Всем им было чего опасаться, за что бороться всеми средствами, которые только можно было купить за деньги. Казалось, что ничто на свете не способно помешать «борьбе за будущее» в конце концов благополучно окончиться, а самому будущему, такому стабильному, благополучному, желанному, наконец наступить. И в этом будущем, согласно чаяниям всякой власть предержащей братии, окончательно, на законодательном уровне сформировалась бы некая прослойка неприкасаемых, на манер нынешних депутатов-сенаторов, оберегаемых от смешной, дураками и завистниками придуманной несуразности под названием «закон».
В самом начале своей кремлевской карьеры Герман любил погулять по этажам Госдумы: и старого, бывшего когда-то Госпланом СССР здания, и нового, выстроенного за ним, куда из бывшего Госплана вела широкая застекленная пуленепробиваемым стеклом галерея. По Госдуме он гулял, словно по оранжерее с ядовитыми растениями или дендрарию, но опасаться в стенах дендрария было нечего, так как вид, населяющий его, своих представителей не жалил ввиду бесполезности этого занятия. Ведь яд одного, скажем, каракурта на другого такого же никогда не подействует.
Для «думцев» Гера был кем-то вроде бога в крылатых сандалиях, перелетевшего через Александровский сад, Манежную площадь, Охотный Ряд и сошедшего к ним в сиянии нимба федеральной святости и исполнительной непогрешимости. Он прогуливался по широким лестницам, бывал на заседаниях, посещал уборные и всюду видел заискивающие улыбочки и слышал льстивые словечки. Те, от кого еще так недавно он был далек, словно Жмеринка от Москвы, теперь стали для него кем-то вроде его личной банки с пауками. Вот она стоит себе спокойно на полке в темном углу, но стоит взять ее да как следует потрясти, как среди пауков начинается паника, они карабкаются один через голову другого, не понимая, что лучше, чем в банке, где они сидят все вместе, им нигде не будет. Вне прозрачных пуленепробиваемых стенок их всех передавят поодиночке, ибо паук хоть и тварь божья, но все же премерзок, и все, на что он может рассчитывать в условиях сурового российского климата, так это на подошву шахтерского ботинка или каблук профессорской туфли. Никто не любит пауков, поэтому за них голосуют. Пусть лучше они живут себе в своей банке, стоящей в темном углу, и делают там все, что придет им в голову.
Вот и получалось, что всему этому будущему был поставлен довольно серьезный, если выражаться шахматным языком одного из лидеров оппозиции, шах. Причем белые, которые его получили, знали лишь о самом факте его наличия. «Да, нам поставили шах, но кто именно и как следует пойти, кем заслониться, для того чтобы следующим ходом черных фигур, которых видно не было (чересчур большая доска), не был бы мат без возможности по-пацански договориться и переиграть партеечку». Ясно было, что отбившиеся от рук рогачевские питомцы, помимо хорошего финансового «взгрева», происхождение которого четко прослеживалось от северо-американского континента до их черной кассы, заполучили в свой наступательный актив нечто, обладающее сильнейшей убойной силой. Нечто, чего нельзя было ни увидеть, ни услышать, какую-то силу, энергию, флюид, который мог воздействовать на сознание заполоненных народом площадей и обращать это сознание в ненужное для того, частью чего стал Гера, русло. Сейчас, после неоспоримого доказательства этого непонятного пока и оттого пугающего своей непонятной природой явления, срочно нужно было предпринимать какие-то меры. Действовать на опережение, увы, не получалось. Генерал Петя закончил свой длинный рассказ в собственной особенной манере:
– Так что, Гера Викторович, первую шайбу мы с тобой просрали, а нам такой хоккей не нужен, сам понимаешь. Нужно действовать так, чтобы не пришлось опять жечь Москву вместе с тараканами, как при Наполеоне Батьковиче, мы сейчас в другую эпоху живем, да и не гуманно это – тараканов палить. У них везде защитники найдутся. Сразу вой поднимут.
Гера подавил зевоту, помассировал ладонью затылок и устало спросил:
– Я уже ничего не понимаю. Какие тараканы? Какой Наполеон?
Генерал Петя снисходительно похлопал его по спине и пружинисто встал из-за стола. Прошелся по кабинету, подошел к пульту управления климатической установкой и включил вытяжку. Сизый табачный дым, висевший в кабинете, стал лениво рассеиваться.
– У тараканов появился вожак, вот я о чем тебе говорю. Ты что, эзопов язык не понимаешь, политработник фигов?
– Ах, вот ты о чем… Тогда понятно. Я, если честно, сплю на ходу и скоро не то что эзопов, а родной язык перестану понимать. Кстати, а где сейчас этот Игорь?
