Александр Николаевич Островский
На всякого мудреца довольно простоты

Александр Николаевич Островский

На всякого мудреца довольно простоты
(Комедия в пяти действиях)

Действие первое

Лица

Егор Дмитрич Глумов , молодой человек.
Глафира Климовна Глумова , его мать.
Нил Федосеич Мамаев , богатый барин, дальний родственник Глумова.
Егор Васильич Курчаев , гусар.
Голутвин , человек, не имеющий занятий.
Манефа , женщина, занимающаяся гаданьем и предсказаньем.
Человек Мамаева.

Чистая, хорошо меблированная комната, письменный стол, зеркало; одна дверь во внутренние комнаты, на правой стороне другая – входная.

Явление первое

Глумов и Глафира Климовна за сценой.

Глумов (за сценой) . Вот еще! Очень нужно! Идти напролом, да и кончено дело. (Выходя из боковой двери.) Делайте, что вам говорят, и не рассуждайте!
Глумова (выходя из боковой двери) . Зачем ты заставляешь меня писать эти письма! Право, мне тяжело.
Глумов . Пишите, пишите!
Глумова . Да что толку? Ведь за тебя не отдадут. У Турусиной тысяч двести приданого, родство, знакомство, она княжеская невеста или генеральская. И за Курчаева не отдадут; за что я взвожу на него, на бедного, разные клеветы и небывальщины!
Глумов . Кого вам больше жаль: меня или гусара Курчаева? На что ему деньги? Он все равно их в карты проиграет. А еще хнычете: я тебя носила под сердцем.
Глумова . Да если бы польза была!
Глумов . Уж это мое дело.
Глумова . Имеешь ли ты хоть какую-нибудь надежду?
Глумов . Имею. Маменька, вы знаете меня: я умен, зол и завистлив, весь в вас. Что я делал до сих пор? Я только злился и писал эпиграммы на всю Москву, а сам баклуши бил. Нет, довольно. Над глупыми людьми не надо смеяться, надо уметь пользоваться их слабостями. Конечно, здесь карьеры не составишь – карьеру составляют и дело делают в Петербурге, а здесь только говорят. Но и здесь можно добиться теплого места и богатой невесты – с меня и довольно. Чем в люди выходят? Не все делами, чаще разговором. Мы в Москве любим поговорить. И чтоб в этой обширной говорильне я не имел успеха! Не может быть! Я сумею подделаться и к тузам и найду себе покровительство, вот вы увидите. Глупо их раздражать – им надо льстить грубо, беспардонно. Вот и весь секрет успеха. Я начну с неважных лиц, с кружка Турусиной, выжму из него все, что нужно, а потом заберусь и повыше. Подите, пишите! Мы еще с вами потолкуем.
Глумова . Помоги тебе бог! (Уходит.)
Глумов (садится к столу) . Эпиграммы в сторону! Этот род поэзии, кроме вреда, ничего не приносит автору. Примемся за панегирики. (Вынимает из кармана тетрадь.) Всю желчь, которая будет накипать в душе, я буду сбывать в этот дневник, а на устах останется только мед. Один, в ночной тиши, я буду вести летопись людской пошлости. Эта рукопись не предназначается для публики, я один буду и автором и читателем. Разве со временем, когда укреплюсь на прочном фундаменте, сделаю из нее извлечение.

Входят Курчаев и Голутвин ; Глумов встает и прячет тетрадь в карман.

Явление второе

Глумов , Курчаев и Голутвин .

