинственности («Ты будешь везде и нигде, как господь наш всемогущий. Ты понял меня, идиот? Делай так, как говорит тебе Семен Марголис, и ты проснешься знаменитым»). Многочисленные родственники Марголиса, разбросанные по всему миру, от Израиля до Биробиджана, организовали такие же многочисленные фан-клубы. У Воронова стараниями Марголиса даже появился свой сайт в Интернете; в нем было все — от художественного описания детства писателя до его музыкальных и гастрономических предпочтений. Не было только фотографий — и в этом тоже заключался дальний умысел Марголиса.— Посмотри на себя, Володенька. У тебя же физиономия раввина. Такие, с позволения сказать, ряхи могут возбудить только диссидентов и спившихся интеллектуалок. Людей нашего круга, одним словом. А простому народу нужно что-нибудь побрутальнее…— Побрутальнее? — это слово всегда заставало Воронова врасплох.— Ну да. Хемингуэй, например. Или Джек Лондон.— Они не писали детективов…— Какая разница? Важно, чтобы с писателем хотелось переспать. Это же азы массовой культуры. Без этого — никуда. Пусть плебс думает, что ты служил в убойном отделе, вычислил парочку серийных маньяков, а в плановый отпуск совершил восхождение на Эверест.— Не согласен.— С чем?— С серийными маньяками. Это уже не детектив, а триллер…— Триллер, детектив — не все ли тебе равно? Пиши, шедевры, а я позабочусь обо всем остальном…И Воронов писал. За три года он издал пятнадцать романов. Все они были объединены одним героем: это тоже был совет доки Марголиса. Читатель должен воспринимать главное действующее лицо книги как своего близкого родственника. А за судьбой близкого родственника всегда хочется следить; всегда хочется знать, что он ест на завтрак, как вычисляет преступников, с кем ходит в кино на последний сеанс, а с кем — на выставку японской гравюры семнадцатого века. Благодаря чуткому руководству Марголиса романный Кривуля обзавелся милыми привычками, аквариумом емкостью сто литров и специальностью «прикладная математика» — «Ничего не поделаешь, Володенька, люди гораздо больше доверяют представителям абстрактных профессий. Это возвышает их в собственных глазах».К третьему роману Кривуля оперился и наконец-то выбрал для себя специализацию: хорошо спланированные и блестяще исполненные убийства с самыми изощренными мотивами. Герой Воронова — с подачи автора, разумеется, — укладывал преступные схемы в математические формулы, алгебраические и трансцендентные уравнения. И уравнения из смежных областей знаний, включая уравнение Лапласа и уравнение Вандер-Ваальса. Не брезговал Кривуля и теоремами — и тогда злодеи штабелями прыгали в «Пифагоровы штаны». Вот только с женщинами у героя не заладилось с самого первого романа: все они были либо свидетелями, либо потерпевшими. Все они либо помахивали Кривуле мертвыми ресницами с прозекторских столов, либо давали путаные показания.Без каких-либо промежуточных вариантов. Вначале Марголис как мог боролся с женоненавистническими тенденциями в творчестве подопечного. А потом смирился и даже стал находить в этом мрачную прелесть.— Ну что ж, Володенька, хоть этим ты отличаешься от остальных соискателей на должность Жапризо. Никаких страстей, никаких силиконовых сисек, никаких обручальных колец. Твой аскетизм должны оценить по достоинству.Марголис как в воду глядел. Популярность Воронова росла от романа к роману. О нем писали статьи и монографии, он занимал первые места в лучших «семерках», «десятках» и «двадцатках», но…Но в жизни Воронова ничего не изменилось. Он по-прежнему жил в двухкомнатной квартире, оставленной ему покойной матерью, по-прежнему ел геркулес на завтрак и тертые овощи на обед. И по-прежнему одевался в старую клетчатую ковбойку с заплатками на рукавах и такие же старые джинсы с заплатками на заднице.Марголис, стараниями Воронова сменивший подержанную «шестерку» на роскошный джип, так и не смог втолковать Володеньке, что его популярность требует совершенно иного статуса.— Я не призываю тебя ездить на уикенд в Монте-Карло, но хотя бы купи себе приличный костюм! Денег же — море!..Воронов внял совету своего агента и обзавелся… фильтрами для воды, душем с вибромассажем и немецким аппаратом для измерения артериального давления. А все свободное время проводил за классификацией и сортировкой таблеток, микстур и аэрозолей. Марголис, два раза в неделю посещавший «приют убогого чухонца», только руками разводил.— Ну что ты за отстойный человек, Володенька? Видели бы тебя твои поклонницы!.. Ноль романтики, ноль поэзии, сплошная кружка Эсмарха и катетер в придачу.— Гонадотропин менопаузный для инъекций, — вяло защищался в таких случаях Воронов. — Лиофилизированный стерильный порошок во флаконах. Семьдесят пять единиц препарата. По-моему, звучит очень романтично, ты не находишь?..Названия лекарств менялись, но в этом месте Марголис всегда сникал: бороться с Вороновым не представлялось никакой возможности. Они работали вместе три года, и за эти три года Воронов успел стать одним из самых высокооплачиваемых беллетристов. Деньги Воронова Марголис исправно переводил на счет одного из коммерческих банков в Германии (в этом банке работал деверь Марголиса по материнской линии). А во все остальное с некоторых пор предпочитал не вмешиваться: пусть живет как хочет, ипохондрик проклятый. Главное, чтобы гнал макулатуру.Обжегшись на неудавшейся поездке Воронова в Египет, литагент стал осторожнее. Он состряпал доверенность на свое имя и теперь подписывал договора от имени писателя.
1 2 3 4 5 6 7 8