Сердце у меня глухо ухнуло вниз — неужели Роман умер? Какое значение имела теперь наша ссора, какое значение имело его недопустимое поведение, если больше я его никогда не увижу?
— Не бойся, девонька, — зашептала неизвестно откуда появившаяся жаба-нянька, — жив твой парень, жив. Потому что Сергей Михайлович в чистом халате вышел. А если больной на столе помрет, он прямо так выбегает, перчатки и халат на ходу снимает, на пол бросает и курить бежит. Сейчас твоего повезут, только ты к нему не подходи, а то выгонят. А ты лучше с сестричкой договорись, с Ольгой. Она сегодня в реанимации дежурит.
Бабка честно отрабатывала свою сторублевку.
Действительно, через несколько минут из операционной выкатили каталку, на ней лежало что-то, до горла закрытое простыней. Впрочем, то, что было не закрыто, нельзя было назвать головой, так оно было замотано бинтами. Я почувствовала, что пол уходит из-под ног, но старуха-нянька ловко подхватила меня и сунула под нос ватку с нашатырем.
— Оклемалась? — деловито спросила она. — Ну тогда иди вон по коридору, увидишь дверь реанимации, но туда не входи, подожди, пока сестричка выйдет.
Я побрела по коридору, придумывая на ходу, что сказать сестричке. А вот и она сама выскочила и побежала в конец коридора, где, я знала, была дверь на лестницу и место для курения.
Сама я курю редко, понятно, по какой причине. Но если и курю, то специальные сигареты, противоастматические. Но держу в сумочке пачку «Парламента» — так, на всякий случай. Вот как раз представился такой случай.
— Вы Оля? — спросила я девушку, протягивая ей сигареты.
— Ну да, — ответила она, прикуривая и кивком выражая благодарность. — Твой там лежит? — показала она на дверь реанимации. — Ужас какой!
— Даже не знаю, что с ним случилось, — голос мой дрогнул, — то есть знаю, что он в аварию попал, а что там… разбился сильно?
— И разбился, и обгорел, — сочувственно ответила Оля, — вся верхняя половина тела, очень большой участок кожи…
— Но надежда есть?
— Ну, надежда умирает последней, — философски ответила Оля и пожала плечами, — но ты держись… Если повидать его хочешь, то пойдем, только ненадолго. Но предупреждаю — в обморок не падать и волосы на себе не рвать! Тут все же реанимация.
Я тихонько отворила дверь палаты реанимации, вошла внутрь, но не сразу увидела Романа. Точнее, не сразу поняла, что этот странный неподвижный белый предмет, опутанный трубками и проводами, — это он, тот мужчина, с которым я прожила последний год.
Большую часть этого неподвижного предмета закрывала простыня, а то, что лежало поверх простыни, было плотно забинтовано, как египетская мумия. Руки, голова — все было сплошь укутано бинтами, и невозможно было поверить, что в этом белом коконе находится живой человек.
От мумии отходило множество проводов и трубок, которые соединялись с непонятными приборами, и вот эти-то приборы казались живыми и разумными — на экранах змеились голубоватые синусоиды, что-то пульсировало, поднимался и опускался белый ребристый поршень, прозрачная жидкость медленно стекала из капельницы.
Я снова перевела взгляд на тщательно запеленатую мумию, но не могла представить себе что там, внутри, — Роман…
Почему-то в этот самый неподходящий момент я вспомнила его бессмысленный, затуманенный взгляд во время любви, тихий, почти страдальческий стон, бисеринки пота над верхней губой… Неужели этого больше не будет? Неужели это действительно он лежит в марлевом коконе под слепящим голубоватым светом больничных люминесцентных ламп?
Белый поршень медленно поднимался и опускался, как будто дышал, как будто это именно он был единственным живым существом в этой ярко освещенной палате, а вовсе не безжизненная белая мумия на высокой кровати…
Я не могла отвести застывшего взгляда от этой мумии.
За спиной у меня скрипнула дверь палаты, послышались легкие, почти беззвучные шаги.
Я испуганно оглянулась.
Ко мне подошла сестричка Оля, та самая, которая провела меня сюда.
— Не мучай себя, — прошептала она, — ты ему ничем не поможешь. Сергей Михайлович сделал все, что можно, теперь только на бога надеяться… Ты иди домой, поспи, лучше завтра придешь, я вечером снова буду дежурить…
Я послушно вышла из палаты, прошла ночными коридорами, не заметив, как оказалась на улице.
Рядом со мной остановилась машина. Кажется, это был тот же самый водитель, который привез меня сюда.
Я не заметила, как добралась до дома, не заметила, как поднялась по лестнице, как вошла в квартиру.
Легла, не раздеваясь, и не надеялась уснуть, но провалилась в сон, как в омут, как в неподвижную темную воду.
Мне снилось, что я иду по длинному, ярко освещенному коридору — не такому, как в больнице, без госпитальной унылой стерильности, скорее это был коридор какого-то клуба. По сторонам от меня стояли люди, они застывали при моем приближении и смотрели на меня с удивлением, сочувствием и легкой насмешкой.
