Пронизывающий ветер свистел вокруг свалявшегося гнилья соломенной крыши и задувал песок заодно с гравием под дверь, в которой было больше дыр, нежели древесины. Под прикрытием стен мазанки, где ветер всего лишь создавал дискомфорт, но не вызывал откровенную боль, нашел себе приют недокормленный и рахитичный осел. Осел этот был до предела измотан. Большую часть дня он провел в поисках еды, а оставшуюся часть в мыслях о еде. Пока что ему удалось съесть несколько клочковатых побегов травы паты, немного земли, отколовшийся кусок собственного копыта и бумажный мешок. Бумажный мешок был, пожалуй, гвоздем программы. Теперь, когда на пустыню падала ночь, осел стоял в сгущающемся мраке, рокоча пустым животом, жевал камешек, пытаясь вообразить его куском репы, и с пессимизмом поглядывал вверх, на солому.«Вот мудаки! – думал он, пока аромат гниющей соломы плыл вниз. – Лучшая еда на многие мили в округе, и они ее на самую верхотуру засунули. На этой соломе я бы еще не одну неделю перекантовался».Осел, как ему показалось, провел столетия, пытаясь измыслить способ забраться на крышу, и в настоящее время корпел изо всех сил, стараясь отрастить крылья, – но, надо сказать, без особых успехов.Внезапно осел навострил уши. Что это там такое вдалеке? Вроде как приближающийся стук копыт. Не возвещает ли это, часом, о прибытии еды? Может статься, какое-то пекущееся именно об ослах благотворительное общество проведало о его незавидном положении и теперь во весь дух неслось его спасти! Скажем, «Солома для бедняков» или «Сено ради спасения». Да-да, наверняка так оно и есть! С рокочущим животом и оптимизмом в сердце осел терпеливо ждал пришествия Немезиды. * * * Словно стая воронов, летящих на падаль, Племя Фаллона вырвалось с востока. Всадники мчались как ветер, черные тени на еще более черной равнине. Копыта их коней были обмотаны тряпьем, приглушая звук приближения. Неожиданность стала их оружием, как и страх, а все люди были их врагами. Не жалели они ни мужчины, ни женщины, ни ребенка. В общем, серьезные ублюдки.Пока они текли по равнинам подобно волне скверны, два ведущих всадника отделились от группы и легким галопом направили коней к хижине. Более крупный из них пристально взглянул на сооружение, затем заговорил:– Скачи с племенем, Ангнейл! Здесь забавы только на одного. Я к вам потом присоединюсь.Ангнейл пришпорил коня в погоне за остальными и безмолвно слился с ночью. Его вождь спешился, оставив своего мощного, черного как смоль коня топтаться на голой земле, а затем помедлил, чтобы понюхать воздух. О боги! От такой вонищи стошнило бы даже орка! Каким же надо быть идиотом, чтобы устроить помойную яму так близко к дому, да еще с наветренной стороны! Некрос безнадежно покачал головой, и золотое ожерелье у него на шее сверкнуло в лунном свете. Затем, прижимая к носу плащ, он целеустремленно зашагал к хижине. Его слезящиеся глаза сияли радостным предвкушением.Внутри хижины Варг Худой сосредоточивался на обеде, пока его жена с трепетным обожанием за ним наблюдала. Вообще-то звать его «Варг Худой» было бы не совсем верно. По сути, даже «Варг Болезненно Тощий» было бы в отношении его мощей вопиющей несправедливостью. Впрочем, как любил говаривать Варг, на пессимизме далеко не уедешь. Именно неисправимый оптимизм привел его к тому, чтобы звать свою жену «Елена Не-Очень-Прекрасная». Благодаря все тому же оптимизму Варг по-прежнему торчал на равнинах, когда все его соседи давно сдались и уехали.«Ничего-ничего, – пробормотал Варг, когда с урожаем опять ничего не вышло, и все оказались перед лицом голода… На море и покруче бывает!»Но соседи просто швырнули в него пару-другую кирпичей и двинулись к югу.«Паникеры! – сказал тогда Варг. – У этих равнин завидное будущее».Был в этом году момент, когда и впрямь почудилось, что Варг мог оказаться прав. Несколько месяцев тому назад в один прекрасный день действительно пошел дождик, и к середине лета пшеница стремительно вытянулась сантиметров на пятнадцать. Но с тех пор – ни шиша. Урожай опять вышел смехотворным. И сегодня вечером последние несколько зерен пшеницы были размолоты, чтобы испечь миниатюрную булочку, весьма убого смотревшуюся на единственной тарелке, хранившейся в этом доме. Но Варг не был обескуражен. У него уже родился план.