https://wodolei.ru/catalog/vodonagrevateli/protochnye/
Ты, вероятно, всего этого не заметил, так как кисть была придавлена телом.
Анвар выплеснул остаток алкогольного настоя в рот и, с некоторым сожалением поглядев на опорожненный стакан, поставил его на край стола. Было слышно, как жидкость с урчанием перемещается вниз по желудку патологоанатома.
– В трех метрах от трупа, – возобновил бесстрастный монолог доктор, словно речь шла не о скончавшемся в муках человеке, а о бездушном механизме, – взрыхленный песок, а также булыжник со следами крови указывают, по-видимому, на произошедшую там драку. В двухстах метрах от этого места, за глинобитной стеной, обнаружены рюкзак и трость покойного. Рядом с ними лежали молоток и стамеска, с помощью которых он выбивал цементирующий состав, а затем голыми руками разбирал стену, о чем говорят кусочки глины под ногтями.
Доктор оперся локтями о стол, а подбородок уткнул в переплетенные пальцы.
– Вот и все, что у нас есть. Вопрос в том, как соединить эти отдельные элементы, чтобы получилась цельная картина.
Нервная дрожь пробежала по телу Халифы, рука снова потянулась к пачке сигарет. В последний миг он сунул ее в карман брюк.
– Я услышу сегодня ответ?
– Непременно! – заверил Анвар начинающего выходить из себя инспектора. – Только чтобы правильно сложить мозаику, нужно внимательно рассмотреть каждое стеклышко. Так ведь? – Следователь ничего не ответил, однако доктор и ухом не повел, с важным видом продолжив: – Итак, возьмем для начала железный колышек. Причиненные им повреждения были, несомненно, летальными. Однако же смерть наступила не от них. Вернее, Янсен умер бы, даже не упав на металлическое острие.
Халифа с удивлением поймал себя на том, что, несмотря на невыносимое позерство Анвара, рассказ постепенно начинает его интриговать.
– Вот как?
– Рана на правой части головы тоже не подходит. Неприятное повреждение, наверняка от того самого окровавленного булыжника, но неглубокое – черепная кость не задета. От этого не умер бы даже такой дряхлый старик, как Янсен.
– Если он скончался не от удара по голове и не от пробитых мозгов – то от чего же тогда, черт возьми?!
Анвар хлопнул себя ладонью полевой части груди и воскликнул:
– От инфаркта миокарда – вот от чего!
– Что?!
– Да-да, ты не ослышался – от сердечного приступа. Обширный коронарный тромбоз, вызвавший остановку сердца. Вполне возможно, что на колышек упал уже мертвый человек.
– Что ты плетешь? Его огрели по башке, и сердце остановилось?
Патологоанатом коварно ухмыльнулся, довольный тем, как сумел запутать следователя.
– Никто его не огрел и не думал даже этого делать. Рана возникла совершенно случайно.
– Как – случайно? Ты же сказал, что его убили!
– Да, именно так и произошло.
– Но как же, в конце-то концов?!
– Он умер от отравления.
Взбешенный Халифа стукнул ладонью по стене.
– Черт возьми, Анвар, что за бред ты несешь?
– Это правда. – Доктор сохранял поразительное хладнокровие, отчего Халифа становился только злее. – Пит Янсен был отравлен, и яд, прямым или косвенным образом, привел к остановке сердца, отчего, собственно, несчастный и умер. Извини, яснее выразиться не могу. Что именно тебе непонятно?
Халифа стиснул зубы и постарался не дать окончательно уложить себя на обе лопатки ликовавшему от чувства собственного превосходства патологоанатому.
– Так кто же он такой, этот таинственный отравитель? – спросил полицейский, пытаясь не повышать голос. – Ты ведь говорил, что знаешь…
– О да, – подтвердил Анвар, негромко посмеиваясь. – Знаю почти на все сто.
Он вновь выдержал паузу, как бы испытывая нервы инспектора на прочность, затем перегнулся через стол, вытянул руку ладонью кверху и сжал ее в кулак. Халифа уставился на его пятерню, из которой медленно разгибался указательный палец. Умотанный дурачествами патологоанатома, инспектор собрался уже разразиться гневной тирадой в его адрес, но в этот момент палец Анвара резко дернулся и вернулся в согнутое положение.