Генерал Петя нахмурился:
– Кто его знает… Где-то, наверное, есть. Во всяком случае, я ничего о нем не слышал с девяносто второго года. Пропал человек с концами, а большие надежды подавал. Как-нибудь расскажу, когда время будет. – Он взглянул на часы. – А ты собирайся. Переоденешься в мирское платье, джинсы и пальтишко позадрипанней. Ни к чему букашкинскими костюмами внимание привлекать. Потом тебя Пашка, мой шофер, отвезет к станции метро «Боровицкая». Спустишься в метро, проедешь до «Савеловской» и поднимешься наверх. Там возле вокзала стоит «уазик» с тверскими номерами, ключи вот, – он через стол передал ключи Гере. – В бардачке карта, там весь твой маршрут очень подробно нарисован, не ошибешься, да и позвонить сможешь, если что. На тебе телефон, со своего звонить не вздумай. Я слух распущу, что ты заболел и разговаривать не можешь, вроде как режим у тебя такой. Когда прибудешь на место, ты…
– Погоди-ка! Так на кой черт мне куда-то ехать?! Ты можешь внятно объяснить, что от меня требуется?
– У тебя внешность безобидная. Приедешь ты один, без кодлы. Так что он тебя испугаться не должен. Попросишь его поехать с тобой. Только сделай это так… повежливее. В общем, придется тебе проявить свои дипломатические способности в очередной раз. И учти, если ты его разозлишь, то он тебя землю жрать заставит. Помнишь, о чем я тебе недавно рассказывал? Пойми, что сейчас привлекать к этому делу посторонних – значит все испортить. Со мной он точно никуда не поедет, а с тобой наверняка. Мне почему-то так кажется, во всяком случае. Если ты его не привезешь, то много крови прольется, Гера. А так он нам сможет помочь найти этого гада, который народ мутит. Без него мы с тобой никого не найдем.
Петр Сеченов. Рим, виа Клиттуньо, 46. Особняк торгпредства России. Июнь 1992 года
Петр Сеченов прибыл в Рим регулярным рейсом «Аэрофлота» утром следующего после встречи с Игорем дня. Пассажиров с фамилией Сеченов на рейсе зарегистрировано не было, а в кармане пиджака Петр Валерьевич имел служебный паспорт сотрудника торгпредства по фамилии Панин. Спустя час после посадки начальнику – резиденту российской разведки Андрею Лемешеву – сообщили, что с ним хочет срочно переговорить только что прибывший из Москвы сотрудник центрального аппарата. Андрей Михайлович попросил проводить гостя в свой кабинет, и спустя минуту они пожали руки, как и подобает старым знакомым, – крепко и с искренней радостью. Однако Лемешев-старший прекрасно понимал, что визит Сеченова – это событие экстраординарное, и после того как его нежданный гость начал говорить, понял, что в своих предположениях не ошибся.
– Я к тебе, Андрюша, по большому и срочному делу. Как видишь, пришлось даже использовать официальный канал, не было времени подготовить надежную «липу».
– Я и удивляюсь, Петя. Канал теперь засветят. В ЦРУ будут знать, что ты заявился сюда по документам сотрудника торгпредства, уже через сутки. – Он взглянул на часы. – Даже меньше чем через сутки. У итальяшек отлично налажена связь с «большим братом».
– Еще раньше. Ничего не оставалось делать. Завтра здесь будет твой сын, а он не должен знать, что мы с тобой встречались.
Лемешев помрачнел. Побарабанил пальцами по крышке стола, отчего раздался звук, похожий на пущенную в ускоренном темпе фонограмму лошадиного бега.
– Ты опять за свое? Петр, мы ведь говорили с тобой как-то раз и на весьма повышенных тонах. Я и тогда тебе сказал, и сейчас повторю: не впутывай моего парня в это дело. Он у меня единственный сын, и я не хочу, чтобы с ним случилось то, что может случиться.
Сеченов, очевидно, не планировал воздействовать на своего приятеля уговорами. Он просто посмотрел тому в глаза и спокойно произнес:
– Не пытайся остановить то, что ты остановить не в силах. Когда человек нужен нам, то он будет среди нас, и это без всяких «или». Я еще вчера получил возможность в очередной раз убедиться, на что способен твой Игорь. Он сделал так, что трое сотрудников, которые должны были сыграть перед ним роль уличных бандитов, оказались в сумасшедшем доме с диагнозом «полная потеря памяти». Вот ты мне и скажи: у тебя есть на примете кто-нибудь, кто в состоянии проворачивать подобные… Не знаю даже, как это назвать. Пойми, что для Игорька такой вариант подойдет лучше всего. В стране разруха, ему там нечего делать. Представь, что он свяжется черт знает с кем и станет преступником, а это сейчас, я имею в виду стать преступником, приняло массовый характер. Да и вообще… – Сеченов махнул рукой. – Сам знаешь, что с такими задатками, как у твоего парня, его рано или поздно приберут к рукам те, кто вплотную приблизился сейчас к своей главной цели: развалу страны. Хочешь, чтобы он с Мишкой Меченым из одной тарелки жрал? У него других вариантов нет: или с нами, или против нас. Не забывай, что сбалансировать силы можно, только имея равнозначное оружие. У наших врагов оно есть, ты понимаешь, о ком я говорю. А мы пока что в полнейшем пролете.
