Аннотация
Издателям и владельцам сайтов: Я приветствую свободное распространение своих текстов в Интернете. Вы можете выложить на своем сайте любые понравившиеся тексты, даже не спрашивая моего разрешения. Мне лишь важно, чтобы вверху каждого текста сохранилась строчка: "автор – Леонид Каганов " с ссылкой на Подробнее прочтите в моей авторской политике. По остальным вопросам свяжитесь со мной: lleo@aha.ru
ЛЮБОВЬ ДЖОННИ КИМА
© автор – Леонид Каганов, 2002
© художник – Олег Окунев
– Я расскажу вам историю великой любви! – загремел под сводами голос мистера Броукли. – Нашим Джонни двигала любовь! Великая любовь к музыке! Вспомним, Джонни родился и вырос в небогатой семье, но с детства любил клипы! Вы видели его комнату? Она оклеена плакатами эстрадных звезд! Еще в колледже, как только Джонни удавалось заработать немного денег, он тратил их на музыкальные карты! Он жил музыкой! Обменивался альбомами с приятелями по району! Мечтал собрать коллекцию всей музыки Земли! Но откуда простому пареньку взять столько денег?
Мистер Броукли сделал эффектную паузу, прокашлялся и налил себе воды. Я с надеждой смотрел на его сутулую фигуру в старомодном пиджаке, на его горло – толстое, старческое, в багровых складках. Оно пульсировало, как сердце, в такт глоткам.
– Нет! – кашлянул мистер Броукли и поставил стакан. – Не таков наш Джонни! Он не пошел грабить банк! Он не стал продавать наркоту на улице! Почему? Джонни не преступник! Применив свой талант электрика, Джонни строит в гараже невиданный, уникальный прибор! Который позволит ему отныне переписывать для домашнего пользования любые понравившиеся…
– Самодельную копировальную технику и сканер для снятия государственной защиты с карточек Джонни приобрел у электронщика Скотти Вильсона, также проходящего по делу музыкальных пиратов, – сообщил обвинитель монотонным голосом.
– Пожалуйста, не перебивайте адвоката. – обиделся мистер Броукли. – Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Да, собирая личную коллекцию, ему пришлось заняться незаконным копированием. Порой ему приходилось изготовлять карточки и для друзей – обменивать, дарить… А кто из вас, уважаемые судьи, устоит перед соблазном поделиться своей радостью с ближним? Разве не сам Господь благословил нас делиться всем, что имеешь? Должны ли мы так жестоко наказывать Джонни? Мой подзащитный признал вину и раскаялся! Разве он не наказан уже тем, что у него конфисковали дорогостоящую аппаратуру и всю фонотеку, которая была ему дороже жизни?! Нет! Мы дадим ему еще один шанс начать честную жизнь! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
Мистер Броукли картинно замер с поднятой рукой. Наступила тишина. По залу кружилась большая осенняя муха.
– Напоминаю суду, что в гараже обвиняемого найдено более восьмидесяти тысяч незаконно изготовленных музыкальных карт, – произнес обвинитель бесцветно. – За два года подпольной деятельности он продал перекупщикам свыше двухсот тысяч музыкальных карт, заработав на этом более ста тысяч кредитных знаков.
– Ну, не знаю… – обиженно пробурчал мистер Броукли и сел.
И я понял, что мне крышка. Странно, но до этого момента я еще надеялся, что все обойдется. Дальше я помню смутно, и лишь последняя речь судьи впечаталась в память, словно ее вбили туда молотком:
– Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном изготовлении и распространении авторской продукции. Суд приговаривает Джонни Кима к семи месяцам лишения внутренней свободы.

* * *
В ту ночь мне снилась статуя Свободы. Она стояла на песчаном берегу, пламя гулко рвалось из поднятого факела и освещало заревом бегущие морские волны. Она была живая, я видел ее гладкую розоватую кожу. На ней была обтягивающая майка. Она не смотрела на меня, смотрела далеко-далеко в море. И танцевала. Даже не танцевала, просто легонько покачивала бедрами, чуть сгибая то одну, то другую коленку – как уставшая девчонка на танцполе. А над ней кричали чайки. Кричали так тоскливо и пронзительно, что в конце концов я понял: это телефон. И проснулся.
