Плюс все остальные, кто в последнее время не падал на колени, чтобы благоговеть перед ней.Но за что назначать штрафы? Во что поиграть? Двадцатое столетие, как насчет двадцатого столетия? Древний Рим или какая-нибудь еще старина были бы повеселее, но как раз тут-то сброд вроде паршивого Дональда Хогана намного лучше организаторов разбирается, что верно для данного периода, а что нет. Нанять профессионального арбитра? Какого-нибудь ученого червя? Может, студентишку-практиканта? Нет, однажды пробовала, не сработало. Кое-кто из проштрафившихся шокировал унылого мальчика, и он поддался… поправка: избегая штрафа – струсил… нет, тоже не то. Сдрейфил? Переметнулся? Проверить в словаре, как это говорили в двадцатом века.«И если, скажем, уговорить прийти Мела Мужелома, да попросить прихватить с собой чудненький новенький порошок, с которым у них в больнице экспериментируют… »С прямо-таки свирепой радостью она принялась тыкать в кнопки телефона.«Одно только слово, хотя бы жест, выпадающий из контекста, и ты у меня в штаны наложишь, засранец черномазый». РЕЖИССЕРСКИЙ СЦЕНАРИЙ (4)НАЦИЯ КВАРТИРАНТОВ Когда в шесть папа-мама Дональд добрался домой, Норман уже был там: сидел в своем любимом кресле в стиле Хилли, закинув ноги на пуфик, и просматривал сегодняшнюю почту. На «привет» своего квартиранта он ответил рассеянным кивком.К тому времени Дональд уже достаточно оправился от приступа депрессии, который пережил среди дня, чтобы по некоторым видимым признакам догадаться о настроении Нормана. Будучи мусульманином, Норман не притрагивался к алкоголю, но в мусульманских странах Африки марихуана была частью традиционного уклада жизни, и он позволял себе снять накопившееся за день напряжение парой пыхов. Несмотря на чрезмерно завышенные цены (каждый легализовавший траву штат вводил драконовские пошлины, борясь с выращенной за его пределами продукцией конкурентов), он курил марку, подобающую младшему вице-президенту «ДжТ»: общепризнанный фаворит «бей-голд». Сигарета дымилась рядом с ним в пепельнице, но ее дым уходил в воздух незамеченным.Более того, на полу у его ног, точно брошенная в приступе раздражения, валялась полнографическая картинка с бесконечной чередой ритмично сменяющих друг друга темных и светлых полос, по краю изображения была вытеснена эмблема Бюро генеалогических изысканий.Дональд уже давно решил считать манией то, как падок был его домохозяин на различные махинации этого генеалогического учреждения, которое в одержимый идеей потомства двадцать первый век выдаивало деньги из граждан, обеспокоенных своим генотипом. Сегодня Норман впервые не бросился, едва войдя в дом, за монохромным считывающим устройством, чтобы немедленно прочесть последние присланные ему приманки.Вывод: что-то основательно Нормана расстроило, напрочь выбило его из колеи.Соответственно, Дональд не попытался завести разговор, а как всегда, по возращении домой занялся собственной вечерней рутиной: проверил, не появились в его отсутствие на автоответчике новые сообщения (не появились), забрал из ниши доставки почту (как обычно, объемистую и состоящую по большей части из рекламных брошюр), настучав код на робобаре, получил свое виски, а потом со стаканом устроился в собственном кресле.Но читать почту он взялся не сразу. Сперва оглядел комнату, будто ожидая, что привычное окружение вот-вот приобретет тот налет чуждости, как это случилось около полудня с Пятой авеню.Просторным холлом, совмещавшим в себе гостиную и столовую и начинавшимся от входной двери, они пользовались сообща. И все же в нем почти не было следов Дональда Хогана. Когда Норман согласился пустить его к себе квартирантом, она уже была отделана и отчасти обставлена. Въехав, Дональд, разумеется, привез с собой кое-какие вещи, как, например, это кресло, несколько картинок, которые Норман одобрил, и массивный автомат, в просторечии именуемый робобаром, из которого можно было добыть почти любое спиртное. Не употребляя алкоголя сам, Норман имел только небольшой переносной винный погреб, который по договору аренды предписывалось держать в квартире для угощения гостей другого вероисповедания. При ближайшем рассмотрении из этих вещей никак не складывалось, что, собственно, представляет собой Дональд Хоган. Более того, все они находились в одной части комнаты, точно между жильцами лежала невидимая граница.