Множество голосов. Нестройный говор многолюдного собрания гостей. Вероятно, в данный момент он устраивал один из своих дневных приемов. Вайда отчетливо слышала каждый голос, и все они говорили о ней. В этой Вайде нет ничего особенного, кроме задницы да дырки, сказал мужчина. Раздался женский смех, а потом приятный мужской голос, тихий и мягкий, словно включенный на полную мощность шепот, голос Марша, сказал: не смейтесь над Вайдой, она гораздо умнее, чем кажется. О да, сказал другой мужчина. Что верно, то верно. Она такая умная, что, когда я однажды ее оттрахал, мой член заговорил по-китайски. Это тоже вызвало взрыв смеха. Но голос Марша перекрыл шум и заставил всех замолчать. Бедная Вайда, сказал он. Сидит там одна-одинешенька. Владычица Ночи на своем ржавом троне. Самая аппетитная телка в Луизиане чахнет и закисает от тоски. Твое тело призвано дарить наслаждение, твоя душа приучена к страсти. Ты не можешь всю жизнь проскакать на одном жеребце, милая Вайда. Ты обманываешь себя, когда думаешь, что можешь убежать от меня и стать славной женушкой этому неудачнику, этому автомобильному воришке, на которого ты запала. В тебе слишком много жизни.
– Он не воришка! – возразила Вайда. – Он дар Зедайла. Он…
Не имеет значения, сказал Марш. Кем бы он ни был, одного мужчины тебе мало. Возвращайся к нам, Вайда. Мы будем любить тебя до смерти…
– Зачем я нужна тебе? – выкрикнула она. – В чем дело? Скажи!
Но он никогда не скажет. Возможно, подумала Вайда, он и сам не знает. Возможно, повелители Марша использовали их обоих для каких-то своих целей.
Причин много, Вайда, сказал он. Одни я понимаю, другие нет. Ткань, в которую вплетены наши судьбы, соткана из многих тысяч нитей. Если я выберу только одну, ты поймешь меня неверно.
– Лжец! – сказала она. – Ты лжешь… ты всегда лжешь!
Послушай меня, сказал Марш; и хор свистящих голосов повторил: послу-у-ушай…
Она села прямо, вынужденная подчиниться.
Ты на грани распада, сказал он. Ты гибнешь. Грааль гибнет. Они думают, что ты можешь спасти город; они думают, что ты можешь остановить наступление силы, которая их убивает. Силы, которую выпустили на волю их предки, когда заключили сделку с Добрым Серым Человеком. Может, тебе удастся замедлить ход событий. Но конец неизбежен. Этот маленький островок безумия будет снова поглощен хаосом, его породившим. Ты хочешь разделить их участь? А тебе придется, коли ты останешься там. Ты знаешь, что случается с Владычицами Ночи…
– Я не знаю! – сказала Вайда. – Ты все время говоришь, что я знаю, а я ничего не знаю!
Не мое дело говорить тебе, но ответ прямо перед тобой…
Один из черемушных кустов принял форму раздвинутых женских гениталий, в глубоком провале которых клубилась густая тьма. Во мраке Вайда увидела себя… но совсем на себя не похожую. Словно отражение к кривом зеркале. Она не могла рассмотреть фигуру толком, но все же похолодела от ужаса. Жуткая фигура, с трудом ковыляющая вперед, неуклюжая, трясущаяся, беспомощная.
Последний шанс, Вайда…
– Прекрати! – выкрикнула она. – Пожалуйста… Господи! Прекрати!
Голос Марша зазвучал тише, стал растворяться в шуме ветра, и ей приходилось додумывать слова, не долетающие до слуха.
Мне про-о-тив него-о-о не вы-ы-ыстоять, Ва-а-айда-а. Он сли-и-ишком силее-е-ен. По-о-о-осле-е-едни-и-и-ий ша-а-а-анс…
Она наклонила голову, зажала уши ладонями, чтобы не слышать голос Марша, и принялась молиться с небывалой страстью всем богам, упомянутым прежде, и еще нескольким, которых забыла поначалу. Она не чувствовала своего тела, и ей казалось, будто волосы у нее охвачены пламенем и взлетают вверх в легких порывах ветра, приводимые в движение силой огня. Глазные яблоки стали холодными, будто прикрытые серебряными монетами. Губы, казалось, растрескались. Словно рассеченные исступленным свистящим шепотом, каким она произносила слова «пожалуйста» и «Иисус».
На плечо ей опустилась рука, и она оцепенела от страха.
Потом услышала голос, произнесший ее имя.
Вайда подняла взгляд и увидела Ансона, вытирающего потный лоб тыльной стороной ладони. Белая футболка повара была в пятнах крови от сырого мяса.
– Девочка, ты в порядке? – спросил он.
– О нет, Ансон, – проговорила она. – Мне очень, очень плохо. – Она откинула назад прядь волос, упавшую на глаза, и почувствовала страшную слабость, словно на это движение ушли последние силы. – В чем дело?