Оказалось, даже не телефон – звонили в дверь. Чертыхаясь, я завернулся в одеяло и прошлепал в прихожую. На пороге стоял Григ с ящиком пива.
– Надеюсь, не разбудил? – спросил он осторожно.
– А как ты думаешь?
– Я ж не знаю, как ты теперь… – Григ запнулся, – думал, тебе все равно не спится… Я волновался, что ты… Телефон отключен, ну и это… Решил приехать. Тебе же сейчас нельзя одному?
– Со мной порядок, – сказал я. – Телефоны в суде попросили отрубить, а потом я и забыл. Да проходи уже, не стой в дверях! Сейчас оденусь.
Пока я одевался и чистил зубы, Григ успел порылся в моем холодильнике и приготовить яичницу. Есть мне совсем не хотелось. Я отхлебнул пива и теперь задумчиво щекотал яичницу кончиком вилки.
– Тебя напрягает об этом рассказывать? – спросил Григ.
– Любопытство заело? – усмехнулся я. – Да нет, чего тут напряжного? Что именно тебе интересно?
– Ну, я сидел в зале, когда эта сука объявила семь месяцев. А потом тебя увели.
– Остальным чего дали, не запомнил?
– Дика отпустили. Он отмазался, типа курьер, и вообще не знал, что в коробках.
– Ну слава богу, еще не хватало загреметь Дику с женой и ребенком…
– Спасибо, что меня не сдал… – потупился Григ.
– А ты по-любому тоже курьер. Так что не скули. Скажи лучше, как дядька Вильсон?
– Два с половиной года…
– Два с половиной?! – изумился я. – Вот звери! Ты ему звонил?
– Да чего ты за Скотти волнуешься? У него уже вторая судимость за подпольную электронику. Говорят, вторая идет намного легче. Скажи лучше, что с тобой было?
– Тебе интересно? Я тебя разочарую – ничего интересного. Повели меня в подвал, в судебную лабораторию. Дали подписать какую-то бумагу – я не помню, херня какая-то. Измерили давление, вкололи под лопатку какую-то гадость. Усадили в кресло, пристегнули, надели на голову электроды. Лоб с подбородком воткнули в специальную рамку, чтоб не вертел башкой. Там экран перед креслом, на нем заставка крутится – статуя Свободы, разумеется. А что дальше было, я не помню – отрубился.
– А потом?
Я неосторожно ткнул вилкой, глаз яичницы лопнул и потек по тарелке веселым желтым ручьем.
– Все. Отстегнули от кресла и отправили домой. Предлагали отвезти на полицейской машине, но я отказался – на хер надо? Поехал на подземке. Добрался до дому и спать лег.
– Ну а как… ощущения?
– А то сам не представляешь? Забыл, как в колледже от тебя Кэтти ушла? Как мы вот так же сидели, и ты мне тут в соплях рассказывал, что жить без нее не сможешь, и больше никто и никогда…
– Да уж прямо в соплях из-за этой шлюхи! – обиделся Григ. – Да и когда это было?
– Не важно когда, важно как. Вот точно так же, только по максимуму. И к статуе Свободы. И не пройдет, пока не снимут через семь месяцев. Самому было интересно – как им это удастся? Чтоб я, да к статуе… Не знаю как, но удалось.
– Наверно, это лучше, чем в тюряге сидеть, как было до реформы правосудия? – кивнул Григ с набитым ртом.
– Не знаю… – задумался я. – Не знаю, что хуже. Я типа продолжаю жить сам по себе, где хочу и как хочу… С другой стороны – на хер мне это теперь надо?
– Тяжело?
– Очень тяжело… – вздохнул я.
– Держись, – сказал Григ.
– Держусь.
