«На графских развалинах»: Юнацтва; Минск; 1985
Аннотация
В книгу включены повести «На графских развалинах», «Дальние страны», «Военная тайна», «Комендант снежной крепости», рассказы «Р. В. С», «Четвёртый блиндаж», «Чук и Гек». В этих замечательных произведениях отображены становление и мужание характеров юных патриотов Родины, романтика их смелых поступков и будничных дел.

Аркадий Гайдар
На графских развалинах
I

Из травы выглянула курчавая белокурая голова, два ярко-синих глаза, и послышался сердитый шёпот:
— Валька… Валька… да заползай же ты, идол, справа! Заползай сзаду, а то он у-ч-ует.
Густые лопухи зашевелились, и по их колыхавшимся верхушкам можно было догадаться, что кто-то осторожно ползёт по земле.
Вдруг белокурая голова охотника опять вынырнула из травы. Свистнула пущенная стрела и, глухо стукнувшись о доски гнилого забора, упала.
Большой, жирный кот испуганно рванулся на крышу покривившейся бани и исчез в окне чердака.
— Ду-урак… Эх, ты! — негодуя, проговорил охотник поднимающемуся с земли товарищу. — Я же тебе говорил — заползай. Там бы сзаду как удобно, а теперь на-ко, выкуси… Когда его опять уследишь.
— Заползал бы сам, Яшка. Там крапива, я и то два раза обжёгся.
— Крапива! Когда на охоте, то тут не до крапивы. Тебе бы ещё половик подослать.
— А раз она жжётся!
— Так ты перетерпи. Почему же я — то терплю… Хочешь, я сейчас голой рукой её сорву и не сморгну даже? Вру, думаешь?
Яшка вытер влажную руку, выдернул большой крапивный куст и, неестественно широко вылупив глаза, спросил, торжествуя:
— Ну что, сморгнул? Эх ты, нюня.
— Я не нюня вовсе, — обиженно ответил Валька. — Я тоже могу, только не хочу.
— А ты захоти… Ну-ка, слабо захотеть? Веснушчатое курносое лицо Вальки покраснело; не принять вызова он теперь не мог.
Он подошёл к крапиве, заколебался было, но, почувствовав на себе насмешливый взгляд товарища, рывком выдернул большую, старую крапивину. Губы его задрожали, глаза заслезились; однако, силясь вызвать улыбку, он сказал, немного заикаясь:
— И я тоже не сморгнул.
— Верно! — по-чистому согласился Яшка. — Раз не сморгнул, значит, не сморгнул. Только я всё-таки посерёдке хватал, а ты под корешок, а под корешком у ей жало слабже. Ну, да и то ладно! Знаешь что? Пойдём давай во двор, там девчонки играют, а мы им сполох устроим.
— А мать дома?
— Нет. Она на станцию молоко продавать пошла. Никого дома нету.
Во дворе возле забора домовитые и стрекотливые, как сороки, две девочки накрыли сломанный стул и табурет старым одеялом и, высунувшись из своего шалаша, приветливо зазывали двух других девчонок:
— Заходите, пожалуйста, в гости! У нас сегодня пироги с вареньем. Заходите, пожалуйста!
Но едва только гости чинно направились на зов, как хозяйки шалаша испуганно переглянулись:
— Мальчишки идут!
Яшка и Валька приближались медленно, спокойно, ничем не выдавая на этот раз своих истинных намерений.
— Играете? — спросил Яшка.
— У-ухо-дите! Чего вы лезете? Мы к вам не лезем, — плаксиво сказала Нюрка, Яшкина сестрёнка.
— Отчего же нам уходить? — ещё мягче спросил Яшка. — Мы посмотрим, да и пойдём дальше. Это что у вас такое? — И он ткнул пальцем в одеяло.
— Это наш дом, — ответила Нюрка, несколько озадаченная таким необычным мирным подходом.
— До-ом? А разве дома из одеялов строят? Дома строят из брёвен или из кирпича. Вы бы потаскали кирпичей с «Графского» и построили крепкий, а этот чуть толкнёшь — он и рассыплется.
