– Сами менты и впутаны в списковый вопрос? – хмыкнул Вензель. – А что? Все гениальное просто. Кто-то грохнул фотографа, но не успел заначить списки. На место преступления прибыли менты и случайно откопали волшебные бумажки. Самим использовать ума не хватило, и позвали опытного товарища в компанию. А он развел служивых, заставил под свою дудку канканы дрыгать. – Вензель наклонился над зеленым сукном, отводя кий. И киксанул.
Даже сиамского котяру, вылизывающего себя в корзинке-переноске, казалось, разочаровал бильярдный ход хозяина.
– При проверке также выяснилось, – переступил с ноги на ногу Волчок, – что у этого музейного долгоносика Ледогостера в записной книжке был телефон Фейгина.
Вензель бросил кий поверх стола и залился скрипучим смехом:
– Ах он, гнилая фрикаделька, прикинулся кроликом. А оказывается, маячком бултыхался. Типа, только кто в Эрмитаж рыпнется, сразу Фейгину колокольчик… Интересно, что этот канцелярский клоп успел растрезвонить?
– Также при негласном обыске в домашнем сейфе Фейгина обнаружены материалы, свидетельствующие, что это его люди пасли полковника Холмогорова.
– Я и так уже давно въехал, что вместо невинного ерша мы подцепили пиранью. Давай дальше, – зло прошипел Вензель.
Забрал со стола кий и махнул Шраму рукой – бей, мол, чего сопли жуешь?
– Из Большого дома Вейгин позвонил по телефону 987-64-53 и сказал фразу «Возьми сто». Через полчаса в этот же кабинет прибыл человек с «дипломатом». Причем удалось установить, что «дипломат» был тяжел, но металлических предметов внутри не содержал. Из кабинета неизвестный человек вышел уже без «дипломата» и предпринял такие меры защиты, что мы не рискнули продолжить слежку.
– Короче, вы его прошляпили? – Вензель скривился, глядя, как Шрам непринужденно засаживает в лузу «своячка».
– Мы не рискнули продолжать слежку, дабы не быть обнаруженными. – Волчок отступил, пропуская Шрама, выискивающего позицию для нового удара.
– Ладно, к этому пункту еще вернемся. Давай дальше.
– В без пяти шестнадцать икс отбыл в Управление Адмиралтейского района.
– Какое Управление? – не въехал Шрам.
Поскольку счет партии был семь – семь, каждому до победы оставалось по шарику, Сергей не стал торопиться с ударом, когда в разговоре наклюнулся напряжный акцент.
– УВД, конечно. Все его дальнейшие тусовки приходятся на адреса УВД.
– И много он успел адресов покрыть?
– На данный момент семь.
Вензель присвистнул.
– Что он все по ментам да по ментам? Нажимал бы по спискам, чтоб должность в Смольном сохранить. – Шрам отхлебнул из фужера кальвадос. Чем хорош бильярд: нужен тайм-аут – легко берешь, закуривая или отхлебывая. А Сергей сейчас еще и закурил. – Когда этот козел наконец начнет давить на замазанных списками людей? Он больше никуда не звонил?
– По дороге из «Волги» объект позвонил по телефону 987-53-64 и отдал распоряжение: «Перетрясти квартиру и офис Шрама и изъять все бумаги».
– Не понял! – очень удивился Шрам. – И это его главный ход?!
– Выйди, Волчок, – вяло процедил Вензель.
Волчка он выставил, потому что тот не был широко посвящен в тайну списков, так – сбоку припека. И, может быть, еще и для того, чтобы пацан не видел даже бильярдного поражения пахана, если суждено сдуться.
– Я не говорил, что у него в натуре есть списки. Я предполагал, что они у него могут быть, – сказал Шрам, твердо глядя в глаза Вензелю, почти реально зыря, как старец превращается в скелет с занесенной косой.
– Ладно, усохни. – Вензель устало махнул рукой. – Тут уже проблема в другом. Этот псих погнал волну. Небось и далее собирается ставить ментов на уши. У нас только один способ сбросить пар.
Шрам же внимательно изучал положение шаров на столе. При таком раскладе можно выиграть партию, но еще легче проиграть жизнь. Если списки улетучиваются в необозримое будущее, Вензелю становится без нужды нянчиться с Серегой. Остается только отнять разномастную собственность, а для этого достаточно грубой силы – Вензелевы торпеды слишком здоровски наблатыкались пытать.
Был только один способ выиграть время.
– Это моя ошибка. – Шрам отложил мелок, которым щедро намелил кончик кия. – Я не учел, что Фейгин может предпринять, если окажется не при делах. А ведь я должен был помнить, что он псих. Только псих может пытаться тебя мочкануть три раза подряд за вечер. Я согласен, что есть только один способ снять волну. Нет идиота, нет проблемы. Кстати, пора Фейгину тройной должок вернуть. Вот таким макаром.
Шрам выбрал между простым карамболем и двойным – двойной карамболь. Сложно, но Шрам верил в себя. Шарики столкнулись, подлетели, и один, сучара, перемахнул за борт. А второй, скотина, подкатился к лузе и завис над лузой, дунь – и свалится. Не свалился. Его завалит Вензель. Такую подставу и пьяный малолетка загонит.
М-да, мелочь, а неприятно.
Шрам мочканет Фейгина и легко соскочит от прикрывающих чинушу гоблинов. Но вот от вензелевских бойцов оторваться вряд ли удастся. Что ж, тогда Шрам выложит наконец свой последний козырь, свой последний лотерейный билет. Билет на балет в Кировский театр.


