?


Овидий

О, нет, Искусство ненавидеть, трагедия.


Август

Трагедия!… прекрасно! мы с тобой как будто сговорились!… и я трагедию недавно кончил и, отдохнув, тебе намерен прочитать.
Названье как?


Овидий

Медея Медея – волшебница древнегреческих мифов, жена Ясона, которая помогла ему завладеть золотым руном. Узнав, что Ясон хочет ее оставить, Медея уничтожила невесту Ясона и своих детей. Одноименные трагедии о пей создали в античной литературе Еврипид и Сенека.

.


Август

Как?… Медея?… Назон, ты, верно, знал, что я пишу Медею… и подшутить желаешь надо мной!


Овидий

Невыгодно шутить мне над тобой!… Кто ж виноват, что Мельпомена Мельпомена – муза трагедии.

внушила кесарю и мне одну и ту же мысль!


Август

Так ты не знал, что я пишу Медею?


Овидий

Я только знал одно, что Август – император и долг его писать законы Риму!


Август

Не хочешь ли и ты давать законы мне?… Но полно, в стороне оставим сердце, рассудок нас с тобою примирит…
Но если ты без всякой цели свою Медею написал, то ты легко мне это и докажешь.
(хлопает в ладони; являются слуги)
Курильницу, и с жертвенным пылающим огнем!
Дай свиток свой!


Овидий

Зачем?
(вносят курильницу)


Август

На жертву дружбе. Я состязаться с Еврипидом… Еврипид (Эврипид) (ок. 480 до п. э. – 406 до н. э.) – древнегреческий драматург. Из ого произведений до нас дошло 17 трагедий и драма сатиров.

один хочу!


Овидий

Когда бы у тебя родился сын… ужели всех чужих младенцев ты повелел предать бы смерти… чтоб не встречать нигде подобных сыну?…


Август

Зло, колко!… но прощу, когда исполнишь просьбу.


Овидий

Я, как отец, люблю своих детей!… на жертву и богам я их не принесу!


Август

(вырывает у Овидия свиток и бросает в огонь) Смотри же на свою пылающую славу!


Овидий

(схватывает свиток Августа и бросает в огонь)
Смотри же и ты на казнь своей Медеи и на дымок, оставшийся от кесарских трудов!


Август

Стража, стража!
(стража входит) (показывая на Назона)
На скифскую границу, в заточенье!


Овидий

(увлекаемый стражею)
Медея!… ты виновна!… и я наказан небом за то, что освятить твою желал я память и оправдать тебя хотел перед потомством!

День ХLI


CCXCI


(Вечер.)

(Общество сидит вкруг стола; читают новое произведение Поэта.)


Une demoiselle Девица (франц.).



(восхищенная до седьмого неба прекрасными стихами)

«Как он хорош, как он умен!
Как мил!… и я того не знала!…
Ах, если б здесь явился он,
Его бы я расцеловала!»


И вот является Поэт
Нежданно, робко, осторожно.
Ей шепчут: вот он!
«Что вы!… нет!»
– Клянусь вам честью! – «Невозможно!…
Я не поверю никогда!»
И кто поверит, в самом деле,
Что истинный талант всегда
Судьбина держит в черном тело!

Я
(про себя)

О намять, душу не волнуй!
Ужели в жизни все непрочно!
Увы, не отдан поцелуй,
И мне обещанный заочно!


ССХСІІ

Поэта посадили также в круговую. Он был робкого свойства.
Я с сожалением смотрел на его страдальческое положение между двумя дамами, которые по-своему экзаменовали ум и чувства его и заметно удивлялись простоте его ответов. А он – учтивец! – стягивался в математическую линию, чтоб не задеть плечами, локтем или рукою за которую-нибудь из своих соседок; но – увы! – стали рассматривать портрет глаза одной из дам; ему также предложили взглянуть; он протянул руку и – провел локтем по лицу хорошенькой соседки справа.
«Сочините экспромт на этот портрет глаза», – сказала ему соседка слева.
Бедный поэт не знал, отвечать ли ему прежде на предложение или извиняться в своей неосторожности.
Только с двух сторон он был виноват, со всех сторон заметили его неловкость.
Он краснел; казалось, что весь поэтический угар выступил ему в лице. «Пишите же экспромт!» – повторила соседка слева и придвинула к нему бумагу и чернилы.
– Что прикажете писать? я не знаю?…
«Найдите, например, ошибку в изображении этого глаза».
– Если это ваш глаз, то…
«То пишите!»
Поэт взял перо и написал:

Ошибку отыскать я рад,
Язык мой чувств моих невольник,
По мне бы, должно не в квадрат
Вписать ваш глаз, а в

Поэт задумался; дело стало за рифмой.
«Хорошо, хорошо, рифму я сама подберу, – вскричала капризная соседка; – теперь пишите что-нибудь другое, а именно: посвящение этого глаза моему другу; только по-французски».
– Не умею-с.
«Пишите, пишите! говорю вам».
Поэт не умел и не смел отговориться. Слабое существо поэт, а не жеп-щина, подумал я.
Он написал:

Mon amie! que cet њil vous rappele les yeux,
Qui aimaient vous chercher, contempler et comprendre;
Qu'il vous souvient toujours les regards tendres,
Et les larmes qu'ils versaient au moment des adieux Мой друг, пусть этот взгляд вам напоминает
Глаза, которые любили вас искать, созерцать и понимать;
Пусть он всегда напоминает вам нежные взгляды и слезы,
Которые они источали в момент прощания (франц.).