И Яшка потрогал ногою табуретку, чем вызвал немалую панику у обитателей шалаша.
— Ну ладно. А где же у вас пирог?
— Вот тут, — тревожно следя за каждым движением Яшки, ответила Нюрка.
— Вот дуры-то! Всё у них не по-людски. Дом из одеяла, а пироги из глины. А ну-ка съешь один пирог, ну-ка, кусни. А… не хочешь? Людей такой дрянью угощаешь, а сама не хочешь… Валька, давай мы все ихние пироги им в рот запихаем. Сами напекли, пускай и жрут.
— Я-а-а-шка! — безнадёжно-тоскливо в один голос затянули девчонки. — Я-а-шка… у-ходи, ху-ли-и-га-ан.
— А… вы ещё ругаться! Валька, в атаку на это бандитское гнездо!
Только-только угроза разгрома и расправы вплотную нависла над мирными обитателями шалаша, как вдруг Яшка почувствовал, что кто-то крепко взял его сзади за вихор.
Девчонки, точно по команде, перестали выть. Яшка обернулся и увидал Валькины пятки, исчезающие за забором, да рассерженное лицо матери, вернувшейся с вокзала.
— Марш домой! — крикнула мать, давая ему шлепка. — Ишь, разбойник, и игры-то у него разбойные… Смотри-ка, какой Петлюра выискался! Вот погоди, придёт отец — он тебе покажет, как атаманствовать!
II
Отец у Яшки старый — уже пятьдесят четыре года стукнуло. Служит он сторожем в совете, а раньше садовником у графа был.
В революцию граф с семьёй убежал. Усадьбу старинную мужики сгоряча разграбили. Невдомёк было, видно, что усадьба-то пригодиться может. В суматохе кто-то то ли нарочно, то ли нечаянно запалил её. И выгорело у каменной усадьбы всё деревянное нутро. Одни только стены сейчас торчат, да и те во многих местах пообвалились. А от оранжерей и помину не осталось. Стёкла в гражданскую войну от орудийной канонады полопались, а дерево сгнило.
Раньше хоть мимо дорога была, но с тех пор как построили новый мост через Зелёную речку, совсем усадьба в стороне осталась. И стоит она на опушке, над оврагом, как надмогильный памятник старому режиму.
Отец Яшки, Нефёдыч, вернулся сегодня вовсе добрым, потому что получка была. А в получку каждый человек, конечно, добрый, и потому, когда мать начала жаловаться на Яшку, что нет с ним сладу, отец ответил примирительно:
— Ничего, осенью в школу опять пойдёт, тогда за ученьем дурь из головы вылетит.
— До осеки-то ещё долго. Он и вовсе избалуется. Тебе-то что, а у меня он на глазах.
Яшка сидел молча, уткнув голову в тарелку, и не оправдывался.
Это отмалчивание ещё больше рассердило мать, и она, бухая на стол горшок с кашей и свининой, продолжала:
— Этак из мальчишки добра не выйдет. Тоже пошли деточки… Я сегодня с вокзала иду, смотрю — в стоге сена, возле тропки, что-то ворочается. Уж не наш ли поросюк забежал?… Подошла, глянула, да так и обмерла. Высовывается оттуда рожа, чё-ёрная, ло-охма-тая, вся как есть в саже. Во рту цигарка, а в руке рогуля с резиной, а в резине камушек. Мальчишка лет тринадцати, а страшенный — сил нету. Я назад, а он как засвищет, да этак засвищет, что аж в ушах зазвенело.
При этих словах Яшка насторожился, а Нефёдыч аккуратно сложил газету и сказал:
— В совете у нас про это самое разговор был. Говорят, объявился у нас в местечке какой-то беспризорный. И зачем его к нам занесло — уму непостижимо. Местечко у нас маленькое, стороннее, от главной линии только ветка. У нас рассуждали — что не изловить ли его? Так опять — куда ты его денешь? В суд — нельзя, пока за ним проступков никаких не замечено. Беспризорного дома у нас нет, а в город отправлять — возня. Секретарь говорил, что, должно быть, беспризорный и сам скоро убежит, потому что у нас ему неинтересно: ни публики на вокзале, ни толпы на улице — кошелёк спереть из кармана и то не у кого.
