— воскликнула Ифигиния. — Скажи брату, что дашь благословение на брак, если он согласится с разумным сроком помолвки.
— Что ты называешь разумным сроком?
— Многие молодые пары в обществе заключают помолвку на год. Ты легко можешь убедить Беннета смириться е этим твоим требованием. В крайнем случае соглашайся на шесть месяцев.
— И что изменится после истечения срока помолвки?
— Год — очень большой срок, Маркус. И полгода тоже. Если Юлиана не пара Беннету, он убедится в этом сам.
— Не так-то просто расторгнуть помолвку.
— Да, но все-таки возможно. И ты быстро все уладишь без особого шума.
Маркус помрачнел:
— А если за это время Юлиана не скомпрометирует себя в глазах Беннета?
— Нельзя не учитывать и такую возможность. Но сейчас главное, чтобы влюбленная парочка не пришла в отчаяние. Если Юлиана действительно любит Беннета так же, как и он ее, они, конечно же, вообразят себя романтическими героями, соединенными самой судьбой. Они решатся переступить через своих близких и через все законы ради того, чтобы быть вместе.
— Проклятие! Но все, что ты говоришь, справедливо лишь в том случае, если я заблуждаюсь насчет Юлианы. А если я все-таки прав, тогда все кончено. Дорчестеры — все трое, включая и малышку Юлиану, — наверняка уже решили, что Беннет больше не представляет для них никакого интереса.
Ифигиния вздохнула:
— Милорд, я очень сомневаюсь в том, что вы правильно оцениваете ситуацию. Вы человек науки, возможно, самый умный из всех, кого я только встречала в своей жизни, но вы слепы как крот, когда дело доходит до любви. Любовь заставляет людей творить безумства.
Он внимательно посмотрел на нее:
— А вы откуда знаете?
Ифигиния поспешно прикусила язычок. Не могла же она сказать ему, что на собственном опыте знает, до какого отчаяния может довести безответная любовь.
— Я видела, как влюбилась моя сестра, — пробормотала она. Взгляд Маркуса стал еще пристальнее.
— В мужчину, который, как вы думали, любил вас?
Ифигиния задохнулась:
— Ты знаешь о Ричарде Хэмптоне?
— Да. — Он снова перевел взгляд на окно.
— Вы полагаете, что знаете все на свете, милорд?
— На собственном опыте я убедился, что сделать правильный вывод можно, лишь обладая полной информацией.
— Но раз ты уверен, что все знаешь, к чему тебе мои объяснения по поводу Ричарда?
На мгновение Маркус встретился с ней глазами — и снова отвернулся к окну, глядя на пролетающие мимо ночные улицы.
— Ты любила его?
— Мой ответ прозвучит бессмысленно для человека, не верящего в любовь.
— Ты уходишь от ответа.
— Просто следую твоему правилу, запрещающему удовлетворять чужое любопытство. — Она помолчала. — Но я готова заключить с тобой сделку.
— Какую еще сделку?
— Отвечу на твой вопрос, если ты пообещаешь откровенно ответить на мой.
— Согласен, — бросил Маркус. — Но ты отвечаешь первая. Итак, ты любила молодого Хэмптона?
Ифигиния помолчала, пытаясь быть честной. Странно — до чего же тяжело, оказывается, припомнить собственные чувства тех дней, когда она с волнением ждала предложения от Ричарда! Как бедны и бесцветны были ее переживания по сравнению с тем, что она сейчас испытывает к Маркусу!
— Думаю, что я смогла бы научиться любить его, — тихо прошептала она.
— Смогла бы научиться любить?! — изумленно переспросил Маркус. — Какая чепуха!
— Совсем не чепуха. Я до сих пор в душе синий чулок… учительница. Я верю в разум и убеждена, что при благоприятных условиях решимость, настойчивость, искреннее желание и умение понимать другого могут научить любить.
— Поэты расхохотались бы, услышав, как вы проверяете разумом любовь.
— Но вы же не поэт, милорд… Почему вы смеетесь?
— Да потому, что предмет обсуждения чертовски забавен. — Маркус насмешливо посмотрел на нее. — Значит, научиться любить можно лишь при наличии благоприятных условий. У вас с Ричардом они были?
— Думаю, да. Ричард — хороший, добрый человек. Сильный, чуткий, верный. Да, я сумела бы полюбить его.
— Ты нарисовала прямо идеал! Неужели ты могла бы полюбить эту ходячую добродетель?
— Да.
— И была бы верна ему?
Она нахмурилась:
— Конечно.
— Даже если бы встретила кого-нибудь после замужества? Даже если бы встретила человека, который превратил бы твою кровь в расплавленный огонь? Человека, предложившего бы тебе воспарить к звездам?
— Хочешь сказать, если бы встретила тебя, Маркус?
Он ничего не ответил и замер, скрытый мраком кареты. Ифигиния чуть заметно улыбнулась:
— Во-первых, весьма маловероятно, что мы встретились бы с тобой, выйди я за Ричарда. Но даже если бы это произошло, я осталась бы верна своему мужу. Я могу пренебрегать многими правилами, но у меня есть гордость и честь.