Курчаев . Bonjour!
Глумов . Очень рад; чему обязан?
Курчаев (садясь к столу на место Глумова) . Мы за делом. (Указывает на Голутвина.) Вот, рекомендую.
Глумов . Да я его знаю давно. Что вы его рекомендуете?
Голутвин . Тон мне ваш что-то не нравится. Да-с.
Глумов . Это как вам угодно. Вы, верно, господа, порядочно позавтракали?
Курчаев . Малым делом. (Берет карандаш и бумагу и чертит что-то.)
Глумов . То-то, оно и видно. У меня, господа, времени свободного немного. В чем дело? (Садится, Голутвин тоже.)
Курчаев . Нет ли у вас стихов?
Глумов . Каких стихов? Вы, верно, не туда зашли.
Голутвин . Нет, туда.
Глумов (Курчаеву) . Не марайте, пожалуйста, бумагу!
Курчаев . Нам эпиграмм нужно. Я знаю, что у вас есть.
Глумов . Никаких нет.
Курчаев . Ну, полно вам! Все знают.У вас на весь город написаны. Вон он хочет сотрудником быть в юмористических газетах.
Глумов (Голутвину) . Вот как! Вы писали прежде?
Голутвин . Писал.
Глумов . Что?
Голутвин . Все: романы, повести, драмы, комедии.
Глумов . Ну, и что же?
Голутвин . Ну, и не печатают нигде, ни за что; сколько ни просил, и даром не хотят. Хочу за скандальчики приняться.
Глумов . Опять не напечатают.
Голутвин . Попытаюсь.
Глумов . Да ведь опасно.
Голутвин . Опасно? А что, прибьют?
Глумов . Пожалуй.
Голутвин . Да говорят, что в других местах бьют, а у нас что-то не слыхать.
Глумов . Так пишите!
Голутвин . С кого мне писать-то, я никого не знаю.
Курчаев . У вас, говорят, дневник какой-то есть, где вы всех по косточке разобрали.
Голутвин . Ну, вот и давайте, давайте его сюда!
Глумов . Ну да, как же не дать!
Голутвин . А уж мы бы их распечатали.
Глумов . И дневника никакого у меня нет.
Курчаев . Разговаривайте! Видели его у вас.
Голутвин . Ишь как прикидывается; а тоже ведь наш брат, Исакий.
Глумов . Не брат я вам, и не Исакий.
Голутвин . А какие бы мы деньги за него взяли…
Курчаев . Да, в самом деле, ему деньги нужны. «Будет, говорит, на чужой счет пить; трудиться хочу». Это он называет трудиться. Скажите пожалуйста!
Глумов . Слышу, слышу.
Голутвин . Материалов нет.
Курчаев . Вон, видите, у него материалов нет. Дайте ему материал, пусть его трудится.
Глумов (вставая) . Да не марайте же бумагу!
Курчаев . Ну, вот еще, что за важность!
Глумов . Каких-то петухов тут рисуете.
Курчаев . Ошибаетесь. Это не петух, а мой уважаемый дядюшка, Нил Федосеич Мамаев. Вот (дорисовывает) , и похоже, и хохол похож.
Голутвин . А интересная он личность? Для меня, например?
Курчаев . Очень интересная. Во-первых, он считает себя всех умнее и всех учит. Его хлебом не корми, только приди совета попроси.
Голутвин . Ну вот, подпишите под петухом-то: новейший самоучитель!

Курчаев подписывает.

Да и пошлем напечатать.
Курчаев . Нет, не надо, все-таки дядя. (Отталкивает бумагу, Глумов берет и прячет в карман.)
Голутвин . А еще какие художества за ним водятся?
Курчаев . Много. Третий год квартиру ищет. Ему и не нужна квартира, он просто ездит разговаривать, все как будто дело делает. Выедет с утра, квартир десять осмотрит, поговорит с хозяевами, с дворниками; потом поедет по лавкам пробовать икру, балык; там рассядется, в рассуждения пустится. Купцы не знают, как выжить его из лавки, а он доволен, все-таки утро у него не пропало даром. (Глумову.) Да, вот еще, я и забыл сказать. Тетка в вас влюблена, как кошка.
Глумов . Каким же это образом?
Курчаев . В театре видела, все глаза проглядела, шею было свернула. Все у меня спрашивала: кто такой? Вы этим не шутите!
Глумов . Я не шучу, вы всем шутите.
Курчаев . Ну, как хотите. Я бы на вашем месте… Так вы стихов дадите?
Глумов . Нет.
Голутвин . Что с ним разговаривать! Поедем обедать!
Курчаев . Поедем! Прощайте! (Кланяется и уходит.)
Глумов (останавливая Курчаева) . Зачем вы с собой его возите?
Курчаев . Умных людей люблю.
Глумов . Нашли умного человека.
Курчаев . По нас и эти хороши. Настоящие-то умные люди с какой стати станут знакомиться с нами? (Уходит.)
Глумов (вслед ему) . Ну, смотрите! Маменька!