Яшка, ошеломлённый услышанным, забыл про кашу и прилип к табуретке. Потом, сообразив, что, вероятно, он пока является единственным обладателем подслушанного сообщения, заёрзал, бросил недоеденную тарелку и, невзирая на грозный окрик матери, понёсся на двор, срочно поделиться с Валькой важной новостью.
Он бросился к забору Валькиного сада и чуть не лбом столкнулся с перелезающим навстречу Валькой.
— А я, брат, чего знаю! — сказал, переводя дух, Яшка.
— Нет, ты слушай лучше, что я знаю.
— Про что ты можешь знать! Ты знаешь про неинтересное, а я про интересное.
— Нет уж, я — то про самое интересное знаю.
— Знаю я, про какое интересное ты знаешь. Наверное, про то, кто нашу ныретку на проток перекинул? Так это что, а я вот знаю!
— Ничего ты не знаешь. А ну давай об заклад биться: если ты знаешь интересней, я тебе две стрелы с напайками дам, а если я интересней, то ты мне… ножик.
— Ишь ты какой ловкий!… Ножик-то почти новый, у него только одно лезвие сломано, а от второго ещё больше полполовины осталось… Хочешь, я тебе патрон дам?
— На что он мне? У меня своих три.
— Так у тебя же пустые, а я нестреляный дам; его ежели в лесу в костёр бросить, так он как ухнет.
— Ну ладно. Чур — так! Говори. А то ты увидишь, что моя берёт, и скажешь, что про это же самое знаешь, чтобы не отдавать.
— Так тогда как же?
Оба мальчугана постояли, задумавшись, потом Яшка прищёлкнул языком и сказал:
— А вот как! На тебе гвоздь и нацарапай им на заборе про что у тебя, а потом в другом месте нацарапаю я, тут уже будет без обмана.
Оба долго пыхтели, вычёркивая кособокие буквы. Через минуту оба хохотали.
— Да у нас про одно и то же. Только у меня написано «про беспризорного», а у тебя «про беспризорного налётчика». Почему же, однако, он налётчик?
— А уж обязательно налётчик, — снижая голос, ответил Валька. — Они все такие — у них в кармане либо финский нож, либо гиря на ремне. А то чем же они питаться станут!
— А может, попросят где, — сомневаясь в словах товарища, сказал Яшка, — либо яблок по садам накрадут, вот и жрут.
— Ну уж и «попросят»! Скажешь тоже… Да кто же этаким страшенным подаст? Нет уж, ты поверь мне, что налётчик. Симка Петухов его сегодня повстречал. Симка говорит, что как выскочит тот из ямы возле кирпичных сараев и кричит: «Выкладывай всё, что есть», а сам махает гирей, а гиря тяжёлая — десять фунтов.
— Ну уж и десять?
— Ей-богу, десять. Симка еле утёк. Он бы, говорит, вступил с ним в сражение, да был без оружия, палки — и той под рукой не было.
— А может, он врёт, Симка-то? Что с него грабить? Я сам видел в окно, как он мимо пробежал. На нём одни штаны только до колен, а рубахи и той не было.
Последний довод смутил несколько Вальку, но, не желая сдаваться, он ответил уклончиво:
— Уж не знаю, чего, а только налётчики всегда этакими словами разговор начинают, это у них уже такая привычка.
— Валька! — сказал, немного подумав, Яшка. — А как же теперь… мальчишки? Поди-ка, все струхнут.
— Обязательно струхнут. Чуть вечер, поди, и за ворота выйти побоятся.
— А ты?
— Я-то… — Валька горделиво усмехнулся. — Я что! Я и сам… я вот сегодня ножик перочинный отточу да на бечёвке под рубахой к поясу привяжу. Так и буду ходить, как черкес. Пусть только попробует сунуться!