.

«Хорошо!… Теперь стихи в альбом, без отговорок! Для вас это легко».
– Трудно, – отвечал, запинаясь, поэт.
«Так же трудно, как нам из горсти бисера связать какой-нибудь узор. Вот вам горсть слов: Coeur, souffrir, souvenir, oubli Сердце, страдать, воспоминание, забвение (франц.).

; составьте из них какой-нибудь смысл».
– Из поэзии хотят сделать мозаическую работу! – прошептал поэт и стал писать:

Deux choses qui font le coeur souffrir,
Que le tourmentent pendant le vie:
C'est d'un cфtй le souvenir,
De l'autre cфtй l'oubli Две вещи, которые заставляют сердце страдать,
Которые его мучают в течение жизни:
Это, с одной стороны, воспоминание,
С другой – забвение (франц.).

.

«Браво, браво! и еще раз браво! Это можно поместить не только в альбом, но и в новое издание конфектных девизов!»
Поэт не обиделся этим восклицанием: он знал, что поэзия есть сладость, полезная для сварения истипы, особенно для тех, которым философическая пища тяжела и неудобосварима.


ССХСІІІ

– Скажите пожалуйста! – думал я, – так стихи есть не что иное, как мозаическая, бисерная работа? Нетрудная работа! Буду и я писать стихи! буду писать – и кончено! Горсть слов, немного смысла, музыкальное ухо, небольшой навык – вот и все материалы для произведения стихов.
Читатель, давайте же писать стихи! Верьте, что менее, нежели в несколько дней, мы собьем цену со всех поэм, опер, водевилей и т. д., не говоря о мелочных стишках, которые пишутся в один присест и даже экс-промтум, как вы видели в предыдущей главе. Мы пособьем спеси со всех недорослей, которые величают себя поэтами.
Боже мой! как будто свекла не в состоянии заменить сахарного тростника!


CCXCIV

Да перстень с светлым камнем дал…
………………………………………
………………………………………
(Странник. Часть I. Глава CVI.)
…………………………………а он
Последний отнимал мой сон
И увеличивал недуги.
Как часто я ее услуги
Благославлял и проклинал,
А после бредил и не спал!
Однажды, утомленный, хилый,
Я, глядя на нее, алкал
Здоровья, крепости и силы;
Вдруг вижу, входит молодой
Армейский юнкер в ту же хату;
Я не позволил бы с собой
Стоять в одной квартире брату,
Где только угол есть, да стол,
Да благосклонный женский пол.
В другое время, знал бы дворник,
Что я, и ближнего любя,
Способен выйти из себя;
Но истомленный, как затворник,
Я все терпел, я все сносил
И даже денщика не бил.
Моя хозяйка серной с места
Вскочила юнкера встречать.
А он, застенчив как невеста,
Вошел, поклон и стал снимать
С бесильных плеч солдатский ранец;
Взглянул на портупейпый глянец,
Потер немножко обшлагом,
Повесил кивер и потом,
Расслабленный жарою тяжкой,
Возился долго бы он с пряжкой,
Когда б хозяйка не была
Предупредительна, мила.
«Москаль сараку! Бедный москаль! (прим. автора).

как ты молод, –
Она сказала, – как твое
Здоровье сносит жар и холод,
Солдатский ранец и ружье!
Аштаб те! Постой-ка (прим. автора).

пряжку расстегну я!»
И вот опа с него сняла
Мундир и галстух и дала
Ему три жарких поцелуя;
Потом просила его сесть.
Без благодарности за честь,
За встречу и прием приятный.
«Хозяйка, как бы что поесть!» –
Сказал ей юнкер непонятный.
А я, я – хилый и больной!
Забыл болезнь и хладнокровье,
Как будто юнкер молодой
С собой принес мое здоровье!


CCXCV

Ах, боже мой!… Как вам не стыдно
Без спросу брать мою тетрадь!
и из этого поступка видно,
Что вы… умеете читать!

(В сторону.)

Совсем не то хотел сказать!


CCXCVI

Рассерженный нескромностью соседа, прочитавшего без моего позволения продолжение поэмы, найденной мною в Лозове, о Мититике Марьиолице, я сел подле письменного стола, бросил взоры на карту, глаза разбежались: что же было мне делать без глаз? Как ученик аббата Л'Епе Л'Эпе Шарль Мишель (1712 – 1789) – французский аббат, автор трактатов о воспитании.