* * *

Просечь, куда направится Евгений Ильич, не составило труда. Волчок пронюхал, что Евгений Ильич по телефону приказал своей бригаде выяснить, где будет ужинать некто Сергей Шрамов. Была-таки у Фейгина своя бригада из вышедших в тираж ветеранов особых войск.
Евгений Ильич Фейгин испытывал в крови зуд, как хорек в курятнике. Он пятнадцать лет охотился за эрмитажными списками, и, кажется, наконец виктория была близка. В своих изысканиях чиновник Комитета по культуре (какая разница, где работать, лишь бы не мешали заниматься своими делами) сделал одно маленькое открытие, а дальше уткнулся в стену. Он открыл, что до семьдесят девятого года в Эрмитаж из Смольного регулярно приходила директива, предписывающая незамедлительно уничтожать такую-то часть архивных документов. А с семьдесят девятого тема заглохла, Смольному уничтожать документы перехотелось. Как хочешь, так и понимай.
Фейгину ничего не оставалось, как убедить за второе жалованье чахнуть над архивами местного музейного сухаря Ледогостера. Чтобы как только кто-то придет рыть копытом именно эти документы, Ледогостер бы поднял шухер. И вот неделю тому Ледогостер просигналил, что учетностью интересовался человек, назвавшийся Шрамовым.
А ведь именно нынешний нефтяной насос Сергей Владимирович, а тогда экономическое ничто Шрамов, сквозь пальцы Фейгина ускользнул год назад. И тогда тоже тема конкретно касалась списков.
Ветераны особых войск выяснили, Шрам отправился ужинать в «Демьянову уху». И здесь первым делом к нему пристала цыганка, которая под «Всю правду расскажу» стырила ствол так, что даже опытный Шрам еле сие почувствовал. Но виду не подал. Пускай себе оппонент страхуется, сколько влезет.
Стены заведения украшали лубки с частушками по рыбной тематике. Типа:

В Кукуштане под мостом
Рыба плавает с хвостом,
Девки ловят и едят.
Не боятся, что родят.