– Имя злодея, – торжественно произнес доктор, – господин Акараб.
Он повторил странное движение пальца и воткнул его себе в ладонь.
– Акараб, – изумленно повторил за доктором Халифа. – Получается, что…
– Вот именно, – рассмеялся патологоанатом. – Нашего доброго Янсена ужалил акараб , то бишь – скорпион.
Он еще раз пошевелил пальцем, изображая скорпиона, виляющего хвостом, и повалился в кресло, зайдясь хохотом.
– Ну скажи, разве я тебя обманул? Разве у нашего отравителя не колючий конец? Ха-ха-ха!
– Да, действительно забавно, – с натугой улыбнулся Халифа. – Насколько я понимаю, опухоль у большого пальца…
– …вызвана укусом, – закончил Анвар, едва отдышавшись после приступа смеха. – Так и есть. И, судя по цвету и размеру вздутия, укус был очень серьезный. Скорее всего взрослый скорпион. Невероятная боль!
Он встал и, все еще хихикая себе под нос, подошел к раковине, чтобы налить в стакан холодной воды.
– Предполагаю, что произошло приблизительно следующее. Янсен отправляется в Малкату за разукрашенными глиняными кирпичиками. Молотком и стамеской он высвобождает из цемента очередной кирпич, сует руку в щель, и – бац! – его кусает господин Скорпион. Янсену уже не до рюкзака и трости, он устремляется к машине, надеясь добраться живым до медпункта. Но боль настолько острая, что через пару сотен ярдов у несчастного кладоискателя происходит обширный сердечный приступ. Он не удерживается на ногах и падает, отчего расшибает в кровь ногу и руку, а головой налетает на выступ камня. Быть может, тромбоз случился уже после падения, да только сути дела это не меняет. Какое-то время бедолага в агонии корчится на земле, потом в последнем порыве поднимается на ноги и спустя несколько метров снова падает, на сей раз в аккурат на острие колышка. Все. Финита!
В воображении Халифы пронеслись, словно кадры кинопленки, последние минуты Янсена. С одной стороны, инспектора немного коробила та беспечная легкость, с которой Анвар разложил все по полочкам, лишив полицию необходимости продолжать расследование. С другой, когда в деле поставлена точка, можно было со спокойной совестью забыть о человеке, при одной мысли о котором Халифа содрогался.
– Ну что ж, – сказал он, выдохнув полной грудью, – по крайней мере теперь все встает на свое место.
– Несомненно, – подхватил Анвар, залпом опорожнив стакан воды и подойдя к столу. Он взял заключение и протянул его Халифе. – Здесь ситуация подробно изложена плюс дана пара наблюдений, которые могут пригодиться.
Халифа пробежал глазами страницы.
– Например?
– Так, чисто медицинские детали. Ну, например, что у покойного был рак простаты в поздней стадии, с которым он протянул бы не больше нескольких месяцев. На левом колене много застарелых шрамов – это подтверждает, что трость он носил не для важности. А еще наш любитель древностей скрывал свой истинный возраст.
В глазах Халифы блеснула искра любопытства.
– Хоть я и не специалист в этих вопросах, но возраст в удостоверении личности безусловно занижен. Там указано, что он родился в 1925 году, то есть ему около восьмидесяти. Но, изучив состояние зубов и десен, я бы тысячу фунтов поставил на то, что наш приятель перемахнул за девятый десяток! Пустяк, и все же я решил об этом упомянуть.
Халифа на минуту задумался, переваривая услышанное, затем в знак признательности кивнул и, сунув изрядно помятые листки с заключением в карман пиджака, повернулся к двери.
– Спасибо, Анвар, – бросил он через плечо. – Самому трудом верится, но я и вправду восхищен.
Инспектор собрался уже выйти, когда Анвар окликнул его:
– Да, еще одна забавная мелочь…
Халифа обернулся.
– Я не стал описывать эту частность как мало относящуюся к делу, а вот тебе, смеха ради, скажу. У старика был синдактилизм ступней.
Инспектор, замешкавшись, сделал шаг назад и устремил тревожный взгляд на Анвара.
– Что?
– Выражаясь проще – врожденное сращение пальцев ног. Исключительно редкое заболевание. Про человека, который им страдает, говорят, что у него перепончатые пальцы. Он похож…
– …на лягушку.