– Там толпа собралась, – сказал он. – Куча народа приехала из Шевенпорта на День святого Иоанна. Должно быть, в Шевенпорте беда с продуктами. Они заказывают все подряд из нашего чертова меню. Мне одному не справиться.
– Господи! – Вайда снова бессильно опустила голову.
– Я понимаю, что тебе нездоровится, но я правда зашиваюсь.
Она с трудом поднялась на ноги, двигаясь так же медленно и неуклюже, как явленная в видении фигура. Смертельно усталая.
Ансон задержался на пороге и обернулся.
– Ты идешь, девочка?
– Сейчас приду, – сказала Вайда.
11
Момент истины
Заросшая папоротником тропа, к которой Арлис направила Мустейна, уводила в темно-зеленый сумрак леса. Косые лучи бледного солнца, насыщенные золотистой пылью, касались верхушек кустов. Над головой, в кронах дубов, пели дрозды и щебетали сойки; стрекотали цикады, и лягушки издавали гортанные булькающие звуки, которые все вместе напоминали электронную аранжировку дождя. Влажный воздух был напоен запахом болотных трав. Всякий раз, когда Мустейн отводил в сторону ветку, рукав насквозь промокал от росы, стекающей с листьев. Через несколько минут он разглядел впереди лачугу на узком мысе, далеко выступающем в черную воду болота, окруженного высокими стройными кипарисами, похожими на колонны разрушенного дворца, крыша которого некогда простиралась на многие мили. Со стороны Залива медленно ползли серые облака, и к тому времени, когда Мустейн продрался сквозь густые заросли, преграждавшие путь к мысу, все небо заволокло облачной пеленой и ветер морщинил воду и шевелил бороды мха на ветвях кипарисов. Ледяные капли дождя кололи кожу. Температура воздуха падала.
Хибара походила на строение, сброшенное на землю с небольшой высоты и деформировавшееся от удара: серые, потемневшие от времени дощатые стены прогнулись внутрь, покрытая толем крыша провисла. Окна были заколочены листами разбухшего от сырости картона, а три ступеньки крыльца сильно просели и растрескались. Дверь висела на одной петле. Лачуга имела жилой вид. Мустейн громко спросил, есть ли тут кто. Дождь усилился, холодный, проливной. Он крикнул еще раз и, не получив ответа, осторожно поднялся по ступенькам и вошел внутрь. Зловонная тьма окружила его, тошнотворный сладковатый запах затхлости человеческого жилья. В полумраке он рассмотрел постель – даже не постель, а подобие гнезда, сооруженного из ветхих одеял, засаленных подушек и другого тряпья, то ли простыней, то ли предметов одежды. У задней стены лачуги возвышалась печь, а напротив кровати стояли грубо сколоченные стол и стул. На столе валялись несколько пожелтевших газет, покрытых плесенью дешевых книжек в мягкой обложке и альбом в красном переплете. На печи громоздились горы грязных кастрюль и тарелок, а пол был усыпан обрывками целлофана, конфетными фантиками, лоскутками ткани, кусками картона и прочим мусором.
Дождь пошел с удвоенной силой, крупные капли забарабанили но крыше, по ступенькам крыльца. Мустейн осторожно сел на стул, с опаской прислушиваясь к жалобному скрипу. Он уставился в окно, на затянутые пеленой дождя кипарисы, на видневшуюся между ними черную воду болота, и задался вопросом: кто же пожелал поселиться в таком унылом месте? Через несколько минут он перевел взгляд на стол, взял одну из книжек. Она называлась «Лунные сны. Астрологический путеводитель по миру ваших сновидений». Все остальные книжки, вскоре обнаружил Мустейн, тоже содержали толкования снов. Он вспомнил книжки, лежавшие на столе у Вайды. В альбоме хранилась подборка заметок о важных событиях жизни некой Мадлен Леклоз; все они были вырезаны из газеты «Граальский Следопыт». На первой странице размещалась заметка с сообщением о рождении и фотографией малютки Мадлен с гордыми родителями, Джоном и Норой. Далее следовала заметка о детском танцевальном коллективе, занявшем первое место на региональном конкурсе; Мадлен получила приз. Мустейн небрежно пролистнул несколько страниц, а потом его внимание привлек заголовок: «Мадлен Леклоз избрана Владычицей Ночи».
Судя по дате, статья была написана ровно сорок лет назад, день в день. На фотографии была запечатлена прелестная девочка лет десяти, физически очень развитая для своего возраста, похожая на принцессу в своем белом платье с пышной юбкой и многочисленными оборочками. Ее темноволосую кудрявую головку украшала диадема, а в левой руке она держала пародию на букет, составленную из сорняков и сухих цветов. Кипарисовый корень, размером с бейсбольную биту, служил ей скипетром.