— Страсть не всегда поддается диктату воли, мадам.
— Не согласна. Более того, я уверена, что в глубине души вы тоже не верите в это, милорд. Мы умные люди и прекрасно знаем, что любых соблазнов можно избежать и любой страстью можно управлять.
К ее удивлению, Маркус вдруг улыбнулся в ответ:
— Допустим, ты права, Ифигиния. Но в таком случае что ты скажешь о нас с тобой? Значит, мы слабы волей, если уступаем собственным желаниям?
— Нет. — Медленно-медленно она развернула свой веер, потом сложила его. — Я скажу так… Мы оба вправе свободно предаваться своим страстям, что мы и сделали. Это наше право — право независимых взрослых людей. Но если мы были бы несвободны, то честь заставила бы нас противостоять искушению.
— Понятно. Свобода дала нам право поддаться соблазну — и мы поддались ему. Прелюбопытная логика, ничего не скажешь.
— Пожалуй, от обсуждения собственных страстей нам лучше вернуться к разговору о страстях твоего брата. Ты не можешь контролировать жизнь Беннета, Маркус. Не должен…
— Думаешь, я сам не понимаю этого? Я вовсе не собираюсь распоряжаться его жизнью. Я хочу лишь защитить его.
— Он волен полюбить того, кого захочет. Ты можешь только дать ему время, время обдумать свои действия. Вполне вероятно, за это время он еще сильнее уверится в том, что испытывает к Юлиане самую возвышенную любовь, а не просто вожделение.
— И все же мой подход к делу гораздо скорее даст желаемые результаты, — заявил Маркус. — Ничуть не удивлюсь, если нынче вечером я в корне пресек дальнейшее продолжение истории.
— А я уверена, твой подход ведет к катастрофе.
— Ад и все дьяволы! Ненавижу сентиментальную болтовню.
— Вы, милорд, теряете терпение всякий раз, когда дело касается чего-либо, не подчиняющегося законам науки.
— Насколько все было проще, когда Беннет был младше! — тихо вздохнул Маркус. — Он уважал мое мнение. Просил о помощи, когда нуждался в ней. Искал моего совета, когда брался за что-нибудь важное.
— Я понимаю, — грустно улыбнулась Ифигиния. — То же самое было и у меня, когда сестра была ребенком. Но все взрослеют, Маркус.
— И своими руками уничтожают возможность обрести счастье?
— Да, иногда…
— Слишком высока цена ошибки, Ифигиния. Я не позволю Беннету совершить ее.
Ифигиния сжала в руках веер:
— Милорд, несколько лет я давала уроки юным девушкам и обнаружила, что они не всегда усваивали именно то, чему я хотела научить их. Слишком часто они умудрялись извлечь нечто совсем иное из преподанных им уроков.
— Что должен означать сей прискорбный вывод?
— Поверьте мне, милорд, ваш подход к проблеме чреват огромным риском. Беннет может слишком многому научиться у вас.
— Очень надеюсь на это! — с вызовом воскликнул Маркус.
— А вот я очень сомневаюсь в том, что он правильно усвоит ваши уроки. Если история закончится плохо для Беннета, он рискует стать слишком похожим на вас, милорд.
Маркус смерил ее взглядом, полным презрительного недоумения:
— Прошу прощения?
— Вы научите Беннета таким вещам, что в последующие годы он может превратиться в человека, подобного вам…
— В какого же это человека, позвольте полюбопытствовать? — угрожающе-вкрадчиво спросил он.
— В человека, живущего по правилам столь строгим и неумолимым, что не оставляют места для любви…
Жуткая тишина повисла в карете. Маркус не шелохнулся, но Ифигиния чувствовала, что буквально тонет в пучине его безмолвного гнева.
— Милорд, не стану притворяться, будто много знаю о вашем первом браке. Я могу лишь догадываться и думаю — он не был счастливым.
— Он был настоящим адом.
— Хочу напомнить о нашей сделке. Ответьте на мой вопрос, милорд. В то время мог ли кто-нибудь из знакомых отговорить вас от этого брака?
— Нет. — Короткое слово упало словно тяжелый камень. — Скорее всего нет. Я был убежден, что знаю, что делаю… Я думал, что влюблен, — жестко усмехнулся Маркус. — И верил, что Нора любит меня.
— Возможно, так оно и было, — бросила пробный камешек Ифигиния.
— Нет. — Его руки сжались в кулаки. — Ей просто понадобился отец для ребенка, которого она носила.
Она застыла:
— Я не знала…
— Никто не знает об этом. Ни одной живой душе я не говорил, что моя Нора досталась мне после того, как зачала ребенка от другого мужчины.
— О Маркус! Но это ужасно!
Некоторое время он молчал, а Ифигиния никак не могла подобрать нужные слова. Ее ошеломила мысль о том, как долго Маркус носил в себе эту боль.
— Семья Норы жила по соседству, — вдруг заговорил Маркус. Голос его звучал так, будто каждое слово он выкапывал из могилы, в которой похоронил свое прошлое. — Мы росли вместе. Она была на год младше. Когда мне исполнилось шестнадцать, я понял, что влюблен, влюблен на всю жизнь.
