Постников выпил чая с хлебом и консервированными шпротами, затем спустился в подвал, где в одном из патологоанатомических отсеков располагались трупы. Двое из них все еще лежали на столах, так как Евгений еще не завершил над ними процесс вскрытия и исследования. В другой комнате располагалась препараторская, где готовились и заспиртовывались в банках новые препараты для студентов. В третьей комнате, рядом с железной ржавой раковиной и старым, выкрашенным масляной краской шкафом, стояла раскладушка Евгения.
Он снял свой костюм, аккуратно повесил его на плечики, чтобы тот не помялся и чтобы завтра встретить студентов как ни в чем не бывало, бодрым и опрятным, словно только что приехал из дома. Евгений снял ботинки и носки, предварительно их понюхав и решив, что еще пару дней можно не стирать, и лег, накрывшись старым шерстяным одеялом в крупную клетку без пододеяльника. Дело в том, что, кроме как спать, делать в этой каморке было нечего. Даже окно в ней наглухо заколотили листами фанеры, спасаясь от назойливых любопытствующих, которые прорывались в анатомичку медицинского института «посмотреть мертвецов». Наиболее нервные и чувствительные особы теряли сознание, разбивая лбы и носы об асфальт или стены. Сотрудникам кафедры надоело бегать вокруг здания с бинтами и нашатырем, и они, не долго думая, заколотили в подвальном помещении все окна, а на первом и втором этажах закрыли обзор плотными жалюзи.
Евгений свернулся калачиком и погрузился в сон. Принятый на грудь алкоголь приятно раскачивал его сознание на волнах, пока резкие, противные удары не вернули его к обыденной действительности. Евгений открыл глаза и даже не сразу понял в кромешной темноте, что кто-то что есть силы барабанит в фанерное окно.
«Совсем ополоумели, – подумал он, – уже ломятся фанеру выбить, лишь бы только на труп поглазеть! Что за народ!? Небось опять наркоманы обкуренные! Вот я им сейчас покажу!»
Он встал, надел ботинки на босу ногу, включил тусклый свет и пошел, ругаясь, открывать дверь. Собираясь заодно припугнуть хулиганов, взял со стола отрезанную у трупа конечность. Евгений Ильич поднял щеколду и выглянул наружу, протягивая вперед окоченелую руку.
– Евгений Ильич, извините, что разбудила, – раздалось из темноты.
Хорошо, что Ева, согнутая под тяжестью ноши, не могла разглядеть протянутую в приветственном жесте руку. Иначе бы она за себя не отвечала, несмотря на то что тоже была медиком.
Слова ругательства застряли у патологоанатома в горле. Он здраво рассудил, что если его называют по имени, то это кто-то из своих, кто не потерпит глумления над трупом. Евгений моментально сориентировался и быстро пихнул расчлененную конечность себе за спину, то есть, извините, в трусы, так как другой одежды на нем просто не оказалось. Он всмотрелся в незваных гостей и с удивлением увидел какую-то скрюченную фигуру, придавленную окровавленным трупом. Евгений Постников решил, что это его друзья – судебные эксперты, не разобравшись в причине смерти этого мужчины, решили попросить у него помощи.
– Да вы что, в самом деле?! С ума посходили?! Ну, я понимаю, когда вы меня просили подъехать к вам на экспертизу! Но как можно без предупреждения среди ночи вваливаться ко мне с трупом?!
– Я еще не труп, – слабо запротестовал окровавленный мужчина, разлепив веки.
– Евгений Ильич, это же я – Ева, Ева Дроздова, – представилась скрюченная фигура.
– Господи! Евочка! Проходите, конечно! Я в таком виде!
Патологоанатом двигался бочком, чтобы не поворачиваться к Еве спиной, где торчала «пугалка» для обкуренных юнцов.
– Ничего страшного. У вас вид нормального человека, легшего спать и разбуженного. Помогите мне дотащить этого мужчину! – попросила Ева, переводя дыхание и отдувая челку, прилипшую к потному лбу.
Евгений подхватил незнакомца с другой стороны, и они вместе потащили его по узкому коридору.
– Давай в анатомичку! – скомандовал Евгений, – там два трупа, а один стол свободен.
Пот рекой лил со лба Евы. Ей даже не верилось, что она добралась с такой тяжелой ношей до пункта назначения и что удалось разбудить Евгения Ильича, пребывавшего, как всегда, навеселе, о чем свидетельствовал исходящий от него запах. Евгений ногой толкнул дверь, и они втащили лысого парня в анатомичку. Здесь было жутко холодно и пахло едкими химикатами. В тусклом освещении Ева увидела два трупа на железных столах, у одного из которых торчали из-под простыни желтоватого цвета ступни, а у другого выглядывала голова с восковой маской смерти. Они с Евгением взгромоздили ношу на третий пустой стол и перевели дух. Раненый мужчина, как показалось Еве, на короткое время потерял сознание.
– Что с ним? – деловито поинтересовался Евгений, прижимаясь задом к боковой поверхности железного стола, чтобы удержать свой нелицеприятный сюрприз.
