Глубока была в этот раз его дума. Эмир наливал себе кофе, пошевеливал угли и смотрел невидящим взглядом на плывущие над горным зубчатым горизонтом луны. Что же можно понять из произошедшего?
Начнем с противника, сказал себе Стилгар. Южане, а проще говоря, Кромвель – так вот, Кромвель контролирует «Соллекс». У него хватило техники, чтобы в два дня перебросить экспедиционный корпус под Арракин. У него башни, весь юг и юго-восток. Политическая разведка докладывает о сумасшедших инвестициях в экономику Конфедерации. Спайс падает в цене, а биржевые индексы растут. Значит, у Серебряного хватит денег, влияния и поддержки парламента на какую угодно войну. И к тому же… Нет, стоп, приказал себе Стилгар, не будем забегать вперед. Он налил в чашку кипятку и привычным круговым движением выплеснул как можно дальше. Теперь Муад’Диб.
Слова, поступки и настроения Пола Атридеса без всяких аналитических усилий укладывались в схему столь угрожающую и безысходную, что Стилгару, едва он разложил перед собой ситуацию, стало не по себе. Узул не пожалеет никого и ничего, лишь бы до последнего мгновения остаться императором. Он погонит на смерть всех фрименов, каких сумеет собрать, перестреляет всех, кто откажется, привезет на Дюну всех, каких сможет, фанатиков и даст им оружие, а когда все будет кончено и никого не останется в живых, со спокойной совестью застрелится сам. В своем дворце, сидя на троне.
Тут Стилгар выпрямился так резко, что даже ударился годовой о скалу – спасибо складкам плотного капюшона. Нет, вот ведь горе какое – произойдет это все не во дворце и не в Арракине, финал этот будет куда хуже и страшнее. Старый фримен принялся мять жесткую пегую бороду. Да, Арракин – твердыня, и твердыня на редкость удачно расположенная – как будто специально для войны Бог создавал эти горы и ущелья, и Панджшер тоже крепость, но ведь нет вечных крепостей. Империи уже практически не существует, фримены уже в блокаде, и рано или поздно Кромвель войдет и в Панджшер, и в Арракин. Что тогда?
Тогда Муад’Диб уйдет в Хайдарабад.
И Кромвель Хайдарабад уничтожит. Не оставит там ни единого человека.
И вот она, та самая страшная мысль – Кромвелю Хайдарабад не нужен. Ни стратегического, ни политического значения этот врезанный в скалы город не имеет. Если там не будет императора, если там не будет войск… Еще раз – Кромвелю (тут Стилгар наконец разрешил себе думать о своем главном противнике) нет ни малейшего смысла уничтожать всех фрименов. Даже наоборот – фримены ему нужны, ведь надо же будет после победы показывать по телевидению каких-то людей, благословляющих избавление от тирании Муад’Диба, надо из кого-то формировать новую администрацию, полицию, передавать власть гражданскому правительству… А контракты? А земельная собственность?
Где, думал Стилгар, в каких древних книгах сказано, что все мы должны умереть по капризу герцога Атридеса? Только потому, что какой-то человек решил эффектно обставить собственную кончину? Нет, сказано совсем иное: эмир Хайдарабада должен защитить свой город. Как это сделал его отец. Как это сделал его дед.
Стилгар по-прежнему сидел не шевелясь. Предательство, думал он. Сейчас я поднимусь, пойду отсюда и стану предателем.
Старый воин не был религиозным поклонником святости Муад’Диба, как это позднее приписала ему официальная версия, он слишком хорошо знал, кто и как сделал из Атридеса вождя и пророка. Шейха даже не очень волновали те клятвы, которыми они когда-то обменялись с Полом – времена изменились, великая ставка в великой игре проиграна, спайс умирает, начался новый отсчет. Нет, дело в другом. Атридес был одним из них, он был боевым товарищем, другом, учеником. Стилгар помотал головой, словно отгоняя наваждение. На меня смотрят предки, подумал эмир, на меня смотрят еще не родившиеся дети. Если надо, я должен отдать жизнь. Если надо, я должен погубить свою совесть.
Он встал и, беззвучно спустившись по камням, покинул убежище.
– Фаруха ко мне, – сказал он в темноту, и через минуту перед ним стоял старший сын.
– Я улетаю к Алие, на переговоры, – спокойно, почти равнодушно произнес стратег. – Мы переходим на сторону Серебряного и южан. Если я не вернусь завтра к полудню и Муад’Диб сразу не убьет тебя, измени ему так же, как я, уведи всех наших в Хайдарабад и шли гонцов к Алие. Позаботься о сестрах. Прощай.
В пять утра три кромвелевских истребителя посадили топтер Стилгара у самой Джайпурской стены. Императорский главнокомандующий вышел и невозмутимо дождался набежавшей стражи.