По лицу Халифы разлилась мертвенная бледность.
– Что с тобой? – удивился Анвар. – Покойник привиделся?
– Привиделся, – чуть слышно, уставившись в одну точку, выдавил инспектор. – Только не покойник, а покойница… Ханна Шлегель. – Мгновение он простоял молча, будто унесясь мыслями куда-то далеко-далеко, потом схватился за волосы и в отчаянии закричал: – О Боже, что я наделал!
Иерусалим
Лайла вернулась в Иерусалим только поздно вечером. Камель высадил ее в начале дороги Набулос и, кивнув на прощанье, исчез за углом улицы Султана Сулеймана. Моросил дождь, частые капли вуалью зависали между небом и землей, увлажняя кровли, тротуары и непокрытые головы прохожих. Свинцовые тучи гигантской шапкой легли на город. Лишь далеко на востоке, над горой Скопус, просвечивали лоскутки голубого неба.
В придорожном ларьке Лайла купила несколько обжаренных лавашей и двинулась вверх по склону холма – мимо придела Садовой гробницы, отеля «Иерусалим» и изможденных палестинцев, стоящих в очереди перед серым металлическим турникетом у входа в здание израильского министерства внутренних дел. Дойдя до спрятавшейся за высокими стенами французской Библейской школы, Лайла свернула направо, в узкий проход между пекарней и бакалеей. Прямо на земле, прислонившись к стене дома, сидел пожилой мужчина в поношенном костюме и куфии. Он вытянул вперед свою палку и глядел на разбивающиеся о нее дождевые капли.
– Салям алейкум, Фатхи, – поздоровалась Лайла. Из-под полуприкрытых век старик перевел на нее взгляд и дрожащей рукой махнул в ответ на приветствие.
– Мы начали волноваться, – сказал он сиплым голосом. – Подумали, уж не арестовали ли тебя израильтяне.
– Слабо им меня арестовать, – рассмеялась Лайла. – Лучше скажи, как Атаф?
Старик пожал плечами и провел морщинистыми пальцами по рукояти палки.
– Неважно. Спина у нее сегодня разболелась. Сидит одна дома. Может, зайдешь на чай?
Лайла помотала головой:
– Только не сейчас. Надо принять душ, прийти в себя. Да и работы по горло. Попозже, может, и зайду. А ты пока спроси у Атаф, не надо ли вам чего купить.
Она обошла старика, юркнула в подъезд и поднялась по каменной лестнице на третий, самый верхний этаж, где находилась ее квартира. Неприхотливо обставленное, с высокими потолками, жилище состояло из двух спален, одна из которых одновременно служила Лайле кабинетом, гостиной и кухней; к этой же комнате примыкала и ванная. Узкая бетонная лестница вела из душевой на плоскую крышу – оттуда открывался чудный вид на Дамасские ворота и скученные домики и храмы Старого города. Пять лет Лайла арендовала эту квартиру у одного местного предпринимателя, чьи родители, Фатхи и Атаф, жили на первом этаже и следили за общим состоянием дома. Дохода Лайлы вполне хватило бы на что-нибудь более солидное – скажем, в квартале Шейх Джарра, где сдавались квартиры в увитых плющом и обнесенных высокими стенами многоэтажках. Однако она сознательно не переезжала в более фешенебельную и безопасную часть Иерусалима. Это был хорошо рассчитанный жест, которым она бросала вызов своим критикам: «Вот, смотрите, в то время как западные журналисты возвращаются после работы из трущоб Рамаллы в номера люкс „Хилтона“ и „Шератона“, я ночую в самом обычном палестинском доме». Одновременно – что было не менее важно – это лишний раз подчеркивало и ее близость к рядовым читателям-палестинцам.
Бросив запылившийся рюкзак на диван – один из немногочисленных элементов гарнитура ее гостиной – и прихватив из холодильника бутылку «Эвиан», Лайла прошла к рабочему столу, где на автоответчике мелькал красный огонек. Прежде чем включить воспроизведение, она глотнула минералки и поглядела на большую фотографию, висевшую в рамке на стене. Статный мужчина в белом халате, со стетоскопом на шее – ее покойный отец. Каждый раз, вернувшись домой после очередной изматывающей поездки, Лайла первым делом смотрела на этот снимок – самый любимый, самый дорогой, единственный, который она захотела оставить после смерти отца. И каждый раз при этом к горлу подкатывал горький комок.