– Я не осматривала. Он въехал в мою машину, а я обнаружила его за рулем уже в таком состоянии. Еще он обронил загадочную фразу, чтобы я ни в коем случае не обращалась за помощью в правоохранительные органы!
– Из бандюков, наверное… – глубокомысленно заметил Евгений Постников, оглядывая широкоплечую фигуру лысого мужчины.
– Еще он сказал, что не успел затормозить, так как временно потерял сознание. Я думаю, отключился из-за того, что был пьян или обкурен, – предположила Ева, вытирая руки от крови какой-то не совсем чистой тряпкой.
Кадык дрогнул на шее лысого мужчины:
– Я не пил, и я не наркоман…
– Проверим, – миролюбиво сказал Евгений Ильич, тщетно пытаясь натянуть короткую застиранную майку на трусы в цветочек и кидая не совсем сфокусированный взгляд на Еву.
– Ты-то как?
– Со мной все в порядке, – отрапортовала она.
– Точно? – пошатнулся Евгений.
– Точно.
– А машина? – продолжал допытываться бывший преподаватель Евы.
– А! – махнула рукой Ева, давая понять, что это сейчас не самое важное, или делая знак не бередить рану.
– Надо раздеть его, – сказал Евгений, и они с Евой принялись стягивать с раненого мужчины брюки, пиджак, дорогие ботинки, черную футболку. Когда Евгений ухватился за его плавки, мужчина слабо запротестовал:
– Здесь же дамы… – и посмотрел почему-то не на Еву, а на трупы, лежащие с ним по соседству.
– Здесь одни врачи, – строго возразил Евгений Ильич и завершил начатое дело: – Я привык, чтобы усопший лежал передо мной в том же виде, в каком он приходит на этот свет, то есть нагишом! Какие могут быть стеснения, я вас умоляю!
Евгений Ильич накренился в сторону, и из-под него выпала рука от трупа. Ева с ужасом смотрела на сию находку, на минуту ей даже почудилось, что это отлетают запчасти от ее бывшего преподавателя.
«Говорят люди, что пьянство до добра не доведет», – мелькнула шальная мысль у нее в голове.
– Извините, это… это не мое… – смутился патологоанатом, задвигая странную находку голой ногой в ботинке под стол с трупом, о который он и облокачивался.
– Да чего уж… – выдохнула Ева, стараясь не смотреть в испуганные глаза мужчины, который словно спрашивал ее: «Куда ты меня притащила?»
Евгений Ильич склонился над телом мужчины и начал внимательно осматривать его сантиметр за сантиметром, покачивая головой и цокая языком.
– Он не наркоман, следов от инъекций я нигде не вижу…
– Я же вам это и говорил! Вы что, не верите мне на слово? – возмутился пострадавший.
– Мы видим тебя в первый раз, почему мы должны тебе верить? – здраво рассудил хирург.
– И надеюсь, что в последний… – сквозь зубы добавила Ева.
– Ты ведь скрываешь от нас интересные факты своей биографии, сынок? А еще требуешь, чтобы мы тебе верили, – сказал Евгений. – Откуда у тебя вот это? – показал Евгений Ильич на рваную кровоточащую рану на его левом боку.
– Попал в аварию, вы же знаете…
– Ты кого хочешь обмануть? Я год проработал ведущим хирургом в военном госпитале, пока не спил… не захотел поменять место работы! Это – огнестрельное ранение, и пуля, похоже, застряла между ребер! От этого ты и потерял сознание, перед тем как врезаться в машину нашей глубокоуважаемой Евы, от боли и кровопотери!
– Евгений Ильич, я, честное слово, не стреляю в людей, если они въезжают в зад моей машины, у меня и оружия-то нет, – оправдывалась Ева, неся к столу от раковины эмалированный тазик с водой и ставя рядом с мужчиной.
– Может, все-таки сообщим в органы? – прищурил глаза Евгений.
– Нет, пожалуйста… не надо… – прошептал мужчина.
– Вы оставите безнаказанными людей, которые подстрелили вас словно куропатку? – удивился бывший хирург.
– Я думаю, что он сам хочет их наказать, – усмехнулась Ева, косясь на его накачанное тело, золотую цепь и золотые, дорогущие часы.
– У вас было трудное детство? – спросил мужчина, открывая темные глаза и в упор глядя на Еву. При этом у него с лица не сходило какое-то презрительно-пренебрежительное выражение, словно он вынужден общаться с раздавленным тараканом.
«Терпеть не могу такой контингент людей, и хорошо, что по жизни я с ними не сталкиваюсь и не общаюсь, – мелькнула мысль у Евы. – Вот только по иронии судьбы его «Мерседес» столкнулся с моими «Жигулями», и это – факт, который не опровергнешь».
– У меня было не только трудное детство, но и трудная юность и трудная зрелость, – спокойно ответила Ева и принялась методично обмывать его лицо и тело от разводов крови, – и, по всей видимости, вся моя жизнь завершится не менее трудной старостью.