Я шла быстро, торопясь увидеть кого-то, догнать… и наконец увидела — от меня уходил Роман, я узнала его широкие плечи, темные, слегка вьющиеся волосы.
Я окликнула его, но он не обернулся, наоборот, прибавил шаг.
Я шла быстрее, быстрее, уже почти бежала, но расстояние между нами не сокращалось…
Тогда я закричала: «Обернись! Обернись!»
И он обернулся.
Но я не увидела знакомого лица.
Не увидела вообще никакого лица.
На месте лица был пустой темный провал.
Я закричала от ужаса… и проснулась от собственного крика.
Было совсем светло, взглянув на настенные часы, я увидела с удивлением, что проспала почти до десяти. Все тело болело, во рту был отвратительный привкус. Немудрено — я спала в одежде, в неудобном положении…
Вчерашние события нахлынули на меня с новой силой, и я едва подавила стон. Однако нужно было привести себя в порядок, принять душ, выпить кофе…
Но этим планам не суждено было осуществиться.
Только я встала и направилась в ванную, как задребезжал дверной звонок.
— Господи, кого это принесло!
Я подошла к двери и посмотрела в «глазок».
На площадке перед дверью стоял незнакомый мужчина в пиджаке и галстуке. Больше ничего определенного о нем сказать я не могла, поскольку его облик был искажен линзой «глазка».
— Вам кого? — осведомилась я хриплым со сна голосом.
— Вас, Наталья Сергеевна, — проговорил незнакомец.
Это прозвучало убедительно. Я открыла дверь.
В квартиру вкатился невысокий плотноватый мужчина с прилизанными серыми волосами. В светло-сером пиджаке и синем галстуке. На лице постно-сочувственное выражение.
— Какое несчастье!.. — воскликнул он, всплеснув маленькими пухлыми ручками. — Какое несчастье!
— А вы кто такой? — спросила я недовольно. Мечты о горячем душе и о паре часов одиночества таяли, как утренний туман.
— Я-то? — удивленно переспросил незнакомец, как будто мой вопрос показался ему в высшей степени неуместным. — Я… — Он на какое-то время задумался, как будто вспоминал, кто же он такой. — Я сослуживец Романа Васильевича… из его фирмы… Молчалин Алексей Степанович…
— Хорошо, что не Чацкий, — невольно отреагировала я.
— А? Что? — Гость взглянул на меня растерянно и снова воскликнул: — Какое несчастье!
— А вы, Алексей Степанович, по какому-то делу или так себе зашли?
— Конечно, по делу, по делу, — проговорил он, просачиваясь мимо меня в комнату, — я, собственно… то есть не только я, а все сослуживцы Романа Васильевича, мы хотели узнать, не нужно ли чем-то помочь… Может быть, какие-то лекарства или еще что-то…
Мне пришло в голову, что сегодня суббота, день как-никак выходной, хотя, конечно, в коммерческих фирмах эти вещи не соблюдаются… да и Роман говорил вчера, что у него на субботу назначены какие-то важные дела…
Гость, словно прочитав мои мысли, поспешно проговорил:
— Сегодня, конечно, выходной день, но у нас в фирме назначено было важное мероприятие, и тут вдруг узнаем о постигшем вас… нас… нас всех несчастье…
Я побоялась, что он снова примется причитать, как скверный актер в клубе пожарной части, но он замолчал, меленько семеня по комнате и шныряя глазами по всем углам.
— Так если у вас нет никакого конкретного дела, — начала я довольно невежливо, — то я не смею вас больше задерживать… Душ, знаете, хотела принять…
— Конечно, конечно, я вас не задержу, не беспокойтесь, Наталья Сергеевна, — залебезил этот странный человек, продолжая внимательно осматривать комнату. — Ведь это Романа Васильевича квартира?
Голос его звучал заискивающе до приторности, но подтекст вопроса был совершенно прозрачен: ты Роману никто, квартира эта не твоя, и нечего тут командовать!
— Романа, — подтвердила я, — и Роман пока что жив, так что не надо никаких намеков!
— Что вы! — гость всплеснул маленькими ручками. — Какие намеки! Разве я позволил бы себе… Мы все надеемся на лучший исход… на самый лучший исход… Я только хотел спросить… — Он вдруг замер, уставившись на что-то, что лежало на письменном столе. Я шагнула к нему, чтобы посмотреть, что его так заинтересовало, но мой гость резко развернулся ко мне лицом и спросил с неожиданным резким нажимом: — Вам не показалось, что Роман Васильевич в последнее время как-то странно себя вел?
— Что значит — странно?
— Ну, как-то необычно… как-то не так, как всегда…
— Нет, не показалось! — отрезала я. — Роман вел себя совершенно нормально!
— Очень хорошо, очень хорошо! — Молчалин молитвенно сложил ручки. — Конечно, нормально… я нисколько не сомневался… А вот еще один вопрос… — Он замолчал, уставившись на этот раз на что-то за моей спиной. Я обернулась, там, куда он смотрел, не было ничего интересного.