Автоответчик зачитал одно за другим одиннадцать сообщений, лишь четыре из них были по делу. Редакция «Гардиан» требовала как можно скорее сдать статью о палестинских коллаборационистах. Том Робертс, служащий британского консульства, очередной раз упрашивал ее о встрече – он безуспешно делал это уже полгода. Старая приятельница Нуха предлагала посидеть вечером в баре отеля «Иерусалим». Сэм Роджерсон из Рейтер предупреждал о захвате «Воинами Давида» здания в Старом городе – об этом она и так слышала по радио в Рамалле.
Остальные послания были либо грубыми оскорблениями, либо угрозами. «Ненавижу тебя, вонючая лживая сучка!»; «Желаю хорошо повеселиться в последний день своей поганой жизни»; «Ты у нас на прицеле, Лайла, везде и всегда. Подожди, в один прекрасный день мы оттрахаем тебя, а потом пристрелим»; «Смерть арабам! Израиль! Израиль!». Судя по акценту, звонили, как обычно, израильтяне и американцы. Сколько бы ни меняла она домашний номер, через сутки телефонные хулиганы выходили на ее след. Поначалу это сильно било по нервам, но за несколько лет Лайла научилась пропускать такие сообщения мимо ушей. Вежливая просьба поскорее сдать материал доставляла куда больше беспокойства, чем визгливая матерщина. Только ночью, когда она гасила свет и ложилась спать одна в пустой квартире, кошмары терзали ее сознание, заставляя часами без сна ворочаться в постели.
Лайла стерла сообщения, поставила подзаряжаться мобильник, позвонила в пару мест – договорилась с Нухой о встрече на вечер и выяснила некоторые подробности захвата жилого дома израильскими экстремистами. Ей уже не раз приходилось писать о «Воинах Давида», а совсем недавно «Нью-Йорк ревью» предложил подготовить материал о лидере группировки, уроженце СССР Барухе Хар-Зионе. Лайла подумывала, не помчаться ли тотчас к месту происшествия, но, резонно предположив, что за два часа ситуация вряд ли изменится коренным образом, решила привести себя в порядок и закончить срочные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
Анвар выплеснул остаток алкогольного настоя в рот и, с некоторым сожалением поглядев на опорожненный стакан, поставил его на край стола. Было слышно, как жидкость с урчанием перемещается вниз по желудку патологоанатома.
– В трех метрах от трупа, – возобновил бесстрастный монолог доктор, словно речь шла не о скончавшемся в муках человеке, а о бездушном механизме, – взрыхленный песок, а также булыжник со следами крови указывают, по-видимому, на произошедшую там драку. В двухстах метрах от этого места, за глинобитной стеной, обнаружены рюкзак и трость покойного. Рядом с ними лежали молоток и стамеска, с помощью которых он выбивал цементирующий состав, а затем голыми руками разбирал стену, о чем говорят кусочки глины под ногтями.
Доктор оперся локтями о стол, а подбородок уткнул в переплетенные пальцы.
– Вот и все, что у нас есть. Вопрос в том, как соединить эти отдельные элементы, чтобы получилась цельная картина.
Нервная дрожь пробежала по телу Халифы, рука снова потянулась к пачке сигарет. В последний миг он сунул ее в карман брюк.
– Я услышу сегодня ответ?
– Непременно! – заверил Анвар начинающего выходить из себя инспектора. – Только чтобы правильно сложить мозаику, нужно внимательно рассмотреть каждое стеклышко. Так ведь? – Следователь ничего не ответил, однако доктор и ухом не повел, с важным видом продолжив: – Итак, возьмем для начала железный колышек. Причиненные им повреждения были, несомненно, летальными. Однако же смерть наступила не от них. Вернее, Янсен умер бы, даже не упав на металлическое острие.
Халифа с удивлением поймал себя на том, что, несмотря на невыносимое позерство Анвара, рассказ постепенно начинает его интриговать.
– Вот как?
– Рана на правой части головы тоже не подходит. Неприятное повреждение, наверняка от того самого окровавленного булыжника, но неглубокое – черепная кость не задета. От этого не умер бы даже такой дряхлый старик, как Янсен.
