VadikV


103
Джеймс Крюс: «Тим Талер, и
ли Проданный смех»


Джеймс Крюс
Тим Талер, или Проданный смех



«Тим Талер, или Проданный смех»: АСТ, Астр
ель, Транзиткнига; Москва; 2004
ISBN 91df1929-4602-102a-a782-343779b830c7
Оригинал : James Kr ь'75
ss, “Timm Thaler oder Das verkaufte Lachen”
Перевод: А. Исаева

Аннотация

Ты слышишь весёлый и заливисты
й смех? Он звенит, словно тысяча серебряных колокольчиков. Кто хоть раз ус
лышал этот смех, не забудет его никогда! Так смеётся замечательный мальч
ишка по имени Тим Талер. Смех Ц его главное сокровище.
Но однажды Тим позабыл об этом и совершил ужасную сделку.

Джеймс Крюс
Тим Талер, или Проданный смех

Дорогие маленькие и большие читатели!
В этой книге говорится про смех и про деньги.
Смех объединяет людей всего мира. И в московском метро, и в нью-йоркском с
меются точно так же, как в парижском. Остроумной шутке так же весело улыбн
утся в Токио, Каире и Праге, как в Мадриде, Копенгагене и Стокгольме. К наст
оящим богатствам, таким, как счастье, мир, человечность, деньги никакого о
тношения не имеют. А вот смех имеет, да ещё какое!
Когда кто-нибудь вот так, как в этой книге, променяет свой смех на деньги, э
то очень печально. Ведь это значит, что он променял настоящее богатство н
а фальшивое Ц счастье на роскошь, и пожертвовал свободой, которую дарит
нам смех. Смейтесь, дорогие читатели, над теми, кто считает, что всё на свет
е продаётся за деньги, и их оружие заржавеет и придёт в негодность!
А теперь запаситесь вниманием и терпением, и вы узнаете, какой трудный, за
путанный и горький путь прошёл один мальчик Ц звали его Тим Талер, прежд
е чем понял, как дорог смех и даже самая обыкновенная улыбка.
Джеймс Крюс.

Эту историю рассказал мне один человек лет пятидесяти; я познакомился с
ним в Лейпциге, в типографии, куда он так же, как и я, заходил узнавать, подви
гается ли дело с печатанием его книги. (Речь в этой книге, если не ошибаюсь,
шла о кукольном театре.) Человек этот поразил меня тем, что, несмотря на св
ой возраст, смеялся так сердечно и заразительно, словно десятилетний мал
ьчик.
Кто был этот человек, я могу только догадываться. И рассказчик, и время дей
ствия, и многое другое в этой истории так и осталось для меня загадкой. (Вп
рочем, судя по некоторым приметам, главные её события развернулись около
1930 года.)
Мне хотелось бы упомянуть, что записывал я эту историю в перерывах между
работой на оборотной стороне бракованных гранок Ц длинных-предлинных
листов второсортной бумаги. Потому и книга разделена не на главы, а на «ли
сты», но листы эти, собственно говоря, и есть не что иное, как главы.
И ещё одно предупреждение. Хотя в этой книге говорится про смех, смеяться
читателю придётся не так уж часто. Но, пробираясь её путями сквозь темнот
у, он будет, сколько бы ни кружил, всё ближе и ближе подходить к свету.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПОТЕРЯННЫЙ СМ
ЕХ


Что ж, по рукам, король! Но, пра
во, верь,
Смех означает: человек не зверь
Так человек природой награждён
Когда смешно, смеяться может он!

Из пролога кукольной комедии


«Гусь, гусь Ц приклеюсь, как
возьмусь!»