— Так что за вопрос? — напомнила я ему.
— Ах да, извините… вопрос вот какой… он… Роман Васильевич… не говорил вам, что собирается куда-то уехать? Допустим, за границу?
— Нет, — категорически отрезала я, — насколько я знаю, никуда он не собирался!
— Ну и отлично! — обрадовался этот странный человек. — Просто замечательно!
— Не знаю, что вы нашли такого замечательного, — зло проговорила я. — Человек попал в аварию, лежит в реанимации — вы это находите замечательным?
— Что вы, что вы! — он замахал ручками. — Как вы могли подумать? Я вовсе не об этом!
— Ну наконец вы все выяснили? — Я сдерживалась уже из последних сил. Этот фальшивый человечек страшно раздражал меня.
— Все, все, почти все! — Он понизил голос и приблизился ко мне, как будто хотел посекретничать. — Еще только один совсем маленький вопрос…
— Ну, какой еще вопрос? — поторопила я его.
— Вы случайно не замечали… не находили у него… у Романа Васильевича… каких-нибудь билетов? На самолет, допустим?
— Вы что же думаете, я шарила по его карманам? — На этот раз я возмутилась всерьез. — Знаете что, если у вас нет более важных дел, то я собираюсь принять душ и поехать к нему в больницу! Так что я вас больше не задерживаю! — И я решительно двинулась к нему, собираясь выпроводить из квартиры.
Впрочем, он не стал упираться и сам скользнул к дверям, по дороге еще пробежав глазами по углам.
Я захлопнула дверь за этим странным гостем. Первым моим побуждением было протереть после него все, к чему он прикасался, — так неприятно было его поведение, что казалось, на всем осталась слизь, как после моллюска.
«В душ! — решила я после ухода скользкого типа. — Немедленно в душ! А уж потом я подумаю, кто же это приходил ко мне и чего хотел. Нужно надеяться на лучшее, Роман очнется и все объяснит…»
Но я вспомнила безликий неподвижный белый сверток, мумию, лежащую на больничной кровати, и невольно вздрогнула. И тотчас осознала, что я так и не знаю, что же все-таки случилось с Романом. То есть он попал в аварию, Оля сказала, что сильно разбился и обгорел. Но каким образом? Столкнулся с другой машиной? Налетел на дерево? Но Роман всегда очень осторожно водил машину, лихачить он не любил.
Как бы в ответ на мои вопросы зазвонил телефон. Я подскочила к нему одним прыжком, с ужасом думая, что звонят из больницы. Сообщить они могли только плохие вести. Но звонил Федор, интересовался, как и что.
Трясущимися губами я проговорила несколько слов, описала, в каком положении оставила Романа в больнице.
— Мужайтесь, — сочувственно заговорил он, — это тяжелое испытание, я знаю, но нужно надеяться на лучшее.
Тут, очевидно, до него дошло, какие банальные вещи он говорит, и Федор замолчал. А я взяла себя в руки и сумела задать ему несколько толковых вопросов насчет аварии. Он мало что знал, сказал только, что, по его сведениям, машина, которую вел Роман, не вписалась в поворот возле деревни Зайцево, а там шоссе проходит по крутому обрыву, и внизу довольно глубокий овраг. Машина со всего размаху проломила ограждение и рухнула в овраг, а больше он ничего не знает. Федор еще немного помялся и предложил мне связаться с его знакомым гаишником, чтобы выяснить у него подробности. Сама не зная почему, я согласилась. Очевидно, просто невыносимо было сидеть в четырех стенах и ждать звонка из больницы. Федор обрадовался, что может что-то для меня сделать, и отключился.
Я побрела в душ, потом заварила себе кофе покрепче и съела два тоста. Пока я решала вопрос, следует ли краситься перед походом в больницу, снова зазвонил телефон и Федор велел, чтобы я тотчас ехала на Литовский проспект, дом 98, там находится областное управление ГИБДД, по старому ГАИ, и спросила там капитана Сарычева. Он сегодня как раз дежурит, так что не откажется со мной побеседовать.
Капитан Сарычев оказался крупным мужиком с лохматой шевелюрой. Он сидел в кабинете и, по первому моему впечатлению, невыносимо скучал. Еще бы, субботнее позднее утро, погода отличная, светит солнышко, не так уж часто в нашем городе выдается такой замечательный денек, хоть и летом! А он вынужден проводить выходные в городе. Ну что поделаешь — служба!
Когда я сослалась на Федора, капитан заметно оживился и пригласил меня присесть.
— Ну что тебе сказать, — начал он по-свойски, — авария самая типичная. То есть, конечно, плохо, но на этом месте многие бьются. Вот смотри, — он начал чертить на листке бумаги, — вот тут дорога заворачивает, вот тут — указатель на Зайцево, там внизу — овраг, вот тут заграждение.
1 2 3 4 5 6