, провел я пальцем по карте и ощупал Кавказские горы. По воображению, создал я об них полную логическую идею.
Посмотрите же на эту природу, обогащенную небом, на столпившиеся горы, на светлые ручьи воды живой, на эту щедрую, девственную землю, не тронутую сошником, на эти плодоносные леса, на эти испещренные цветами скаты и покрытые густою зеленью долины; на эти громады скал, на эти слои снегов, по которым можно было бы определить возраст Вселенной; на этот воздух благовонный, как роза, распустившаяся во время создания Эввы! Смотрите, смотрите, гг. читатели и милые читательницы!
Солнце блистательным светом своим завистливо скрывает от взоров бесчисленные светила, плавающие в небе; в отдалении вечные снега уподобляются полотну, разостланному по вершинам цветущего Кавказа: ни волны, ни листья не ропщут на беспокойный ветр. Окруженный неведомой мне доселе тишиною, я слышу только биение своего сердца; вдруг раздается голос… какой голос! Внимайте, внимайте, гг. читатели и милые читательницы!…


CCXCVII

Заняв таким образом слух и взоры моих спутников и прекрасных спутниц, я опять выкрадываю себя из толпы их и еду от Мангалии вверх по морскому берегу; отсчитав 300 стадий, по счислению неизвестного мореплавателя, по Понту Эвксинскому Понт Эвксинский – Черное море у древних греков.

, я приближаюсь к древнему Истеру, преобразованному временем и потомками торков Торки – одно из тюркских племен, кочевавших в южнорусских степях. В 985 г. торки принимали участие в качестве наемников в походе князя Владимира на болгар. Позже часть торков перешли Дунай и приняли подданство Византии.

в Кистенджи.
Там был добрый мой приятель П.П.Л. П. П. Л. – Павел Петрович Липранди (1796 – 1864), подполковник 32-го Егерского полка.

, человек с славною душой и приветливым сердцем. Заплатив долг климату и трудам кампании, он только что скинул с себя оковы болезни.
Отвыкнув от теплого приюта, от мягкого ложа и лакомой пищи, мне странно казалось соединение всей этой роскоши в бывшем доме паши ки-тенджийского, в котором жил Л.

Спокойствие мне показалось чудно,
Но я никак бы здесь не мог сказать,
Что от всего отвыкнуть очень трудно,
А ко всему труднее привыкать.


CCXCVIII

После шестимесячного непостоянного крова неба мне так хорошо было видеть над собою резной потолок бывшего харэма гарема.

; так хорошо показалось быть снова заключенным в стенах!… Сон уморил бы меня, если б необходимость вставать не разорвала маковых оков, которыми я был опутан. И сердце, и воображение покоились безмятежно; пульс утих, кровь смиренно совершала обращение свое. Как трудно разлучаться с таким сном!
Так как в продолжение войны каждая крепость обращалась в гошпиталь, то и в Кистенджи любопытство могло бы взглянуть только на несколько бакалей с сидельцами жидами, греками, армянами и русскими маркитантами.
Кто имел необходимость в сале, в балыке, в маслинах, в черных булках и в кислом вине, тот мог купить все эти жизненные потребности за довольно сходную цену.
На стенах укреплений стояли еще огромные крепостные орудия, древние трофеи побед турецких в Германии и Польше Имеются в виду турецкие завоевания XV – XVII вв. в Европе.

. Молчаливо выглядывали они из амбразур, как головы черепах из своих… как их называют?… похожих на два щита, в которых было погребено тело Аларика Аларик (Аларих) I (ок. 370 – конец 410) – король вестготов, умерший в Южной Италии

, мужественного царя готов.
Не видя необходимости описывать, как интересно плещет Черное море о гранитные подошвы древнего, славного города Истра, я еще менее намерен уверять читателей, что некогда Дунай впадал в море близ этого города и что долина Кара-су есть древнее русло его.

Как ни теки, Дунай мой, быстро,
Но без чудес не мог ты перелить
Своей воды чрез гору, что близ Истра
Дорогу вздумала тебе загородить.


День ХLII


CCXCIX

Pour ne rien laisser en arriиre, je vous dirai, monsieur, que… Чтобы ничего не оставлять позади, я вам скажу, господин, что…
(Письмо говорящим головам. Риеаролъ) (франц.).


(Lettre sur le tкtes parlantes. Rivarol)


Я еду далее, по пустырю Силистрийского Санджака, на Гирсов. После шести часов езды лошади устали, желудок опустел, должно было искать приюта от дождя. Вот в стороне от дороги видно какое-то киой. Посмотрим на карте. Карамурат-киой, Дана-шой… Бог знает! Дана-киой или Кара-мурат-киой?… Судя по расстоянию от Гирсова, должно быть Дана-киой… но Дана-киой влево от дороги, идущей из Кистенджи!… Впрочем, и Карамурат-киой… да… не более трех верст по карте… но столько ли в натуре?… На карту надейся, а сам не плошай! – говорит военная пословица.
Так рассуждал я, а между тем бричка двигалась вперед. Киой осталось версты две уже позади. – Стой! назад! не все ли равно, Карамурат-киой или Даш-киой? и там, и там пусто. Нужны только вода, очаг да камыш. Ступай! И вот въезжаем в деревню. Чисто, и домового нет!… в одной трубе дымок… может быть, турки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27