Scan by Ustas; OCR&Spellcheck by Zavalery
«Маурин Е. Избранное в 2 т. Т. 2: Венценосный раб; Кровавый пир; На обломках трона.»: ТЕРРА – Книжный клуб; М.; 2003
ISBN 5-275-00738-8 (т. 2): 5-275-00736-1
Аннотация
В романах Евгения Ивановича Маурина разворачивается панорама исторических событий XVIII века. В представленных на страницах двухтомника произведениях рассказывается об удивительной судьбе французской актрисы Аделаиды Гюс, женщины, через призму жизни которой можно проследить за ключевыми событиями того времени.
Во второй том вошли романы: «Венценосный раб», «Кровавый пир», «На обломках трона».
Евгений Иванович Маурин
Венценосный раб
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Самсон и Далила
I
– Нет, что же это такое? – кричал русский посланник на стокгольмском дворе Аркадий Марков, топая ногами и размахивая носовым платком, на котором виднелись причудливо расшитые инициалы «I.A.». – Что же это такое, позвольте вас спросить, а?
Аделаида Гюс, занятая в этот момент какими-то счетами со своим секретарем – вашим покорным слугой Гаспаром Тибо Лебеф де Бьевром, – спокойно вскинула на взбешенного Маркова взор зеленоватых кошачьих глаз и ответила с легким ироническим подергиванием хищных губ:
– Мне кажется, что это… носовой платок!
– Ах, вот как? Носовой платок? Маленький, ничтожный носовой платок, только и всего, не правда ли?
– О, нет! Он довольно большой и очень хорошего качества…
Марков сделал шеей и ртом какое-то судорожное движение, словно рыба, которую вытащили на сушу.
– Какая наглость! Какое беспримерное бесстыдство! – глухо кинул он с хриплым, прерывистым воем. – Нет-с! На этот раз вы не отделаетесь от меня глупыми шуточками! Я требую ответа и имею право на это, да-с! Слышите: я требую ответа! Что это значит?
– Мне кажется, милейший Марков, это я должна спросить вас, что значит эта глупая, смешная сцена! – с неподражаемым спокойствием ответила Адель.
– Нет, это переходит все границы… Помилуйте, вчера вечером являюсь невзначай – у горничной смущенное лицо. «Барышня нездорова… слегла в постель… сильный жар…». Слышу какой-то шепот в спальне. «Кто же там разговаривает? С кем барышня?» – «Помилуйте, сударь, барышня одна… Это – бред от сильного жара». Я, словно идиот, бросаю утром все дела и лечу сюда, чтобы проведать больную. Вбегаю в спальню… Постель еще не убрана, и из-под подушки торчит вот этот самый платок!
– И что же вы из этого заключаете? – с прежним ироническим спокойствием спросила Адель.
– Что я обманут… подло обманут наглой развратницей. Вы мне изменяете!
Адель лениво потянулась.
– Милый Марков, вы – глупы! – ответила она позевывая, затем встала, не торопясь подошла к Маркову, взяла его под руку и подвела к большому стенному зеркалу. – Ну, посмотрите: вот вы, вот я! Посмотрите на себя! Обратите внимание на эту круглую лысеющую голову, на этот сдавленный лоб, на глуповатые рачьи глаза, оттопыренные уши, словно штопором прорубленный рот, неуклюжий мясистый нос! Посмотрите дальше! Коротенькое, толстое, нескладное туловище, отвислый живот, кривые ноги… Красавец, что и говорить! Ну вот! А теперь взгляните на меня… Ведь я царственно красива, изящна, грациозна. Так, казалось бы, вы должны благодарить судьбу, что она послала вам такую подругу. А вы вместо этого устраиваете дикие, смешные сцены ревности! Да вы только посмотрите, посмотрите на себя хорошенько! Разве такие мужчины, как вы, имеют право претендовать на верность женщины? Ведь если бы я изменила вам, это было бы только законно и естественно!
Адель выпустила руку Маркова, которую он тщетно выдергивал во время ее иронического монолога, и вернулась обратно на свое место. Казалось, Марков вот-вот задохнется от бешенства. У него покраснели даже белки глаз, он судорожно дергал себя за воротник и тяжело переводил дыханье.
После нескольких секунд молчаливого созерцания распетушившегося дружка Адель невозмутимо продолжала:
– Дурачок! Ты не хочешь понять, что из-за излишней мнительности только ставишь себя же самого в смешное положение. Повторяю, даже если бы я и на самом деле изменяла тебе, это было бы настолько законно и естественно, что тебе оставалось бы лишь «строить веселое лицо при плохой игре». Но тем более нелепо поднимать историю, не имея для этого ни малейших оснований… Да, да, ни малейших, сударь, ни малейших!
– Как! А этот платок…
– Заладил «платок» да «платок»! Чем он тебе так не нравится? Отличный батист и дорогое кружево, придающее ему скорее дамский вид, если бы не величина… А метка! Да ведь она сделана просто художественно! Мне так и представляется любящая сестра, которая перед отправлением брата из родимого замка ко двору сидит ночи напролет над вышиванием. Я уверена, что бедный мальчик будет очень огорчен, когда…
– Мальчик?