Входит Глумова .

Явление третье

Глумов и Глумова .

Глумов (показывает портрет Мамаева) . Поглядите! Вот с кем нужно мне сойтись прежде всего.
Глумова . Кто это?
Глумов . Наш дальний родственник, мой дядюшка, Нил Федосеич Мамаев.
Глумова . А кто рисовал?
Глумов . Все тот же гусар, племянничек его, Курчаев. Эту картинку надо убрать на всякий случай. (Прячет ее.) Вся беда в том, что Мамаев не любит родственников. У него человек тридцать племянников; из них он выбирает одного и в пользу его завещание пишет, а другие уж и не показывайся. Надоест любимец, он его прогонит и возьмет другого, и сейчас же завещание перепишет. Вот теперь у него в милости этот Курчаев.
Глумова . Вот кабы тебе…
Глумов . Трудно, но попробую. Он даже не подозревает о моем существовании.
Глумова . А хорошо бы сойтись. Во-первых, наследство, потом отличный дом, большое знакомство, связи.
Глумов . Да! Вот еще обстоятельство: я понравился тетке, Клеопатре Львовне, она меня где-то видела. Вы это на всякий случай запомните! Сблизиться с Мамаевым для меня первое дело – это первый шаг на моем поприще. Дядя познакомит меня с Крутицким, с Городулиным; во-первых, это люди с влиянием; во-вторых, близкие знакомые Турусиной. Мне бы только войти к ней а дом, а уж я женюсь непременно.
Глумова . Так, сынок, но первый-то шаг самый трудный.
Глумов . Успокойтесь, он сделан. Мамаев будет здесь.
Глумова . Как же это случилось?
Глумов . Тут ничего не случилось, все это было рассчитано вперед. Мамаев любит смотреть квартиры, вот на эту удочку мы его и поймали.

Входит человек Мамаева.

Человек . Я привез Нила Федосеича.
Глумов . И прекрасно. Получай! (Дает ему ассигнацию.) Веди его сюда.
Человек . Да, пожалуй, они рассердятся: я сказал, что квартира хорошая.
Глумов . Я беру ответственность на себя. Ступайте, маменька, к себе; когда нужно будет, я вас кликну.

Человек Мамаева уходит.

Глумов садится к столу и делает вид, что занимается работой.

Входит Мамаев , за ним человек его.

Явление четвертое

Глумов , Мамаев и человек Мамаева.