1. МАЛЬЧИК ИЗ ПЕРЕУЛКА

В больших городах с широкими улицами и теперь ещё встречаются переулки т
акие узкие, что можно, высунувшись из окошка, пожать руку соседу из окошка
напротив. Иностранные туристы, которые путешествуют по свету с большим з
апасом денег и чувств, случайно очутившись в таком переулочке, всегда во
склицают: «Как живописно!» А дамы вздыхают:
«Какая идиллия! Какая романтика!» Но эта идиллия и романтика Ц одна види
мость, потому что в таких переулках обычно живут люди, у которых совсем ма
ло денег. А тот, у кого в большом богатом городе так мало денег, нередко ста
новится угрюмым и завистливым. И дело тут не только в людях, тут дело в сам
их переулках.
Маленький Тим поселился в таком переулке, когда ему было три года. Его вес
ёлая круглолицая мама тогда уже умерла, а отцу пришлось наняться подсобн
ым рабочим на стройку, потому что в те времена не так-то легко было найти х
оть какую-нибудь работу. И вот отец с сыном переехали из светлой комнаты с
окнами на городской сад в узкий переулок, вымощенный булыжником, где все
гда пахло перцем, тмином и анисом: в переулке этом стояла единственная во
всём городе мельница, на которой мололи пряности. Вскоре у Тима появилас
ь худощавая мачеха, похожая на мышь, да ещё сводный брат, наглый, избалован
ный и такой бледный, словно лицо ему вымазали мелом.
Хотя Тиму только исполнилось три года, он был крепким и вполне самостоят
ельным пареньком, мог без всякой посторонней помощи управлять океански
м пароходом из табуреток и автомашиной из диванных подушек и на редкость
заразительно смеялся. Когда его мама была ещё жива, она хохотала до слёз,
слушая, как Тим, пустившись в далёкое путешествие по воде и по суше на свои
х подушках и табуретках, весело выкрикивает: «Ту-ту-ту! Стоп! Аме-е-рика!» А
от мачехи он за то же самое получал шлепки и колотушки. И понять этого Тим
не мог.
Да и сводного брата Эрвина он понимал с трудом. Свою братскую любовь тот п
роявлял весьма странным способом: то кидался щепками для растопки, то ма
зал Тима сажей, чернилами или сливовым джемом. И уж совсем непонятно было,
почему доставалось за это не Эрвину, а Тиму. Из-за всех этих непонятных ве
щей, приключившихся с ним на новой квартире в переулке, Тим почти совсем р
азучился смеяться. Только когда отец бывал дома, звучал ещё иногда его то
ненький, заливистый, захлёбывающийся смех.
Но чаще всего отца Тима не было дома. Стройка, на которую он нанялся, наход
илась на другом конце города, и почти всё свободное время уходило у него н
а дорогу. Он и женился-то во второй раз главным образом для того, чтобы Тим
не сидел целый день дома один. Только по воскресеньям ему удавалось тепе
рь побывать вдвоём со своим сыном. В этот день он брал Тима за руку и говор
ил мачехе:
Ц Мы пошли гулять.
Но на самом деле он шёл вместе с Тимом на ипподром и ставил на какую-нибуд
ь лошадь, совсем немного, мелочишку, то, что удалось скопить за неделю поти
хоньку от жены. Он мечтал, что в один прекрасный день выиграет целую кучу д
енег и опять переберётся с семьёй из узкого переулка в светлую квартиру.
Но, как и многие другие, он напрасно надеялся на выигрыш. Почти всякий раз
он проигрывал, а если и выигрывал, то выигрыша едва хватало на кружку пива
, на трамвай да на кулёк леденцов для Тима.
Тиму скачки не доставляли особого удовольствия. Лошади и наездники мель
кали так далеко и так быстро проносились мимо, а впереди всегда стояло та
к много людей, что, даже сидя на плечах у отца, он почти ничего не успевал ра
зглядеть.
Но хотя Тиму было мало дела и до лошадей и до наездников, он очень скоро ра
зобрался в том, что такое скачки. Когда он ехал с отцом домой на трамвае, де
ржа в руках кулёк с разноцветными леденцами, это значило, что они выиграл
и. Когда же отец сажал его на плечи и они отправлялись домой пешком, это зн
ачило, что они проиграли.
Тиму было всё равно, выиграли они или проиграли. Ему так же весело было сид
еть на плечах у отца, как и ехать в трамвае, даже, по правде сказать, ещё весе
лее.
А самое весёлое было то, что сегодня воскресенье и они вдвоём, а Эрвин с ма
чехой далеко-далеко, так далеко, словно их и вовсе нет на свете.
Но, к сожалению, кроме воскресенья, в неделе ещё целых шесть дней. И все эти
дни Тиму жилось так, как тем детям в сказках, у которых злая мачеха. Только
немного похуже, потому что сказка Ц это сказка, начинается она на первой
странице и кончается, ну, скажем, на двенадцатой. А такое вот мучение изо д
ня в день целый год, да ещё не один год, а много лет подряд, Ц попробуй-ка ег
о вытерпи! Тим так привык упорствовать, дерзить, стоять на своём, что, не бу
дь на свете воскресений, он наверняка Ц просто из одного упрямства Ц пр
евратился бы в отпетого сорванца и грубияна. Но так как, к счастью, воскрес
енья всё-таки есть на свете, он остался обыкновенным мальчиком. Даже смех
его звучал по-прежнему: он словно подымался откуда-то из глубины и заканч
ивался счастливым, захлёбывающимся смешком.
Правда, его смех раздавался теперь всё реже и реже. Тим стал замкнутым и го
рдым, невероятно гордым. Только так он и мог защищаться от нападок мачехи,
пилившей его весь день без передышки, хотя иной раз и без всякого злого ум
ысла.
Тим очень радовался, когда пошёл в школу. Теперь он с раннего утра до самог