– Я Хафизулла Абу Резуни Стилгар. Мне надо говорить с Серебряным.
Через подземные укрепления и тоннели Стилгара везли на открытой платформе, не завязав ему глаз – его даже не обыскали. Наметанным взглядом профессионала отмечая детали подготовки техники, видя мощь военных приготовлений, он лишь усмехнулся, оценив этот маневр Кромвеля и поблагодарив небо за ниспосланное в трудную минуту мудрое решение. В маленькой, ослепительно белой комнатке ему предложили стол и кофе, и менее чем через пять минут дверь отворилась, и вошли трое. Первая – Алия, заметно раздавшаяся вширь, что добавило величественности ее облику, вторым – Фейд Раута, сияюще-лысый, в каком-то немыслимом мундире с ремнями и кинжалами, и третий – высокий старик с копной белых волос и простой черной куртке с незнакомыми погонами. Ощупывая Стилгара взглядом веселого сумасшедшего, он подошел почти вплотную и сказал:
– Я Джон Кромвель, командующий. Слушаю тебя, Стилгар, – и сел, жестом предлагая гостю сделать то же самое.
Фримен тоже посмотрел в глаза маршалу и сразу понял, что нет никакого смысла что-то предлагать, ставить условия или торговаться. У этого человека можно только просить.
– Я хочу, – твердо и без предисловий заговорил Стилгар, – мой родной город Хайдарабад. Я хочу остаться эмиром и хочу, чтобы после меня им стал мой сын. Чтобы на Хайдарабад не упало ни одной бомбы и ни одной ракеты, жители не пострадали, а находящиеся в городе солдаты получили после войны такие же права, как и солдаты Конфедерации. Это все.
Стилгар замолчал, ожидая ответа. Он был готов к любому исходу, в том числе к самому худшему – как-никак, он в руках заклятых врагов, и Кромвелю стоит лишь кивнуть Харконнену – тот уже заранее ощерился. Но чутье не подвело старого воина – он выбрал верный тон и снова угадал ход кромвелевских мыслей. Маршал внимательно выслушал шейха, не находя решительно ничего удивительного в том, что тот сказал, и в том, что прозвучало без слов, на краткий миг призадумался, словно прикидывая, не много ли с него запросили, и затем добродушно покивал стратегу, признавая справедливость его требований.
– Хорошо, – сказал Кромвель, пожал Стилгару руку, в сопровождении все так же хранящих молчание Фейда-Рауты и Алии проводил Стилгара до платформы и, уже усадив гостя на сидение, добавил еще два слова, совершенно сразившие фримена: «Я позвоню». На этом переговоры завершились.
И далее на этой войне начались события, которые ныне даже трудно представить. Более всего восхищает легкость, с которой происходило общение враждующих сторон. Мало того, что переговоры между Стилгаром и Кромвелем шли по практически открытому каналу, курьеры пересекали линию фронта с почтовой регулярностью, а Фарух, случалось, дневал и ночевал в Генеральном штабе конфедератов – это все забавные мелочи. Согласно имеющимся документам, только за последующие полтора года Кромвель и Стилгар встречались по крайней мере четырнадцать раз и проводили совместные военные советы. Читая стенограммы этих заседаний, можно лишь восхищаться тем единодушием, с каким маршал и императорский стратег с воспитательными целями орут сначала на Фейда-Рауту, а затем – на Джеруллу, а младшее и среднее поколение, преисполняясь друг к другу лучшими чувствами, дружно отругивается от начальственных стариков.
К маю сложилась ситуация столь же простая, сколь и непостижимая, и таковой она оставалась еще долгие годы Обеими враждебными армиями фактически командовал Кромвель, отдавая приказы как своему штабу, так и неприятельскому. Война приобрела некий образцово-показательный характер и стала похожа на учения – с той лишь разницей, что людей и вправду убивали. Впрочем, хайдарабадским горцам, землякам Стилгара, удивительным образом везло – соединения северных кланов маневрировали настолько удачно, так грамотно наносили удары и уходили из-под обстрелов, а вражеская авиация и артиллерия с таким постоянством промахивалась по ним, что их потери по сравнению с другими частями выглядели пренебрежительно малыми. Наступления, отступления, охваты и отходы чередовались в почти парадном ритме, а взаимодействие родов войск иначе как блестящим назвать нельзя.
Дело неоднократно доходило до абсурда: например, на деньги Конфедерации Кромвель оснастил два полка императорских войск вертолетами Ми-2026 и устроил экспериментальное сражение с собственными Ка-152. Для той же цели на заводах Эмиратов было изготовлено двести Т-180 в их изначально древнем варианте. Кромвель и Стилгар лично наблюдали за ходом боя и затем обсуждали результаты, просматривая многочисленные видеозаписи. Судя по высказываниям, маршал остался недоволен.