– Если он скончался не от удара по голове и не от пробитых мозгов – то от чего же тогда, черт возьми?!
Анвар хлопнул себя ладонью полевой части груди и воскликнул:
– От инфаркта миокарда – вот от чего!
– Что?!
– Да-да, ты не ослышался – от сердечного приступа. Обширный коронарный тромбоз, вызвавший остановку сердца. Вполне возможно, что на колышек упал уже мертвый человек.
– Что ты плетешь? Его огрели по башке, и сердце остановилось?
Патологоанатом коварно ухмыльнулся, довольный тем, как сумел запутать следователя.
– Никто его не огрел и не думал даже этого делать. Рана возникла совершенно случайно.
– Как – случайно? Ты же сказал, что его убили!
– Да, именно так и произошло.
– Но как же, в конце-то концов?!
– Он умер от отравления.
Взбешенный Халифа стукнул ладонью по стене.
– Черт возьми, Анвар, что за бред ты несешь?
– Это правда. – Доктор сохранял поразительное хладнокровие, отчего Халифа становился только злее. – Пит Янсен был отравлен, и яд, прямым или косвенным образом, привел к остановке сердца, отчего, собственно, несчастный и умер. Извини, яснее выразиться не могу. Что именно тебе непонятно?
Халифа стиснул зубы и постарался не дать окончательно уложить себя на обе лопатки ликовавшему от чувства собственного превосходства патологоанатому.
– Так кто же он такой, этот таинственный отравитель? – спросил полицейский, пытаясь не повышать голос. – Ты ведь говорил, что знаешь…
– О да, – подтвердил Анвар, негромко посмеиваясь. – Знаю почти на все сто.
Он вновь выдержал паузу, как бы испытывая нервы инспектора на прочность, затем перегнулся через стол, вытянул руку ладонью кверху и сжал ее в кулак. Халифа уставился на его пятерню, из которой медленно разгибался указательный палец. Умотанный дурачествами патологоанатома, инспектор собрался уже разразиться гневной тирадой в его адрес, но в этот момент палец Анвара резко дернулся и вернулся в согнутое положение.
– Имя злодея, – торжественно произнес доктор, – господин Акараб.
Он повторил странное движение пальца и воткнул его себе в ладонь.
– Акараб, – изумленно повторил за доктором Халифа. – Получается, что…
– Вот именно, – рассмеялся патологоанатом. – Нашего доброго Янсена ужалил акараб , то бишь – скорпион.
Он еще раз пошевелил пальцем, изображая скорпиона, виляющего хвостом, и повалился в кресло, зайдясь хохотом.
– Ну скажи, разве я тебя обманул? Разве у нашего отравителя не колючий конец? Ха-ха-ха!
– Да, действительно забавно, – с натугой улыбнулся Халифа. – Насколько я понимаю, опухоль у большого пальца…
– …вызвана укусом, – закончил Анвар, едва отдышавшись после приступа смеха. – Так и есть. И, судя по цвету и размеру вздутия, укус был очень серьезный. Скорее всего взрослый скорпион. Невероятная боль!
Он встал и, все еще хихикая себе под нос, подошел к раковине, чтобы налить в стакан холодной воды.
– Предполагаю, что произошло приблизительно следующее. Янсен отправляется в Малкату за разукрашенными глиняными кирпичиками. Молотком и стамеской он высвобождает из цемента очередной кирпич, сует руку в щель, и – бац! – его кусает господин Скорпион. Янсену уже не до рюкзака и трости, он устремляется к машине, надеясь добраться живым до медпункта. Но боль настолько острая, что через пару сотен ярдов у несчастного кладоискателя происходит обширный сердечный приступ. Он не удерживается на ногах и падает, отчего расшибает в кровь ногу и руку, а головой налетает на выступ камня. Быть может, тромбоз случился уже после падения, да только сути дела это не меняет. Какое-то время бедолага в агонии корчится на земле, потом в последнем порыве поднимается на ноги и спустя несколько метров снова падает, на сей раз в аккурат на острие колышка. Все. Финита!
В воображении Халифы пронеслись, словно кадры кинопленки, последние минуты Янсена. С одной стороны, инспектора немного коробила та беспечная легкость, с которой Анвар разложил все по полочкам, лишив полицию необходимости продолжать расследование. С другой, когда в деле поставлена точка, можно было со спокойной совестью забыть о человеке, при одной мысли о котором Халифа содрогался.