Сходство между Мадлен и Вайдой встревожило Мустейна. Он бегло просмотрел остальные страницы. В течение двадцати лет после избрания в Летние королевы Мадлен жила обычной, успешной жизнью. Замужество, но без детей. Награда от фирмы по торговле недвижимостью. Общественная работа в церковной общине. Смерть мужа в результате несчастного случая. Основание фонда в поддержку кандидата от демократов в Конгресс. Избрание в члены правления церковного прихода. Потом, через двадцать лет после своего избрания, она передала букет и диадему своей преемнице, Вайде Дюмар. На фотографии у Вайды были распущенные волосы ниже пояса и худенькое, плоское как доска детское тело; но Мустейн увидел в ребенке женщину, которую знал. Мадлен рядом с ней казалась подавленной.
Больше никаких вырезок в альбоме не было – только карандашный рисунок фигуры без лица, заложенный между двумя следующими страницами.
Серая тень.
Сходство между биографиями двух женщин – фактическое и подразумеваемое – навело Мустейна на мысль о сходстве их судеб. Но он отверг это предположение как плод досужей фантазии. Он даже не знал, живет ли в лачуге сама Мадлен или какой-нибудь ее родственник… возможно, старый друг. Но Арлис сказала, что здесь он найдет объяснение, почему Вайда такая странная.
Что же это может быть?
Дождь внезапно прекратился, но плотная облачная пелена по-прежнему затягивала небо. Мустейн внимательно перечитал несколько вырезок – никакой относящейся к делу информации. Низко над водой сгущался туман, стелился подобием грязно-белого зимнего поля, из которого вырастали бледные стволы кипарисов. Влажный воздух поглощал звуки. Мустейн подумал, не вернуться ли в город, но потом решил, что в лачуге наверняка есть еще что-нибудь, проливающее свет на ситуацию. Он поворошил тряпье на постели, рассмотрел консервные банки на полках рядом с печью, разбросал ногами мусор на полу. Отказавшись от дальнейших поисков, он снова взял альбом и прочитал заметки, пропущенные прежде.
Свет в комнате померк. Померк так же внезапно, как прекратился дождь. Вздрогнув, Мустейн взглянул на дверь. На верхней ступеньке крыльца стояла старуха в лохмотьях, вырисовываясь темным силуэтом в дверном проеме. Он вскочил на ноги, готовый к гневным нападкам хозяйки дома, но женщина не заговорила и не пошевелилась, а через несколько секунд тяжело прошаркала в комнату, словно нисколько не удивившись вторжению незваного гостя, вытащила из-под своего бесформенного балахона банку консервированного супа и поставила на полку. Она была гораздо толще, чем Мадлен на фотографиях, сопровождавших газетные заметки в альбоме. Свалявшиеся космы распущенных седых волос неряшливо торчали в разные стороны; на одутловатом, изборожденном морщинами лице не сохранилось и следа былой красоты. Казалось, в комнате стало темнее от ее присутствия, словно она притащила за собой шлейф темноты.
– Вы Мадлен Леклоз? – спросил Мустейн.
Женщина на мгновение замерла на месте, потом проковыляла к кровати и тяжелым вздохом рухнула на нее.
– На секунду я приняла вас за него, – проговорила она. – Вам лучше уйти. Он покончит со мной сегодня ночью.
Ее голос отдался шорохом в углу комнаты, словно дом распадался вместе с нею.
– Я друг Вайды Дюмар, – сказал Мустейн.
После непродолжительной паузы она сказала:
– Бедняжка. Лакомый кусочек для дьявола.
Она издала хныкающий звук, через несколько секунд перешедший в протяжное мычание.
– Почему?
Женщина поерзала в своем гнезде из засаленных ветхих одеял.
– Чего тебе от меня надо, мальчик? Я хочу съесть свой суп и помолиться.
Мустейн решил подступиться с другой стороны.
– Кому вы молитесь?
Она шумно засопела, повернула голову и вытерла нос о плечо, глянула на Мустейна поблескивающими глазами из-под спутанных прядей волос.
– Ты христианин, мальчик? Хочешь обратить меня в свою религию? – Она насмешливо фыркнула. – Ты здорово запоздал с этим.
– Мне просто интересно знать, – сказал он.
Какая-то птица пронзительно закричала на болоте. Мустейн повторил вопрос.
– Теперь я молюсь всем. Светлому доброму духу. Он пребывает повсюду. Серому доброму духу… Ему тоже.
Он хотел задать следующий вопрос, но она уже тихо разговаривала сама с собой на непонятном гортанном языке. На мгновение Мустейн остро ощутил ее присутствие – словно человек, придавленный бетонной плитой, оглушенный, еще не чувствующий боли, но уже сознающий чудовищную силу давления. Страх заполз в душу. Не обычный, смешанный с удивлением страх (что за фигня такая тут творится?), какой он испытал при недавней встрече с полицейским, но ползучий, проникающий страх перед чем-то, ускользающим за пределы восприятия, перед некой потусторонней силой, распознать которую могли разве только собаки своим тонким чутьем, но уж никак не он. Мустейн подождал, когда старуха прекратит свое бормотание, а потом спросил:
– Что произойдет с Вайдой Дюмар? Тяжелое хриплое дыхание участилось.
– О, он будет приходить к ней, чтобы возродить к жизни свое тело. Он будет приходить к ней каждую ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17