Впрочем, никто бы не сказал, что комната отражала личность самого Нормана. Эта мысль оказалась для Дональда несколько неожиданной. Но внезапно он сообразил, что в подобранных Норманом оттенках и предметах есть некий внутренний порядок. Мерцающие красно-коричневые обои на стенах, факсимиле орнамента Уильяма Морриса на ковре, репродукции Пикассо, Поллока и Мура, даже потертое кресло Хилли казались подобранными с тем, чтобы, войди сюда в любой момент какой-нибудь шишка из «ДжТ», он мог бы, оглянувшись по сторонам, одобрительно кивнуть, успокоенный обстановкой, и решить, что Норман Хаус и впрямь степенный малый, положительный и достойный повышения.Дональда едва не передернуло, но, справившись с собой, он задумался, не пытался ли Норман произвести впечатление солидности и надежности и на него тоже, а не только на других, более влиятельных посетителей.Всего одна вещь в комнате выбивалась из общего тона (собственное имущество Дональда, какое попадалось на глаза, было слишком нейтральным и в счет не шло, наверное, поэтому Норман разрешил ему остаться на виду), а именно стоящий за креслом Нормана в самом дальнем углу комнаты полиорган, собственность его нынешней терки Виктории. Полиорган был чуть-чуть слишком современным, чуть-чуть слишком броским и потому выбивался из общего стиля. Но в силу неизбежности надолго он тут не задержится.Может, спальня Нормана более правдиво отражала его личность? Маловероятно, решил Дональд. К его собственной это не относилось, поскольку теоретически (хотя сейчас и не на практике) ее делила приходящая терка. Дополнительно у каждого из них было по маленькой комнате для полного уединения. Дональд никогда не переступал порога Нормановой, хотя пару раз заглядывал туда через приоткрытую дверь. Он сумел увидеть слишком мало, чтобы судить, было ли в ней что-то по-настоящему личное. В его комнате, по всей вероятности, ничего подобного не было. Ее скорее следовало бы назвать библиотекой, но опять же половина книг в ней была выбрана и заказана его работодателями и его вкусам никак не соответствовала.Если последствия совместного проживания столь негативны, думал он, как объяснить их с Норманом желание, да и вообще широко распространенный обычай снимать квартиру вместе? Как объяснить это иностранцу из менее здоровой и потому менее перенаселенной страны или старику, который помнит те времена, когда всякий вставший на ноги холостяк первым делом обзаводился собственной берлогой?Ну… Тут было одно очевидное преимущество плюс еще некоторое число дополнительных мелочей. Прежде всего совместное проживание обеспечивало им тот стандарт жилья, который по комфорту и простору превосходил все, что каждый из них мог бы позволить себе по отдельности. Даже при его окладе в «ДжТ» без квартиранта Норману пришлось бы основательно затянуть ремень, чтобы жить столь просторно, особенно если учесть, как после постройки Фуллерова купола подскочили цены.Кое-какие дополнительные стимулы были почти так же очевидны: например, обмен терками, воспринимавшийся как нечто само собой разумеющееся. Заметить другие было труднее: например, всегда удобно, если незнакомые люди решат, что они не просто живут, но и спят вместе. Иногда устаешь, когда тебя раз за разом спрашивают: «Если тебе позволено завести детей, почему ты их не заводишь?»В его собственной почте не нашлось ничего интересного; Дональд спихнул всю кипу в мусоросборник. Прихлебывая виски, он почувствовал на себе взгляд Нормана и выдавил улыбку.– Где Виктория? – поинтересовался он за неимением другой темы для разговора.– Отмывается. От нее пахнет, и я ей так и сказал. – Тон у Нормана был рассеянный, но за словами Дональд различил снобизм наизнанку современного афрама.«Ах ты грязная черная свинья… »Поскольку Норман был явно не склонен продолжать разговор, Дональд задумчиво перевел глаза на полнографическую картинку на полу. Ему вспомнилась прошлая «приманка», которую Норман оставил лежать в общей комнате: в ней утверждалось, будто в Бюро способны провести точный генетический анализ на основании всего лишь обрезков ногтей одного из родителей обследуемого. Ложь была настолько вопиющей, что Дональд подумал было, не пожаловаться ли в Бюро по охране прав потребителей. Даже в нынешние благодатные времена при наличии столь ничтожных данных у вас только шестьдесят четыре шанса из ста доказать, кто был ваш отец, не говоря уже о том, чтобы проследить индоевропейские корни в преимущественно афроамериканской наследственности.Но он все же решил не подавать жалобу из страха скомпрометировать свое прикрытие.«Боже, да знай я, какая это будет одинокая жизнь, я бы, наверное… »– Привет, Дональд, – сказала Виктория, выходя из ванной Нормана в облаке пара и духов «Двадцать первый век» от «Арпеже». Пройдя мимо него, она вызывающе положила ногу на колени Норману. – Понюхай меня теперь. Подойдет?– Подойдет, – не поднимая головы, ответил Норман. – Теперь пойди оденься.