Девушка понимала, что Евгений по-настоящему мог помочь этому человеку. Она также видела, что этот лысый парень уже очень плох и что он очень мужественно терпит боль, этого тоже нельзя отрицать. Но также Ева осознавала, что, во-первых, Евгений пьян, во-вторых, в затхлом помещении морга нет никаких условий для проведения хоть какой-нибудь мало-мальски несложной операции. Ева заметила, что и раненый парень с тоской смотрит на покойников рядом и на человека в семейных трусах и майке, в ботинках на босую ногу и с всклокоченными волосами. И ведь это именно он теоретически должен спасти ему жизнь.
– Я не ошибся, это морг? – спросил он, сглотнув.
– Не ошибся, милок, вот именно – морг! – гаркнул Евгений. – Ева, во что ты меня впутываешь?! Я же лет пять к живому человеку не прикасался! – вдруг почувствовал дрожь в руках знатный специалист.
– Не оставлять же мне его умирать на улице? А в больницу он категорически ехать отказался.
– А ты прямо вняла его красноречивым речам и, сразу же уступив, выполнила все его просьбы? Что-то это не похоже на Еву, которую я знал, та девочка всегда имела свое непоколебимое мнение! – ответил Евгений, подходя к столу со скудным инструментом для вскрытия и начиная выбирать то, что может ему понадобиться. – У меня и стерильного-то ничего нет. Хотя, конечно… я могу прокалить все эти инструменты в огне на спиртовке и обработать все спиртом… Эх, и много уйдет добра!
Евгений поднял огромный тесак и задумчиво спросил, глядя на свое небритое отражение в широком лезвии:
– Точно не будем делать вскрытие?
– Ну, если только часа через два, если мы не окажем ему помощь, – пожала плечами Ева, наблюдая, с какой скоростью кровоточит рана.
Евгений вздохнул и отложил тесак в сторону. Он неторопливо обработал каждый инструмент каким-то антисептиком и спиртом, положил на поднос побольше ваты и бинтов и приблизился к раненому. Ева уже стерла с него всю кровь и обильно промочила кожу вокруг раны йодом. Спиртовая настойка случайно затекла в рану, мужчина напрягся, но не закричал. Еве даже самой стало нехорошо, она нагнулась и инстинктивно стала дуть на рану. Евгений, увидев эту картину, чуть не выронил инструменты.
– Ева Дмитриевна, что вы делаете?! Вы же умнейшая женщина, что это за такие эротические сценки? Зачем вы надуваете его? Он – не воздушный шарик! Или вы думаете, что воздухом выдуете из него пульку?! Отойдите! Ну, как вас зовут? – спросил Евгений Ильич тоном, словно собрался заполнять документы на оформление вскрытия тела.
– Юрий. Юрий Владимирович Бунеев, – ответил пострадавший, тем самым давая понять, что находится в твердом уме и здравой памяти.
– Год рождения? – продолжал допрос патологоанатом.
– Тысяча девятьсот шестьдесят шестой.
– Неплохо сохранились.
– Спасибо.
– Жена, дети, другие родственники усопшего, тьфу, то есть ваши, имеются?
– Не женат. От первого и единственного брака имеется сын четырнадцати лет.
– Хорошо… очень хорошо, адрес, куда сообщить, чтобы забирали тело, оставьте медсестре…
– Что?! – хором спросили Ева и Юрий Владимирович.
– Ничего. Мысли вслух. Итак, приступим, – Евгений Ильич умело натянул резиновые перчатки и начал ловко раздвигать края раны. В глазах мужчины, склонившегося к раненому, зажегся профессиональный интерес.
Юрий застонал и повернул бледное лицо к Еве, до боли стиснув ей руку.
– Мне бы анестезию… хоть какую…
– Да, Евгений Ильич, он ведь живой, ему же больно, – вступилась за пострадавшего Ева.
– Живой? – с удивлением и плохо скрываемым разочарованием протянул Евгений. – Ну да, я же вам говорил, честно предупреждал, что давно не практиковал на людях, а моим клиентам анестезия не нужна. Оказывается, как муторно работать с живыми людьми, я уже и забыл!! Какие у меня анестетики? Здесь только мумифицирующие растворы… – Евгений рассеянно обвел глазами помещение и, видимо, вспомнив о чем-то, кинулся в соседнюю комнату. Вернулся патологоанатом, сияющий, словно медный таз, с непочатой бутылкой водки.
– От себя, можно сказать, отрываю, пей! – протянул он бутылку Юрию, ловко открутив крышку.
Ева заметила, как в карих глазах лысого промелькнуло отвращение.
«Да уж… я бы тоже не хотела бы в таком состоянии, ослабев от кровопотери, пить в морге теплую водку», – подумала она.
– Выпейте, в годы войны, когда не было наркоза, это помогало, – наклонилась к его уху Ева, – или я вызову «Скорую помощь», чтобы они в нормальных условиях, под наркозом, извлекли пулю. Время еще есть…
– Давай водку! – скомандовал Юрий и, закрыв глаза, давясь и сдерживая рвотный рефлекс, принялся пить ее большими глотками прямо из бутылки.
1 2 3 4 5 6