Мамаев (не снимая шляпы, оглядывает комнату) . Это квартира холостая.
Глумов (кланяется и продолжает работать) . Холостая.
Мамаев (не слушая) . Она недурна, но холостая. (Человеку.) Куда ты, братец, меня завел?
Глумов (подвигает стул и опять принимается писать) . Не угодно ли присесть?
Мамаев (садится) . Благодарю. Куда ты меня завел? я тебя спрашиваю!
Человек . Виноват-с!
Мамаев . Разве ты, братец, не знаешь, какая нужна мне квартира? Ты должен сообразить, что я статский советник, что жена моя, а твоя барыня, любит жить открыто. Нужна гостиная, да не одна. Где гостиная? я тебя спрашиваю.
Человек . Виноват-с!
Мамаев . Где гостиная? (Глумову.) Вы меня извините!
Глумов . Ничего-с, вы мне не мешаете.
Мамаев (человеку) . Ты видишь, вон сидит человек, пишет! Может быть, мы ему мешаем; он, конечно, не скажет по деликатности; а все ты, дурак, виноват.
Глумов . Не браните его, не он виноват, а я. Когда он тут на лестнице спрашивал квартиру, я ему указал на эту и сказал, что очень хороша; я не знал, что вы семейный человек.
Мамаев . Вы хозяин этой квартиры?
Глумов . Я.
Мамаев . Зачем же вы ее сдаете?
Глумов . Не по средствам.
Мамаев . А зачем же нанимали, коли не по средствам? Кто вас неволил? Что вас, за ворот, что ли, тянули, в шею толкали? Нанимай, нанимай! А вот теперь, чай, в должишках запутались? На цугундер тянут? Да уж конечно, конечно. Из большой-то квартиры да придется в одной комнате жить; приятно это будет?
Глумов . Нет, я хочу еще больше нанять.
Мамаев . Как так больше? На этой жить средств нет, а нанимаете больше! Какой же у вас резон?
Глумов . Никакого резона. По глупости.
Мамаев . По глупости? Что за вздор!
Глумов . Какой же вздор! Я глуп.
Мамаев . Глуп! это странно. Как же так, глуп?
Глумов . Очень просто, ума недостаточно. Что ж тут удивительного! Разве этого не бывает? Очень часто.
Мамаев . Нет, однако это интересно! Сам про себя человек говорит, что глуп.
Глумов . Что ж мне, дожидаться, когда другие скажут? Разве это не все равно? Ведь уж не скроешь.
Мамаев . Да, конечно, этот недостаток скрыть довольно трудно.
Глумов . Я и не скрываю.
Мамаев . Жалею.
Глумов . Покорно благодарю.
Мамаев . Учить вас, должно быть, некому?
Глумов . Да, некому.
Мамаев . А ведь есть учителя, умные есть учителя, да плохо их слушают – нынче время такое. Ну, уж от старых и требовать нечего: всякий думает, что коли стар, так и умен. А если мальчишки не слушаются, так чего от них ждать потом? Вот я вам расскажу случай. Гимназист недавно бежит чуть не бегом из гимназии; я его, понятное дело, остановил и хотел ему, знаете, в шутку поучение прочесть: в гимназию-то, мол, тихо идешь, а из гимназии домой бегом, а надо, милый, наоборот. Другой бы еще благодарил, что для него, щенка, солидная особа среди улицы останавливается, да еще ручку бы поцеловал; а он что ж?
Глумов . Преподавание нынче, знаете…
Мамаев . «Нам, говорит, в гимназии наставления-то надоели. Коли вы, говорит, любите учить, так наймитесь к нам в надзиратели. А теперь, говорит, я есть хочу, пустите!» Это мальчишка-то, мне-то!
Глумов . На опасной дороге мальчик. Жаль!
Мамаев . А куда ведут опасные-то дороги, знаете?
Глумов . Знаю.
Мамаев . Отчего нынче прислуга нехорошая? Оттого, что свободна от обязанности выслушивать поучения. Прежде, бывало, я у своих подданных во всякую малость входил. Всех поучал, от мала до велика. Часа по два каждому наставления читал; бывало, в самые высшие сферы мышления заберешься, а он стоит перед тобой, постепенно до чувства доходит, одними вздохами, бывало, он у меня истомится. И ему на пользу, и мне благородное занятие. А нынче, после всего этого… Вы понимаете, после чего?
Глумов . Понимаю.
Мамаев . Нынче поди-ка с прислугой попробуй! Раза два ему метафизику-то прочтешь, он и идет за расчетом. Что, говорит, за наказание! Да, что, говорит, за наказание!
Глумов . Безнравственность!
Мамаев . Я ведь не строгий человек, я все больше словами. У купцов вот обыкновение глупое: как наставление, сейчас за волосы, и при всяком слове и качает, и качает. Этак, говорит, крепче, понятнее. Ну, что хорошего! А я все словами, и то нынче не нравится.
Глумов . Да-с, после всего этого, я думаю, вам неприятно.
Мамаев (строго) . Не говорите, пожалуйста об этом, я вас прошу. Как меня тогда кольнуло насквозь вот в это место (показывает на грудь) , так до сих пор словно кол какой-то…
Глумов . В это место?
Мамаев . Повыше.
Глумов . Вот здесь-с?
Мамаев (с сердцем) . Повыше, я вам говорю.
Глумов . Извините, пожалуйста! Вы не сердитесь! Уж я вам сказал, что я глуп.
Мамаев . Да-с, так вы глупы… Это нехорошо. То есть тут ничего недурного, если у вас есть пожилые, опытные родственники или знакомые.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2