– Ну что ж, – сказал он, выдохнув полной грудью, – по крайней мере теперь все встает на свое место.
– Несомненно, – подхватил Анвар, залпом опорожнив стакан воды и подойдя к столу. Он взял заключение и протянул его Халифе. – Здесь ситуация подробно изложена плюс дана пара наблюдений, которые могут пригодиться.
Халифа пробежал глазами страницы.
– Например?
– Так, чисто медицинские детали. Ну, например, что у покойного был рак простаты в поздней стадии, с которым он протянул бы не больше нескольких месяцев. На левом колене много застарелых шрамов – это подтверждает, что трость он носил не для важности. А еще наш любитель древностей скрывал свой истинный возраст.
В глазах Халифы блеснула искра любопытства.
– Хоть я и не специалист в этих вопросах, но возраст в удостоверении личности безусловно занижен. Там указано, что он родился в 1925 году, то есть ему около восьмидесяти. Но, изучив состояние зубов и десен, я бы тысячу фунтов поставил на то, что наш приятель перемахнул за девятый десяток! Пустяк, и все же я решил об этом упомянуть.
Халифа на минуту задумался, переваривая услышанное, затем в знак признательности кивнул и, сунув изрядно помятые листки с заключением в карман пиджака, повернулся к двери.
– Спасибо, Анвар, – бросил он через плечо. – Самому трудом верится, но я и вправду восхищен.
Инспектор собрался уже выйти, когда Анвар окликнул его:
– Да, еще одна забавная мелочь…
Халифа обернулся.
– Я не стал описывать эту частность как мало относящуюся к делу, а вот тебе, смеха ради, скажу. У старика был синдактилизм ступней.
Инспектор, замешкавшись, сделал шаг назад и устремил тревожный взгляд на Анвара.
– Что?
– Выражаясь проще – врожденное сращение пальцев ног. Исключительно редкое заболевание. Про человека, который им страдает, говорят, что у него перепончатые пальцы. Он похож…
– …на лягушку.
По лицу Халифы разлилась мертвенная бледность.
– Что с тобой? – удивился Анвар. – Покойник привиделся?
– Привиделся, – чуть слышно, уставившись в одну точку, выдавил инспектор. – Только не покойник, а покойница… Ханна Шлегель. – Мгновение он простоял молча, будто унесясь мыслями куда-то далеко-далеко, потом схватился за волосы и в отчаянии закричал: – О Боже, что я наделал!
Иерусалим
Лайла вернулась в Иерусалим только поздно вечером. Камель высадил ее в начале дороги Набулос и, кивнув на прощанье, исчез за углом улицы Султана Сулеймана. Моросил дождь, частые капли вуалью зависали между небом и землей, увлажняя кровли, тротуары и непокрытые головы прохожих. Свинцовые тучи гигантской шапкой легли на город. Лишь далеко на востоке, над горой Скопус, просвечивали лоскутки голубого неба.
В придорожном ларьке Лайла купила несколько обжаренных лавашей и двинулась вверх по склону холма – мимо придела Садовой гробницы, отеля «Иерусалим» и изможденных палестинцев, стоящих в очереди перед серым металлическим турникетом у входа в здание израильского министерства внутренних дел. Дойдя до спрятавшейся за высокими стенами французской Библейской школы, Лайла свернула направо, в узкий проход между пекарней и бакалеей. Прямо на земле, прислонившись к стене дома, сидел пожилой мужчина в поношенном костюме и куфии. Он вытянул вперед свою палку и глядел на разбивающиеся о нее дождевые капли.
– Салям алейкум, Фатхи, – поздоровалась Лайла. Из-под полуприкрытых век старик перевел на нее взгляд и дрожащей рукой махнул в ответ на приветствие.
– Мы начали волноваться, – сказал он сиплым голосом. – Подумали, уж не арестовали ли тебя израильтяне.
– Слабо им меня арестовать, – рассмеялась Лайла. – Лучше скажи, как Атаф?
Старик пожал плечами и провел морщинистыми пальцами по рукояти палки.
– Неважно. Спина у нее сегодня разболелась. Сидит одна дома. Может, зайдешь на чай?