— А я налобок возьму, которым в ямки играют. Он крепкий, дубовый. Приходи завтра пораньше утром под окошко и крикни меня. Да только не ори, как вчера, во всю глотку, так, что мать даже с постели вскочила — думала, говорит, что пожар или сполох какой.
— Не… я тихонько.
— Валька… — спросил Яшка, перед тем как уйти. — А отчего они чёрные такие?… Как мать говорит, хуже чёрта.
— Оттого, что они под мостами либо в котлах ночуют.
— А зачем же в котлах? — ещё больше удивился Яшка. — Какой же есть интерес в котле ночевать?
— Какой? — Валька задумался. — А такой, что ежели ты его в постель положишь, то он и глаз закрыть не может, а обязательно, чтобы в котле. Это уж у них такая природа.
III
В последующую неделю были немалые толки и пересуды среди мальчишек местечка. Беспризорный этот, по-видимому, и на самом деле оказался настоящим разбойником.
Например, в ночь с субботы на воскресенье оказался целиком очищенным от яблок сад тётки Пелагеи. В поповском доме неизвестно откуда залетевшим камнем вдребезги разбито стекло. А что ещё хуже — пропал у Сычихи козёл. То есть были обысканы все закоулки, все пустыри, а козла нет и нет…
Яшка всё понимал. Ну, яблоки, скажем, про запас. В стекло камнем — просто для озорства. Ну, а козёл на что? Ни шкуры с него, ни мяса не жрут.
— Жру-у-ут! — с увлечением подтверждал Валька. — Простые люди не жрут, а они все как есть жрут. Такая у них природа.
— Что ты мне забубнил, — рассердился Яшка, — природа да природа! По-твоему, может, и сырьё жрут.
— И сырьё и всякое! — ещё с большим азартом принялся уверять Валька. — Мне Симка рассказывал, что когда был он в городе — такое видел! Идёт торговка с корзиной, а беспризорники налетели… раз… раз, и не осталось от неё ничего.
— От торговки-то?
— Да не от торговки, а от корзины, с калачами там или с пирогами.
— Так ведь это пирог — пирог, он вкусный, а то козёл — тьфу!
Валька оглянулся, подошёл к товарищу поближе и сказал таинственным шёпотом:
— Яшка! А Стёпка-то за нами выслеживает. Честное слово. Я пошёл к «Графскому». Вдруг как ровно дёрнуло меня обернуться. Я присмотрелся. Гляжу, Стёпкина голова из-за кустов торчит и пристально этак за мною выглядывает. Я нарочно взял да и свернул логом к пустырю, а оттуда домой.
— Ну-у! — И у Яшки даже голос осёкся от волнения. — А может, он просто нечаянно?
— Ну нет, не нечаянно. Этак прямо смотрит и смотрит. А я гляжу — рядом куст колыхнулся… должно быть, там ещё кто-нибудь из ихней партии сидел.
— Так ты, значит, там не был?
— Нет!
— А как же он там, голодный?
— Ничего, ему хлеба в прошлый раз много принесли и воды тоже. Жив будет до завтра. А завтра пойдём либо рано утром, либо к вечеру попозже, когда от мальчишек незаметней. Ух, как осторожно надо действовать, а то накроют! Нас двое, а их четверо. Кабы нам хоть кого третьего к себе придружить.
— Кого придружить? Ты его сегодня придружи, а он назавтра всё ихним и выболтает. А тогда что? Тогда убьют его непременно.
— Убьют обязательно.
Возвращаясь домой, Яшка за огородами натолкнулся на своего закоренелого врага, Стёпку.
Встреча была неожиданная для обоих. Но противники заметили один другого ещё издалека, и поэтому, не роняя своего достоинства, свернуть в сторону было невозможно.
Сблизившись на три шага, враги остановились и молча, внимательно осмотрели один другого. У Стёпки была палка — следовательно, преимущества были на его стороне. Осмотревшись, Стёпка презрительно и мастерски сплюнул на траву. Яшка не менее презрительно засвистел.
— Ты чего свистишь?
— А ты чего расплевался?
— Я вот тебе свистну! Вы зачем на нашего кота со стрелами охотитесь?
— А пусть в чужой сад не лезет.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2