– Интересно, а если бы ты геем был? А тут статуя Свободы…
– Во, точно. – Я отхлебнул пива. – Вот эту анкету я и подписывал! Если б я девкой был или геем – меня б в статую Гагарина втюрили.
– А ты не мог их обмануть? Сказать, что гей, и у них бы ничего не сработало?
– А если бы сработало?
Мы помолчали.
– На, съешь еще и мою, все равно мне не хочется. – Я подвинул Григу свою тарелку.
– А можно нескромный вопрос? – сказал Григ. – Ты на нее дрочишь?
– Ты долбанутый? – разозлился я. – Ты понимаешь, что такое любовь? Трахать я могу кого угодно, вон Эльке сегодня позвоню! Любовь – это когда жить без нее не можешь! Когда постоянно думаешь о ней! Когда готов все сделать ради нее! Когда хочется каждую минуту быть рядом! Просто рядом!
– Понял, – сказал Григ. – Сорри. Не голоси.
Мы снова помолчали. Григ доел мою яичницу и открыл вторую бутылку пива.
– Адвокат – урод полный, – сказал он.
– Урод, – кивнул я. – А говорили – лучший. Жалко денег.
– Судьи – подонки, – сказал Григ. – Семь месяцев!
– Подонки, – вяло кивнул я.
– Статуя Свободы, – сказал Григ. – Не могли хотя бы девку симпатичную найти? Почему выбрали для наказания такую страшную…
Закончить он не успел – мой кулак врезался ему в подбородок. Григ мешком кувыркнулся на пол, бутылка выпала, стукнулась об стену и разлетелась на сотни зеленых брызг.
– Джонни, ты чего?!
– Пошел вон из моего дома, урод!!! – рявкнул я и почувствовал на глазах слезы ярости. – Если ты еще раз что-нибудь подобное скажешь про нее…
* * *
Я еще раз оглядел собравшихся – они сидели по кругу в мягких креслах. Некоторые из них были полными отморозками – видно по харям. Но были и приличные люди. Особенно меня позабавил пожилой толстячок, чем-то похожий на адвоката Броукли, – он суетился, пытаясь сесть поудобнее и пристроить на коленях старомодный ноутбук. Но правая нога у него не сгибалась, а прислоненная к креслу тросточка все время падала, и ему приходилось за ней мучительно нагибаться. Когда в комнату вошла строгая молодая женщина в белом халате, все замерли, а затем раздалось хором: «Здравствуйте, Марта!»

– Здравствуйте, – сказала Марта и посмотрела на меня. – У нас новенький?
– Джонни Ким, – сказал я. – Распространение авторской продукции. Семь месяцев.
– Тс-с-с!!! – укоризненно зашипела Марта. – Зачем же так? У нас не принято называться по имени и сообщать статью! Надо было выдумать псевдоним!
– Почему?
– Это свобода тайны личности. Джонни… раз уж вы открылись, мы будем называть вас Джонни? Вы стали участником группы психологической помощи…
– Я пока только зашел посмотреть, что это такое.
– Как давно вы осуждены?
– Восьмой день.
– Хе! – усмехнулся крупный детина с неприятным взглядом.
– Осуждены впервые? И почему вы до сих пор не ходили на занятия? – удивилась Марта. – Два раза в неделю это совершенно бесплатно! Если чаще – то на коммерческой основе.
– Что, помогает?
– Внимание! – Марта подняла голову и дважды хлопнула в ладоши. – Помогают ли наши занятия?
– Да-а-а… До-о-о… До-о-о… – закивали со всех сторон.
– Тогда начнем. Джонни, вы пока можете ничего не говорить, только смотреть. Чувствуйте себя свободно! Если захотите высказаться – мы поговорим с вами об этом. Итак, Демон?
– Здесь, – сказал громила с неприятным взглядом.
– Вы выполнили домашнее задание группы? Прочитайте.
Демон неожиданно скис и покосился на меня.