– Ну да, мальчик. Ведь «I. А.», это – Иоганн Анкарстрем, тот самый милый паж, который…
– Хорош мальчик! – иронически воскликнул Марков. – Да ему добрых двадцать лет!
– Нет, ему нет и восемнадцати. Но даже если и все двадцать! Вспомни, сколько мне лет! И к этому-то ребенку ты позволяешь себе ревновать меня?
– Но… как же… под подушкой…
– И это гораздо проще, чем ты думаешь. Вчера милый мальчик зашел ко мне под вечер – ведь я при тебе просила его не забывать меня и заходить. Во-первых, я ему очень обязана за его рыцарскую защиту, когда эти ведьмы из рыбацкой деревушки с руганью набросились на меня… Ну, да ты это знаешь! Во-вторых, у меня здесь все еще очень мало знакомых, и порой я очень скучаю; в-третьих, Анкарстрем мне действительно очень нравится. Прелестный ребенок! Сколько в нем внутреннего огня, недетской серьезности, порывов, стремлений…
– Но это не объясняет мне…
– Погоди! Анкарстрем посидел у меня около получаса, как вдруг я стала чувствовать себя нехорошо. Я выпроводила его и пошла к себе переодеться. Одев капот, я вернулась в будуар и вдруг заметила на ковре платок. Очевидно, мальчик уронил его. Я подняла платок и положила на этажерку рядом с собой, а сама взяла книгу и стала читать. Но с каждой минутой мне делалось все хуже: то меня знобило, то вдруг мне становилось так жарко, что пот крупными каплями выступал на лбу. Очевидно, по рассеянности я стала вытираться платком Анкарстрема и, зажав его в руке, машинально унесла в спальню. Вот и все! Не правда ли, как просто развеиваются все призраки, созданные твоей ревнивой фантазией?
Марков, мрачно шагавший взад и вперед по комнате, остановился перед столом, у которого сидела Адель, оперся на него обеими руками и глухо сказал:
– Да, это просто, Адель, просто и правдоподобно… даже слишком просто, слишком правдоподобно, чтобы быть вероятным! Но… я должен сложить оружие! Я внутренне чувствую, что ты нагло обманываешь меня, но что я могу поделать? Пусть в данном случае я попал на ложный след, пусть Анкарстрем – только забавный ребенок для тебя, но внутренне я убежден, что есть какой-то другой «стрем», «стиерн», «гаупт» или «гильм», с которым ты смеешься над моей слепотой и доверчивостью! И берегись, Адель! Тоньше играй в свою недостойную игру! Помни, что я уже в силу своего положения не могу позволить ставить себя в смешное положение. Не думай и того, что я допущу открытую измену, что я позволю тебе в случае разрыва между нами броситься в чьи-либо другие объятия здесь! Каковы бы ни были отношения между Швецией и Россией, но русский посланник – слишком большая величина, которой нетрудно будет добиться высылки особы порочного поведения! И если ты не чувствуешь себя в силах отказаться от обычной для тебя разнузданности, то лучше не доводи дела до открытого скандала, а добровольно уезжай отсюда. Помни это, Адель! Ну а теперь я спешу. До свиданья!
Он бросил платок Анкарстрема на стол, сделал резкое движение головой, которое должно было обозначать прощальный поклон, и быстро вышел из комнаты.
II
Адель с ироническим презрением смотрела вслед Маркову. Когда в конце коридора смолк шум его шагов, она взяла в руки платок, мельком взглянула на него и обратилась к секретарю:
– Ну, Гаспар, что ты думаешь обо всем этом?
– Гм… думаю, что в известных случаях жизни платки без метки гораздо удобнее платков с метками!
Адель рассмеялась.
– Браво, братишка, ты делаешь значительные успехи! Ты уже не морализируешь, не пылаешь сдержанным негодованием, не смотришь на меня так, словно вот сию минуту меня испепелит огненный дождь, а спокойно подходишь к вопросу с разумной стороны. Браво, браво!
Секретарь грустно посмотрел на свою госпожу.
– Помнишь, Адель, как ты крикнула мне: «Чтобы я больше не слыхала от тебя слова «я»! Тебя нет, помни это! Существует только машина, которая будет…»?
– Фу, какой ты злопамятный! Мало ли что может сказать женщина, когда она встала с левой ноги? Милый мой Гаспар, женщинам потому только и прощают так много, что с ними нельзя серьезно считаться!