– Вот гнусный тип. Жаль, что ты мне нравишься. При звуке закрываемой двери Норман прокашлялся.– Кстати, Дональд, я все хотел тебя спросить. Ты собираешься что-нибудь предпринять для?..– Когда найду кого-то подходящего, – пробормотал Дональд.– Ты уже несколько недель это твердишь, черт побери. – Норман помялся. – По правде сказать, я подумывал, может, мне лучше пустить вместо тебя Горация. Насколько я знаю, он ищет свободный татами.Внезапно встревожившись, но скрыв свою реакцию, Дональд посмотрел прямо в лицо своему домохозяину, и поверх него вдруг наложилось лицо Виктории – так ясно, словно она еще не ушла из комнаты: высокая натуральная нордическая блондинка – женщин другого типа Норман в квартиру не приводил.«Он это серьезно?»Его собственная последняя постоянная по имени Дженнис была его любимицей: не просто терка, вращающаяся в сети менеджеров высшего звена, как большинство к ним приходивших, а настоящая женщина с сильной и независимой личностью, почти сорока лет и родившаяся в Тринидаде. Он не заменил ее отчасти из-за отсутствия желания, отчасти из-за ощущения, что не скоро найдет ей равную.И снова он испытал смятение, почти тошнотворную растерянность: уж такого в собственном доме он никак не ожидал. Он-то вообразил, что верно расценил характер Нормана, записав его в категорию застенчивых афрамов, неловко балансирующих между настойчивым желанием иметь белого квартиранта и плохо скрытым раздражением от того, что этот белый квартирант предпочитает черных подружек. Но только что упомянутый им Гораций был намного темнее самого Нормана.К его облегчению, зазвонил телефон. Отвечая на звонок и через плечо сообщая Норману, что это Гвиневера Стил приглашает их на вечеринку с маскарадом и фантами, он мысленно сформулировал вывод, к которому пришел.Но если он открыто и сразу об этом заговорит, есть риск, что Норман приведет свою угрозу в действие. Этот афрам ненавидел всех, кто сумел заглянуть под маску спокойствия, какую он обычно носил.«А мне, боюсь, не по силам снова привыкать к чужому человеку, как я привык к Норману. Пусть и нельзя утверждать, что мы друзья».– Кстати, а на какую тему эта вечеринка с фантами?– А? – Наливая себе еще на два пальца виски, Дональд повернул голову. – Ах да, двадцатый век.– Говори и веди себя соответственно периоду, так она задумала? – И на кивок Дональда: – Как раз такой дури от нее и можно ожидать, правда?– Разумеется, это дурь, – согласился Дональд, лишь наполовину обращая внимание на слова Нормана. – Она так одержима сегодняшним днем, что, наверное, думает, будто двадцатый век был случайно выбранным единым пластом поведения и мышления. Сомневаюсь, что она помнит, что еще десять лет назад сама в нем жила. Поэтому гости у нее будут разгуливать, приговаривая: «Плесни мне, папик» и «Мочалок застебать!», а одеты будут в сборную солянку из нейлоновых топов и юбок «новый взгляд».Я не это имел в виду, – сказал Норман. – С твоих слов выходит еще хуже, чем я думал.А что ты имел в виду? – спросил Дональд. В глубине души он почти испытывал потребность поговорить – и не обязательно о том потрясении, какое он сегодня пережил. Любая болтовня докажет, что он в состоянии раскрыться и не мучить себя недомолвками. Напряжение от того, что он не способен на обычное человеческое общение, начинало действовать ему на нервы.Углы рта Нормана опустились с намеком на горечь.Ну, готов поспорить, я буду первым афрамом в списке приглашенных, а раз я согласился, то окажусь единственным, и обязательно появится кто-нибудь, запрограммированный узреть, скажем, Билли Кларка. Тогда она велит своей свите сплотиться и объявить, что мой фант проиграл: мол, я не изображаю из себя Дядю Тома.Ты правда так думаешь? Тогда зачем, черт побери, ты согласился?Э-э, я ни за что на свете этого не пропущу, – с оттенком мрачного удовлетворения сказал Норман. – В двадцатом веке произошло многое помимо того, о чем нравится вспоминать Гвиневере, и я получу огромное удовольствие, ткнув ее в это аристократическим носом.Повисло молчание. Обоим оно показалось нестерпимо долгим. Норман выкурил едва половину своего «бей-голда», недостаточно, чтобы время замедлилось, но замолчал он потому, что посмел краешком коснуться предмета, о котором такие, как он, ни за что не желали заговаривать, и Дональд вполне сознавал, откуда взялись эти недомолвки. Однако для него сгусток отсылок на двадцатый век потянул за собой цепь ассоциаций, которые все ветвились и ветвились, и наконец он уже не мог понять, какие из них относятся к предыдущему разговору, а какие нет.Может, зря я помянул о том, чтобы выставить Дональда и взять вместо него Горация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13