— Маркус, пожалуйста, не надо! Не рассказывай…
Но он словно не слышал ее.
— Думаю, она находила меня забавным. И полезным. Вместе мы учились танцевать на местных балах. Я научил ее ловить рыбу. Нора была первой женщиной, которую я поцеловал.
Больше она не хотела ничего слышать.
— Ради Бога, Маркус!
— Но я был всего-навсего деревенским фермером. В то время титул принадлежал дальнему дядюшке, и я даже не догадывался, что в один прекрасный день унаследую его. А Нора…
Нора хотела от жизни гораздо большего, чем я мог дать ей. И она была красива, так красива, что ее родители строили на ее счет совершенно немыслимые планы. Они были уверены, что их дочь должна метить гораздо выше. Зачем ей какой-то мелкий сквайр! Когда Норе исполнилось восемнадцать, родители повезли ее на сезон в Лондон.
— И что же было дальше? — спросила Ифигиния, боясь услышать ответ.
— Она вернулась домой в июне, и все вдруг переменилось. Это была уже не та кокетливая, очаровательная, счастливая девочка, недавно отправившаяся покорять Лондон. Она сама бросилась в мои объятия и сказала, что только теперь поняла, что всегда любила только меня одного.
— Ясно. — Ифигиния опустила взгляд на свой веер. Непрестанно, нестерпимо бились в ее душе волны давней боли и гнева Маркуса.
— Я был столь наивен и неопытен, что поверил ей. — Маркус не отрывал глаз от ночной тьмы в окне кареты. — Она сказала, что не выносит городской жизни. Что хочет обвенчаться как можно скорее. Ее родители выразили самое горячее одобрение. Отец отвел меня в сторону и посоветовал отправиться в Гретна-Грин.
— Никакой длительной помолвки, как я понимаю?
— Каким-то образом все вдруг единодушно пришли к выводу, что незачем впустую тратить время и деньги. А я так любил Нору, что и не думал возражать. Мы отправились в Гретна-Грин. Брачная ночь прошла в гостинице. Я не мог дождаться, когда наконец Нора станет моей.
— Право, Маркус, сомневаюсь, что хочу услышать продолжение.
— Я так хотел ее. Я пытался быть нежным. Но той ночью она плакала. Мне казалось, она проплакала много-много часов. Она сказала, что я причинил ей ужасную боль. Что у меня грубые, мозолистые руки крестьянина. — Маркус взглянул на свои тяжелые кулаки. — Она была права. У меня руки фермера, и сам я был фермером.
Ифигиния затрепетала, вспомнив прикосновения этих рук. Сильных рук. Прекрасных рук. Такие руки заставляют женщину чувствовать себя прекрасной. Желанной. Защищенной. Глаза ее наполнились слезами.
— На следующее утро я увидел немного крови на простыне. Гораздо позже я узнал, что в тот день, когда мы уезжали в Гретна-Грин, мать Норы дала ей бутылочку с кровью. Но она напрасно так беспокоилась.
— Не понимаю, — прошептала Ифигиния.
— Даже если бы крови совсем не было, я никогда бы не заподозрил, что Нора уже спала с мужчиной. Я был девственником в брачную ночь. Я знал гораздо меньше, чем Нора.
— Но как ты догадался обо всем? — тихо спросила Ифигиния.
— Через месяц после свадьбы у нее случился выкидыш. Я едва не сошел с ума. Я не понимал, что происходит. Думал, Нора умирает.
— Боже праведный!
— Я бросился за доктором. После того как все было кончено, он и рассказал мне, что произошло. Добрый человек хотел успокоить меня, ибо не сомневался, что я отец и что ребенок явился причиной нашей поспешной поездки в Гретна-Грин. Он потрепал меня по плечу и заверил, что очень скоро у нас может быть еще один младенец.
— Ты сказал ему правду?
Маркус скривил губы:
— Нет, естественно. Разве кто-то захочет признаться, что его так жестоко одурачили? А потом, Нора… Она теперь была моей женой.
— И ты чувствовал, что обязан защищать и ее тоже, да? — спросила Ифигиния.
Маркус только пожал плечами.
— Много лет ты заботился о своем младшем брате. Твоей второй натурой стала потребность защищать и оберегать того, кто младше, кто слабее… Но что сказала тебе Нора?
— Когда я потребовал от нее ответа, она снова разрыдалась. А потом, не выдержав, выложила мне всю свою печальную историю. Ее соблазнил один из восхищенных поклонников, циничный молодой повеса, который искал богатую наследницу и вовсе не собирался жениться на моей Норе. Не собирался и скрывать свою победу от окружающих.
— Несчастная Нора.
— Она была опозорена. У нее не осталось никакой надежды на замужество, ее родители не обладали достаточным влиянием, чтобы заставить негодяя жениться.
— И тогда они увезли ее домой и заставили выйти за тебя.
— Они решили, что недалекий простодушный деревенский сквайр вряд ли когда-нибудь узнает правду. — Маркус снова взглянул на свои руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42