Лайла помотала головой:
– Только не сейчас. Надо принять душ, прийти в себя. Да и работы по горло. Попозже, может, и зайду. А ты пока спроси у Атаф, не надо ли вам чего купить.
Она обошла старика, юркнула в подъезд и поднялась по каменной лестнице на третий, самый верхний этаж, где находилась ее квартира. Неприхотливо обставленное, с высокими потолками, жилище состояло из двух спален, одна из которых одновременно служила Лайле кабинетом, гостиной и кухней; к этой же комнате примыкала и ванная. Узкая бетонная лестница вела из душевой на плоскую крышу – оттуда открывался чудный вид на Дамасские ворота и скученные домики и храмы Старого города. Пять лет Лайла арендовала эту квартиру у одного местного предпринимателя, чьи родители, Фатхи и Атаф, жили на первом этаже и следили за общим состоянием дома. Дохода Лайлы вполне хватило бы на что-нибудь более солидное – скажем, в квартале Шейх Джарра, где сдавались квартиры в увитых плющом и обнесенных высокими стенами многоэтажках. Однако она сознательно не переезжала в более фешенебельную и безопасную часть Иерусалима. Это был хорошо рассчитанный жест, которым она бросала вызов своим критикам: «Вот, смотрите, в то время как западные журналисты возвращаются после работы из трущоб Рамаллы в номера люкс „Хилтона“ и „Шератона“, я ночую в самом обычном палестинском доме». Одновременно – что было не менее важно – это лишний раз подчеркивало и ее близость к рядовым читателям-палестинцам.
Бросив запылившийся рюкзак на диван – один из немногочисленных элементов гарнитура ее гостиной – и прихватив из холодильника бутылку «Эвиан», Лайла прошла к рабочему столу, где на автоответчике мелькал красный огонек. Прежде чем включить воспроизведение, она глотнула минералки и поглядела на большую фотографию, висевшую в рамке на стене. Статный мужчина в белом халате, со стетоскопом на шее – ее покойный отец. Каждый раз, вернувшись домой после очередной изматывающей поездки, Лайла первым делом смотрела на этот снимок – самый любимый, самый дорогой, единственный, который она захотела оставить после смерти отца. И каждый раз при этом к горлу подкатывал горький комок.
Автоответчик зачитал одно за другим одиннадцать сообщений, лишь четыре из них были по делу. Редакция «Гардиан» требовала как можно скорее сдать статью о палестинских коллаборационистах. Том Робертс, служащий британского консульства, очередной раз упрашивал ее о встрече – он безуспешно делал это уже полгода. Старая приятельница Нуха предлагала посидеть вечером в баре отеля «Иерусалим». Сэм Роджерсон из Рейтер предупреждал о захвате «Воинами Давида» здания в Старом городе – об этом она и так слышала по радио в Рамалле.
Остальные послания были либо грубыми оскорблениями, либо угрозами. «Ненавижу тебя, вонючая лживая сучка!»; «Желаю хорошо повеселиться в последний день своей поганой жизни»; «Ты у нас на прицеле, Лайла, везде и всегда. Подожди, в один прекрасный день мы оттрахаем тебя, а потом пристрелим»; «Смерть арабам! Израиль! Израиль!». Судя по акценту, звонили, как обычно, израильтяне и американцы. Сколько бы ни меняла она домашний номер, через сутки телефонные хулиганы выходили на ее след. Поначалу это сильно било по нервам, но за несколько лет Лайла научилась пропускать такие сообщения мимо ушей. Вежливая просьба поскорее сдать материал доставляла куда больше беспокойства, чем визгливая матерщина. Только ночью, когда она гасила свет и ложилась спать одна в пустой квартире, кошмары терзали ее сознание, заставляя часами без сна ворочаться в постели.
Лайла стерла сообщения, поставила подзаряжаться мобильник, позвонила в пару мест – договорилась с Нухой о встрече на вечер и выяснила некоторые подробности захвата жилого дома израильскими экстремистами. Ей уже не раз приходилось писать о «Воинах Давида», а совсем недавно «Нью-Йорк ревью» предложил подготовить материал о лидере группировки, уроженце СССР Барухе Хар-Зионе. Лайла подумывала, не помчаться ли тотчас к месту происшествия, но, резонно предположив, что за два часа ситуация вряд ли изменится коренным образом, решила привести себя в порядок и закончить срочные дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10