– Демон! – хлопнула Марта в ладоши. – Не стесняйтесь новичка! У вас с Джонни одно прекрасное чувство любви к Свободе! Читайте!
– Личное письмо к Свободе, – забубнил детина, вставая и разворачивая мятый листок. – Дорогая Свобода. Мне без тебя очень плохо. Я о тебе все время думаю. Ты классная. Ты очень хорошая. Скучаю, что тебя нет со мной. Мне без тебя плохо. Я тебя люблю. Все.
– Все? – удивилась Марта.
– Все сказал, чего размусоливать? – смущенно пожал плечами детина и неожиданно всхлипнул.
– Это лучше, чем в прошлый раз. Садитесь, Демон. Кто еще написал? – Марта оглядела группу.
– Я! – неловко приподнялся толстячок, тут же сел обратно и торопливо распахнул ноутбук. – Я написал новую главу романа!
– Начина-а-ается… – вздохнул кто-то.
– Мистер Фольстен, она большая? – спросила Марта. – Может, оставите мне прочесть?
– Ну, она, конечно, большая… – совсем по-детски заныл толстяк, – но я постараюсь зачитать быстренько…
Марта шагнула к нему и мягко закрыла ноутбук.
– Мистер Фольстен, а вы перескажите нам своими словами?
– Ну… – глаза толстячка забегали, – Я писал о том, какое это счастье – любить. Мне кажется, я никого в жизни не любил так, как Свободу!
– А жену? – хмыкнул Демон.
– Разве их можно сравнивать? – обиделся толстяк. – Жену я люблю, конечно. И любил всегда. И в определенном смысле сейчас тоже, конечно, люблю…
– Она тебя не ревнует?
– Демон, вас, кажется, никто не перебивал! – хлопнула в ладоши Марта и снова повернулась к толстячку. – Итак?
– Ну, в общем, я писал о том, что каждая любовь – это счастье! Даже такая несчастная и безответная, как у меня! Какое это счастье – засыпать с мыслью о любимой и просыпаться с этой мыслью! Как это прекрасно – осознавать, что она есть на Земле, что она стоит с факелом! И пусть я недостоин ее любви, зато я могу ей подарить свою! Я благодарен суду за это счастье, за эту небывалую, пылкую любовь в мои преклонные годы…
– Прекрасно! – сказала Марта. – Все слышали? Давайте поаплодируем мистеру Фольстену за эти красивые, мудрые слова! Мистер Фольстен, значит, вы больше не станете прыгать из окна?
– Я… – мистер Фольстен затравленно оглянулся, – я буду стараться…
– Прекрасно! – сказала Марта. – А теперь мы бы хотели услышать Мэджик Ловера!
Все необычайно оживились и посмотрели на нескладного парня с растрепанными волосами и едва заметным синяком под глазом. Лоснящаяся кожа на его щеках, лбу и подбородке была бугристой и воспаленной, а само лицо – угрюмым, с безумными глазами.
– А сто услысать? – неожиданно произнес Мэджик Ловер.
Я удивился, но, видно, остальные уже привыкли к его дикции.
– Например, о твоей ревности. Ты продолжаешь ревновать Свободу к остальным членам нашей группы?
– А сто ее ревновать? Как я ее люблю, так ее никто не любит! – твердо сказал Мэджик Ловер.
– Ты за базаром следи! – рявкнул Демон.
– И пусть меня убьет эта обезьяна, я все равно люблю Свободу больсе! Больсе! Больсе!!!
– На улице обсудим, – сухо бросил Демон. – Сегодня огребешь по полной.
– Прекратите ссориться! – хлопнула в ладоши Марта. – Мэджик Ловер, расскажи нам, как ты любишь Свободу?
– Сначала ясыком, – сказал Мэджик Ловер. – Потом спереди. Потом в рот. Потом ссади.
Я напрягся, да и остальные тоже замерли.
– Пиндец тебе, – сказал Демон.
– Это мы есе посмотрим, – огрызнулся Мэджик Ловер.
– Спокойно!
1 2