Под щучью уху с тихвинской морковкой Сергей смотрел, как в зал вошли трое одинаково плечистых, кряжистых мужичков и рассредоточились по лавкам. Еще два чужих бойца скользнули в служебные помещения, да так нагло и демонстративно, типа Шрам должен уж совсем совком быть, чтоб не сделать ноги. Но Шрам не собирался мотать, не доев филе судака под клюквой.
И даже захотел бы, свалить по-хорошему Шрам уже не успевал. За его стол подошел Евгений Ильич Фейгин собственной персоной и вежливо так спросил:
– Не помешаю? – И, не дожидаясь кивка, сел. – А ведь это я, уважаемый Сергей Владимирович, много лет назад порешил неосторожного фотографа и его партнеров по префу. Только ничего мне это не дало.
Будто ему совершенно не любознательно, Шрам встал и свалил в туалет.
Прошло несколько минут, и шестерки Фейгина забеспокоились. Не шибко маскируясь, они подгребли к двери с контуром писающего мальчика. Вышибли ее ногой, и их рожи обвеял холодный ветер, врывающийся в разбитое окно.
Шестерки кинулись к командиру, чтоб доложить, дескать, Шрам ускользнул. И вдруг обнаружили, что их шеф не дышит. Сидит на стуле перед тарелкой с вареной осетриной и не дышит. А в груди напротив сердца торчит мельхиоровая вилка.

Глава шестнадцатая
ПО КОМ ТЮРЬМА ПЛАЧЕТ


Смотри-ка, Вань, какие клоуны!
Рот – хоть завязочки пришей!
Ой, Вань, глади, как размалеваны,
А голос как у алкашей.