Сеченов встал из кресла, подошел к книжному шкафу. За стеклом виднелись плотно утрамбованные корешки книг. Одна из них привлекла его внимание:
– Ты позволишь?
Лемешев кивнул.
– Интересная книжечка какая, – Сеченов вытащил переплетенный в добротный коленкор том с выбитым на обложке английским названием. – «Преждевременное партнерство». Хм… Не встречал такой. Кто автор?
– Бжезинский. Книга официально выходит только в следующем году. Это служебный тираж, – ответил Лемешев.
– Не стану спрашивать, откуда у тебя книга для служебного пользования, – Сеченов читал с титульного листа, – в политических ведомствах США. Открою наугад и ткну пальцем. Ну?! Что и следовало доказать. Слушай: «…следует логический тактический вывод об оказании всемерной поддержки Борису Ельцину как подлинно демократическому российскому лидеру, невзирая на случающиеся в его деятельности как демократического лидера изъяны».
– «Изъяны», – со злостью в голосе повторил Лемешев. – Изъяны в деятельности. Каково сказано, а? Эти «изъяны» потом выравнивать придется, я чувствую, долго. Старик в своем постоянном хмелю настолько непредсказуем, что меня порой охватывает сомнение: а правильно ли мы сделали, что в свое время?…
– Тсс… Не надо об этом вслух, – Сеченов улыбнулся, – вот послушай лучше, что этот полячишка, который выслуживается перед своей новой родиной, пишет о нас дальше: «Выказывать эту поддержку надлежит в нарочито оптимистической манере, с тем чтобы стимулировать одобрение американской общественностью финансовой помощи России, а также внушить осаждаемым российским демократам столь остро необходимую им уверенность в себе». Читаешь между строк? Вот так они всех и купят. С потрохами. А чужая идеология особенно хорошо всасывается вместе с денежным допингом. – Сеченов с сожалением вернул книгу на место. – Занятно, занятно. Вот тебе еще одно доказательство моих слов в пользу привлечения твоего сына к достижению наших целей. Тут вопрос о сохранении державы идет, Андрей. А о тех, кто хочет поучаствовать в ее окончательном уничтожении с такой неожиданной стороны, мы почти совсем ничего не знаем.
– Ну почему? Есть, наверное, отдел в ЦРУ.
– А его название тебе известно?
– Нет. Ты же знаешь, что само его существование мы лишь предполагаем. – Андрей Лемешев отвечал неуверенно, и чувствовалось, что его собеседник вот-вот добьется своего. – Иными словами, ты полагаешь, что, задействовав Игоря, а я не хочу прибегать к твоей фирменной циничной формулировке «использовать», тем более когда речь идет о моем единственном сыне, мы сможем выйти на всю эту…
– Чертовщину, – закончил за него Сеченов и улыбнулся. – Знаешь, – он еще раз поглядел на книжный шкаф, – почему эмигранты так старательно пытаются показать свою нужность новой родине? Эмиграция – это как второй брак, который, как правило, оказывается долговечнее и крепче первого. У Бжезинского так и произошло.
– Поляк он. Так что ты хочешь? Поляки исповедуют в жизни одну мораль: держаться рядом с силой и каждый день доказывать ей целесообразность своего присутствия. У Збигнева Бжезинского тот же комплекс, да еще и усиленный во много раз синдромом эмигранта: «У меня нет времени, чтобы оглядываться назад». Петр, черт с ним, с этим эмигрировавшим теоретиком. Не надо уклоняться от темы. Скажи мне лучше, что с Игорем ничего не случится.
Сеченов слегка покачал головой:
– Если бы речь шла о подготовленном для нелегальной работы офицере, о профессионале, легенда которого абсолютна, то я не смог бы… Я, конечно, не смог бы дать тебе таких гарантий. Но тут совсем иное. Игорь не профессионал. Он будет воспринимать все, что с ним произойдет, как естественный ход событий, а во многом так и будет. Мы лишь запустим процесс и по возможности будем корректировать его течение. Профессионалу с подготовкой в лесной школе тут делать нечего. Тем более что я еще не встречал среди ее выпускников никого, кто обладал бы такими задатками, как твой парень. Однако, – Петр вновь взглянул на часы, – мой самолет через два с половиной часа. Я возвращаюсь в Москву через Хельсинки. – Он в упор посмотрел на Лемешева. – Так я услышу отцовское слово или мне для этого нужно еще и походить тут перед тобой на голове?
Андрей Михайлович медлил с ответом, но взгляда Сеченова долго выдержать не смог. Кивнул в ответ.
– Андрей, ты мне не кивай, а скажи.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7