– Да разве я к тому, Адель. Поверь, у меня так пустынно в душе, что там нет места никаким сильным чувствам. Я напомнил тебе твою фразу вовсе не для того, чтобы посчитаться с тобою. Я просто объясняю тебе, как произошла во мне та перемена, которую ты отмечаешь. Ведь действительно было бы просто смешно, если бы я еще стал моралистом в своем теперешнем положении! Это положение само по себе настолько находится вне морали, что слово «мораль» звучало бы даже дико в моих устах. Нет, оставим это… Кто я такой? – секретарь Аделаиды Гюс, живущей любовью. На моей обязанности лежит учитывать практическую сторону этого существования, помогать Аделаиде Гюс всем своим практическим опытом и юридическими знаниями, чтобы она могла извлечь для себя из жизни как можно больше. Только и всего… Что думает обо всем этом Гаспар Тибо Лебеф де Бьевр, как он относится к происходящему – совершенно не важно. Важно лишь знать мнение секретаря девицы Гюс…
– И в качестве такового ты и выводишь мудрое заключение о превосходстве платков без метки?
– Совершенно верно. Я нахожу, что ты вообще стала в последнее время неосторожной и нерассудительной.
– Да я, что ли, оставила этот платок?
– Нет, но ты вступаешь в интимные отношения с мальчиками достаточно неопытными, чтобы сделать это! Я вообще не понимаю этого каприза. Он – мальчик, ты – зрелая женщина.
– Может быть, именно поэтому.
– До сих пор ты руководилась не чувством, а рассудком.
– И интересом тоже, Гаспар! Ах, ты не можешь себе представить всю наивную прелесть, которую дает общение вот с такими молодыми существами! Это божественно! Ощущать, как для тебя первой раскрывается причудливый цветок чувства, впивать в себя первый лепет впервые всколыхнувшейся страсти… Пусть там, впоследствии, придут другие, пусть впоследствии явятся бури зрелой страсти, покой брачного очага – все равно, того, что имела я, сорвавшая нежный цвет пробуждающейся зрелости, не будет иметь от него более никто и никогда!.. А потом, они такие смешные, эти мальчики! Возьми хоть Анкарстрема. Он говорит, пламенеет, рвется: весь он полон неистовой страсти. Он готов опрокинуть весь мир только, чтобы схватить меня в свои объятья. А чуть утолилась жажда, он хватается за голову и с ужасом говорит: «Меня мучит сознание, что мы делаем что-то дурное!» Но стоит мне подойти к нему, стоит мне прижаться в нежном лобзании, и он опять горит и пламенеет, опять отброшены в сторону сомнения и угрызения… Анкарстрем и вообще-то – удивительно интересная натура. В нем чувствуется какая-то вечная борьба двух начал. Несмотря на молодость, он уже терзается религиозными сомнениями, политическими разногласиями. Это удивительно необузданная натура; она одинаково может превратиться впоследствии и в великого государственного деятеля, и в преступника! Ах, а вообще, какие смешные, милые, забавные эти пажики!
– Но у них имеется дурная привычка разбрасывать платки с метками! Смотри, Адель, погубит тебя когда-нибудь вот такой милый пажик с платком!
Ах, если бы знали и госпожа, и ее секретарь, насколько пророческими окажутся их слова!.. Госпожу действительно погубил вот такой «милый пажик» с платком, а Анкарстрем действительно оказался преступником большого калибра, как предрекала госпожа!
Но в данный момент слова де Бьевра совершенно не произвели желаемого действия на Гюс.
– Ну, ну! – рассмеялась она. – Авось пронесет Господь! Мужчины в общем – порядочные дураки, и обойти их не так-то трудно! Уж вывернусь как-нибудь… Но мы значительно отклонились от темы. Когда я спросила тебя, что ты думаешь обо всем этом, я совершенно не имела в виду самой истории с платком. Анкарстрема я выдеру за уши, и делу конец. Но как тебе нравится этот пузырь Марков? Да он совсем от рук отбился! О, такие сцены происходили у нас не раз, – ты это знаешь! – но каждый раз бывало, что он быстро спадал с тона и первый начинал просить прощенья, в конце концов сознаваясь в необоснованности обвинения… А теперь… Как тебе понравились его слова? Ведь он и в самом деле способен наделать мне неприятностей!
– Но ведь я уже сказал тебе, Адель, что пажики не доведут тебя до добра. Раз ты так дорожишь жизнью с Марковым, тебе следует…
– Ах, ты ровно ничего не понимаешь, Гаспар! Ведь должен же ты вспомнить, ради чего я сошлась с Марковым, ради чего терпела и терплю около себя эту подлую образину! Марков – лишь ступень, по которой я решила добраться до этого венценосного шута, торжественно именуемого Густавом III! Не думай, пожалуйста, что его угроза выслать меня в случае разрыва имеет хоть какие-нибудь основания. Этого ему никогда не добиться! Да и дойди до этого дело, я сумею доказать, что красивая женщина сильнее русского посла. Но Марков сам не понимает, что тем не менее его угроза очень серьезна. Густав только потому и отказался от меня, что до него дошли слухи о частой перемене моих дружков. Следовательно, всякий скандал в этой области может только отдалить, а то и окончательно лишить меня возможности приблизиться к намеченной цели. Тем более дело осложнится, если хотя бы только возникнет вопрос о моей высылке за пределы Швеции!
– Но если дело обстоит так, то тебе тем более надо воздержаться.
1 2 3 4