По улицам, звеня сумками, разбредались по гостям пешеходы. Молодые подонки пуляли в небо китайскими петардами. В ответ им на головы умиротворяюще сыпал мелкими хлопьями последний в этом году снег.
В переулке Матвеева с моста просматривались задумчивые рыла «Икарусов». Еще одно стадо «Икарусов» торчало на набережной Мойки. При въезде на Театральную площадь «тридцать первый» трамвай обогнали две «скорые» с выключенными «мигалками» и свернули на Декабристов.
А иномарок-то, иномарок перед Мариинским театром сегодня! Джипы, «бээмвухи», «вольвешники», «феррари»… Понаехало, что на футбол!
Как обычно, театральные пассажиры выползали из трамвая долго. Пока бабцы придержут свои подолы, а мужики, джентльменствуя, протянут к ним хваталки, пока театральные одуванчики-старушки пересчитают подножки.
– Я тебе, старому Гондурасу, говорила, надо на маршрутке. «В трамвае, в трамвае»! Жмот!
– Слушай, ты!.. Помолчи, пожалуйста! Переставляешь ноги и переставляй!
За пятнадцать шагов до Мариинки пару в шубах тормознули и взяли в кольцо.
– Лишний билетик есть?
Хмурые, серые лица, лыжные шапочки на бровях, руки в карманах.
– Нет билета. Ну-ка, ребята, дайте пройти!
– А если поискать? – Кольцо сжималось.
– А если милиция? – храбро выпалил кавалер.
– А если бабу твою порежем? – В кольце сделалось невыносимо тесно.
– А если я закричу? – вполголоса пригрозила дама.
– А если кричалку выдернем…
Всем шарящим по площади бычкам приспичило попасть в театр именно сегодня. Но самые конкретные причины для этого были у Вензеля со Шрамом, и Вензель через подставных лиц скупил добрую долю билетов. И часть уничтожил, чтоб меньше посторонних зевак под ногами путалось.
А знаменателен последний вечер этого года в Мариинке был тем, что давали три эпизода из лучших постановок в одном флаконе, пардон, за один сеанс. Типа, только сегодня в театре разом соберутся все примы и золотые голоса. Тем паче, под Новый год оперно-балетные звезды скопом вернулись с гастролей. Следующего такого удобного случая жди, как Робинзон на необитаемом острове,
– Настоящая русская зима, – постановил Роберт Ливси, раскурив трубку и отфыркиваясь от снежинок. – Сибирская.
– Для англичан все, что гуще дождя – снег, а все, что холоднее чая – зима. Побывайте в Кембрийских горах, доктор, и вы узнаете настоящую зиму. – Шотландец Мак-Набс насыпал на бумажку лучший из вирджинских табаков и ловко скрутил на машинке папиросу. И вряд ли понял, что по этому поводу прогнал один из тусующихся недалече пацанов другому, такому же правильному пацану:
– Глянь, Букса! Импорт косяк забил. Типа, бурый, типа, наши мусора ему по рогам. Может, развести фирмачей? Типа, мы – мен ты по борьбе с марафетом.
– Ты забыл, сявка, зачем здесь? Шукай билеты!
Здесь – это в нише парадного подъезда Мариинки. Где, как в водопроводном кране, тепло смешивается с холодом. Где человеки в пальто и в шубах мирно сосуществуют с людьми в платьях и пиджаках. Скажем, в одних пиджаках британцы вышли на воздух покурить.
– Обратите внимание, Мак-Набс, на менеджеров по билетам, – сказал доктор Роберт Ливси. – Молодые крепкие львы. В прошлом году трудились, исключительно пожилые леди. Видимо, эта работа стала престижной. Как быстро в России меняется конъюнктура!
И хотя Мак-Набс обращал внимание совсем на другое, на то, как мало женщин пришло в театр этим вечером, он счел невежливым не ответить коллеге по конгрессу эндокринологов:
– Для англичан любые перемены все равно что объявление войны. Вы, англичане, до сих пор не можете привыкнуть даже к смене времен года…
– А если баксами тройную цену? – звучало в тесном кольце.
– Отдай им, Федя, – сдалась дама. – За четыре номинала.
– Борзеешь, корова. Три номинала, или начинаем резать!
– Мне кажется, нас привезли не в театр, а на соревнования по боксу, – оглядываясь уже в теплом, как камин, фойе, поставил диагноз Роберт Ливси, и его чуть не унесло потоком граждан с футлярами контрабасов и скрипок в руках, на музыкантов не очень пожожих.
– Вы, англичане, готовы видеть бокс даже в граблях, наступая на них в темной комнате. – Мак-Набс хотел развить остроту, но внезапно был оттерт двумя русскими «мьюжиками», бросившимися навстречу друг другу.
– Леха!
– Жук!
Объятия и похлопывания.
– Когда откинулся?
– По первомайской амнухе. А ты, Леха, в Питере, значит, вкрутился?
– Ну! Костика, фельдшера при вошебойке, помнишь?
– В натуре, не забуду. А ты, Жук, чего в театр прихилял, ты ж больше по крокодилам (сиречь поездам)?
– Эту… пьесу, бляха, охота позырить. А ты чего, Леха?
– Да-а-а… типа… Короче, балерину одну склеить хочу…
– А это кто к зеркалу поковыляла?
– А это чувырла моя. Ленка. Хочешь подарю тебе, корешу летнему?
То, что Вензель скупил добрую долю билетов, не ускользнуло от служб безопасности Махно и Киселя. Зафиксировав Вензелев кипеш, они и сами решили театр посетить, и массовку свою подогнали – не привыкли авторитеты посещать культурные мероприятия сами-бля без ансам-бля. Тем паче отмечали службы безопасности подозрительную суету Вензеля вокруг Шрама. Типа, Вензель попросил всех переждать, а сам за эрмитажными списочками во все тяжкие пустился.
А об служебный вход бились снежинки. Монтер сцены Булгакин спешил на рабочее место в мир, где правит Мельпомена с Терпсихорой. Праздничный сверток под мышкой шуршал, попахивал колбасой, булькал, булькал и еще раз булькал.
Булгакин спешил, однако на капот самого выпендрючного джипаря все-таки плюнул. Езжай себе к баням и быкуй, но не у нашего родного Мариинского театра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32