Таким образом, военные действия развивались необычайно успешно – битва следовала за битвой, бои дневные, ночные, переходы, броски следовали один за другим без малейшей заминки. В прессе все это освещалось чрезвычайно подробно, арракинская война усилиями обоих военачальников стала подлинным раем для журналистов – бывало, репортеров привозили на место за полчаса до начала операции и открывали огонь лишь после того, как операторы сообщали, что у них все готово. Напомню, однако, что кровь лилась самая настоящая.
Кромвель, похоже, не шутя взял курс на преподавательскую карьеру в некой, пока что ему одному известной Академии. Держа слово, данное на военном совете, и демонстрируя лояльность к Конвенции, он привез на Дюну немеренное количество старинного оружия, заказывая его чуть ли не по музейным образцам, и примерно с марта двести двенадцатого года его странноватые военные эксперименты покинули испытательные стенды и полигоны, выйдя на поля реальных сражений. Результаты маршал подробно описывал в статьях, из которых впоследствии намеревался составить учебник – эту книгу Синельников предлагал назвать «Сборником убийственных курьезов».
Изобретательность маршала и впрямь во многом носила парадоксальный характер. Накупив холодильных камер, Дж. Дж. снабдил каждую сферическим аккумулятором «быстрой накачки», неконтактным детонатором, и в таком виде разбросал по пустыне перед позициями Конфедерации. Экипажи имперских танков-антигравов эти холодильники даже не заметили, но изоляция силовых контуров, не вынеся молниеносного скачка температуры и давления, тут же приказала долго жить. Обнажившаяся горячая электроника в несколько секунд наглоталась песка, и треть двигателей немедленно разнесло, остальные же просто захлебнулись, а вслед за ними захлебнулась и атака – через сто метров машины на всем ходу беспомощно зарылись носовыми отсеками в землю и тут же были сожжены. Моторы вертолетов, уже озадачившие Стилгара у Двойного Клюва, не обратили ни малейшего внимания на массированные заграждения сарговых глушителей, способных развалить любую современную биомехнику, и в результате сотня кромвелевских «камовых», увешанных ракетами (излюбленный прием маршала – невообразимый численный перевес), оставив хрустящую корочку от дивизии охраны, сравняли с землей арракинский космопорт. И уж откровенно несерьезное, на первый взгляд, устройство – обрез противотанкового ружья, стреляющий так называемой ОТБ (фольклорная расшифровка «односекционная теплонаводящаяся болванка» достаточно близка к истине) – в две недели поставило под вопрос само существование федеральной авиации.
Кромвелевское остроумие оказалось неистощимым на выдумки подобного рода, и как бы ни издевался Синельников – «Джон, а был еще такой отличный танк, Т-34, крутишь ручку – и он едет, ты попробуй» – маршальские монстры и монстрики обладали потрясающей эффективностью.
Справедливости ради надо признать, что климат Арракиса действительно в огромной степени затруднял применение оружия последних поколений. В частности, жара и природные электростатические поля очень быстро выводили из строя грозные скорчеры, сплошь и рядом давая преимущество древним МГ-42, модернизированным ухищрениями чудодея-маршала под использование ортопириксилинового пороха и рассыпных лент. Муад’Диб же, в свою очередь, нимало не озаботился ни адаптацией техники к экстремальным условиям пустыни, ни о должном обучении солдат владению этой техникой.
И здесь, для очистки совести, я должен сделать еще одно отступление. Пожалуй, самой вопиющей военной ошибкой Муад’Диба стало необъяснимое пренебрежение к авиации. Лишившись флота и, соответственно, всякой поддержки из космоса, Атридес занял странную позицию – что-то вроде «Ну и не надо, обойдусь». И действительно обошелся – вплоть до конца двести восемнадцатого года имперская авиация умудрилась просуществовать в традиционно-партизанских формах: необъятный парк орнитоптеров-легковесов, от новеньких до латаных-перлатаных ветеранов – «Хью», «Ирокезов», «Кобр», «Апачей», пара «трехсотпятидесяток» в качестве «летающих крепостей», да еще почти полное отсутствие каких-либо специальных командно-координационных структур. С силами ПВО и того хуже – сплошь переносные зенитно-ракетные комплексы и ни одного самолета вообще.
Гильдийцы, зимой двести восемнадцатого года фактически забравшие в руки рычаги военной машины Империи, за оставленные им полгода толком даже не успели заткнуть основные дыры, а Муад’Диб искренне полагал, что если у него теперь много дорогих самолетов и высокооплачиваемых летчиков, то волноваться больше не о чем. До приемлемого состояния удалось довести лишь систему арракинской противовоздушной обороны, где гильдийские умельцы даже понаставили на плосокогорье антигравитационные колонны, на которых, кстати, построены все ловушки-сюрпризы на трассе заключительного этапа мемориала Дж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33