о обеда был вдали от своего переулка Ц не за полкилометра, а за тридевять
земель. Здесь в свой первый учебный год он стал снова часто смеяться, и слу
чалось, учитель, взглянув на него, забывал, за что собирался сделать ему за
мечание. Теперь Тим и сам старался помириться с мачехой. Стоило ей разок п
охвалить его за то, что он притащил один тяжёлую сумку картошки, и он чувст
вовал себя совершенно счастливым, становился покладистым и сговорчивы
м и готов был помогать ей с утра до вечера. Но, снова получив нагоняй, он опя
ть замыкался, мрачнел и надевал маску гордеца. Тогда к нему было не подсту
питься.
Ссоры с мачехой сказывались на его школьных занятиях. Тим, хоть и был куда
сметливее многих в классе, часто получал отметки хуже других ребят, пото
му что невнимательно слушал, когда учитель объяснял урок. И ещё из-за дома
шних заданий.
Делать дома уроки ему было очень трудно. Только он садился со своей грифе
льной доской за кухонный стол, как появлялась мачеха и прогоняла его в де
тскую Ц комнату, где он спал вместе с Эрвином. Но детская была царством ег
о сводного брата, а тот ни на секунду не оставлял Тима в покое: то требовал,
чтобы Тим с ним играл, и злился, когда тот отказывался; то расставлял на ст
оле свой конструктор, и Тиму даже некуда было положить тетрадку. Как-то ра
з Тим, окончательно выведенный из терпения, укусил Эрвина в руку. Это не пр
ошло ему даром. Увидев кровь на руке своего любимца, мачеха принялась воп
ить, что Тим преступник, коварный злодей, разбойник с большой дороги. Отец
не проронил за ужином ни единого слова. С этого дня Тим перестал бороться
со сводным братом и готовил уроки, пробравшись тайком в спальню родителе
й. Но Эрвин выследил его и донёс, а одна из заповедей мачехи гласила: «В спа
льне родителей детям делать нечего!»
Теперь Тиму ничего не оставалось, как готовить уроки в обществе Эрвина. Е
сли тот занимал единственный столик, стоявший в комнате, Тим садился на к
ровать и писал, положив тетрадку на тумбочку. Но сидел ли он за столом или
примостившись у тумбочки, он всё равно, как ни старался, не мог сосредоточ
иться на задаче. Только по средам, когда Эрвин ходил в школу во вторую смен
у, Тиму удавалось сделать уроки так, как ему хотелось. А ему хотелось, чтоб
ы учитель остался им доволен. Да и вообще ему хотелось жить в дружбе и добр
ом согласии со всем миром.
Но, как это ни печально, его домашние работы с каждым годом нравились учит
елю всё меньше и меньше. «Светлая голова, Ц говорил учитель, Ц но лентяй
и совершенно не собран». Как он мог догадаться, что Тиму приходится кажды
й день заново отвоёвывать себе место для приготовления уроков? Тим не ра
ссказывал ему об этом: он был уверен, что учитель и сам всё знает. Так случи
лось, что и школа подсказала Тиму всё тот же грустный вывод: жизнь непонят
на, а все взрослые Ц конечно, за исключением его отца Ц несправедливы.
Но и этот единственный справедливый человек его покинул. Через четыре го
да после того, как Тим в первый раз пошёл в школу Ц все эти годы он с трудом
перебирался из класса в класс, Ц отец погиб на стройке: на него свалилась
доска, упавшая с огромной высоты.
Это было самое непостижимое из всего, что случилось до сих пор в жизни Тим
а.
Сначала он просто не хотел этому верить. Только в день похорон, когда крас
ная, зарёванная мачеха дала ему пощёчину за то, что он забыл почистить её т
уфли, он вдруг ясно понял, как он теперь одинок.
Ведь сегодня было воскресенье.
В этот день Тим впервые заплакал. Он плакал об отце, и о себе, и о том, как пло
хо устроен мир, и сквозь плач он услышал, как мачеха в первый раз сказала: «
Прости меня, Тим».
Час, проведённый на кладбище, был словно дурной сон, который хочешь поско
рее забыть и от которого остаётся лишь смутное, щемящее чувство. Тим нена
видел всех этих людей, стоявших вокруг него и говоривших что-то, и певших,
и читавших молитвы. Его раздражала плаксивая болтовня мачехи, тут же пер
еходившая в причитания, если кто-нибудь приближался к ней, чтобы выразит
ь «глубочайшее соболезнование». Он был один со своим горем и не хотел дел
ить его ни с кем. И как только толпа начала расходиться, он тут же убежал.
Без всякой цели бродил Тим по улицам, и когда он очутился возле городског
о сада и прошёл мимо окон той квартиры, где совсем ещё маленьким смеялся и
кричал: «Ту-ту-ту!», его охватило такое отчаяние, что ему чуть не стало дурн
о.
Из окна его прежней комнаты выглянула чужая девочка с нарядной куклой на
руках и, заметив, что Тим смотрит в её сторону, высунула ему язык. Тим быстр
о пошёл дальше.
«Если бы у меня было очень много денег, Ц думал он, бродя по улицам, Ц я сн
ял бы большую квартиру, у меня была бы там отдельная комната и каждый день
я давал бы Эрвину на карманные расходы, сколько он ни попросит. А мать могл
а бы покупать себе всё, что захочет».
Но это были только мечты, и Тим это знал.
Сам того не замечая, он шагал теперь в сторону ипподрома, туда, где проводи
л раньше с отцом счастливые воскресенья. Когда отец был ещё жив.

2. ГОСПОДИН В КЛЕТЧАТОМ

Тим добрался до ипподрома, когда первый заезд уже близился к концу. Зрите
ли кричали и свистели, выкликая всё громче, всё чаще одно только имя: «Вете
р!»
Тим стоял, с трудом переводя дыхание:
1 2 3 4 5