Варг очень гордился своими скромными планами. Не будь этих планов, они бы к этому времени уже наверняка до смерти изголодались. Одной из его идей было устроить помойную яму именно там, где они ее устроили, и больше не сыпать туда негашеную известь. Варг назвал это своим М-диетическим планом, где буква М означала мух. Они тысячами туда слетались, и Варг с Еленой проводили массу времени, придумывая интереснейшие рецепты, основанные на столь необычном источнике белка. Имелись у них, к примеру, такие блюда, как «паштет из мясных мух», «хрустящий сюрприз из трупных мух» и, конечно же, их любимое, «давленые личинки в собственном соку». Примерно в это же время соседи перестали заглядывать к ним на обед. Варгу пришлось признать, что, пусть даже его М-диетический план с питательной точки зрения великолепен, но серьезнейшую проблему составляло хранение продуктов.Однако, если бы все пошло как надо, самый последний план Варга обеспечил бы их первой подобающей едой за многие недели. Вчера Елена обнаружила, что в дыре под внутренним сарайчиком, согласно Варгу, который представлял собой не что иное, как платяной шкаф, живет настоящая крыса. Подумать только – живая, сочная крыса! И вот, битых два часа Варг усердно и кропотливо разрисовывал указательный палец левой руки, пока не сделал из него точную копию куска плесневелого сыра. Затем Елена сказала ему, что, насколько она знает, крысы ориентируются не только по виду, но и по запаху, после чего Варг еще час держал палец у себя в подштанниках. Он не был до конца уверен, что палец после этого стал пахнуть сыром но Чем-то таким он, безусловно, пах, а уж выглядел будьте-нате. Теперь Варг лежал на полу, вытянув указательный палец перед крысиной дырой, другую руку, с увесистым камнем, он держал над головой.Позади Варга у стола стояла его жена, нервно наблюдая за супругом, пока у нее за спиной их ребенок подпрыгивал вверх-вниз над столешницей в самодельный качалке. Варг очень гордился этой качалкой, которую он смастерил из побега фесты и старой резины и подвесил к крыше. Он куда меньше гордился Глобом, их отпрыском, и даже в самые оптимистические минуты не мог придумать ему лучшего прозвания чем Глоб Паскудный. Ибо дитя это, мягко говоря, симпатии не вызывало. Оно выглядело столь уродливо, что даже самые заботливые родители в мире постоянно испытывали бы искушение прикрыть его физиономию мокрым подгузником…Итак, Варг наблюдал за крысиной дырой, Елена наблюдала за своим супругом, а Глоб качался вверх-вниз и издавал такие звуки, словно засасывал слизняка. Неожиданно в хижину вошел Некрос. Поначалу его никто не заметил, ибо едва он вошел, как близорукая крыса высунула морду из норы и тяпнула Варга за палец. Вопя сразу и от боли, и от торжества, Варг метким ударом размозжил крысе голову. Затем, ухватив за хвост крошечный трупик, он подскочил к жене, и они принялись радостно обниматься.Позади них нетерпеливо ждал Некрос. Он не привык к тому, чтобы его так бесцеремонно игнорировали. Ему нравилось делать Королевский Выход и видеть страх в глазах людей. Какое-то мгновение он оглядывался, затем глаза его вспыхнули при виде Глоба. Ухватив качалку за самый виз, он оттянул ее мимо края стола почти до пола и отпустил. Раздался такой звон, словно сработала гигантская катапульта, а за звоном последовал шум крупного снаряда, прорывающего соломенную крышу, и затихающий на отдалении детский рев. На какой-то жуткий момент Варг и Елена застыли как статуи, глазея на проделанную в крыше дыру в форме ребенка, после чего их взгляды обратились к грозной фигуре, подступающей к ним с мечом наготове. Природный оптимизм Варга тут же взял верх, и он протянул грозной фигуре крысу.– Пообедать не желаете? – любезно спросил он. * * * Снаружи осел как раз изобретал какой-то способ избавить безмозглого черного конягу от восхитительного мешка с сеном, привязанного к его седлу, когда крупный мужчина широким шагом вышел из хижины. Помедлив лишь затем, чтобы вытереть окровавленный меч о гриву осла, он вскочил в седло и, пришпорив коня, галопом погнал его во тьму.«Во мудак! – подумал осел. – Пользуется тобой как кухонным полотенцем, а потом сваливает, даже сухой морковкой не отблагодарив». Затем, со смутной мыслью о том, не оставил ли этот ублюдок в доме чего-то съедобного, осел засеменил ко входу в хижину.Еды он, разумеется, внутри не нашел. Только хозяина с хозяйкой, неподвижно лежащих на полу. Совсем неподвижно. А вокруг них почему-то было расплескано изрядное количество липкой алой жидкости – и по полу, и по стенам, и даже по потолку. Осел неторопливо прошел ту да, где лежал его хозяин и осторожно его обнюхал. От алой жидкости шел нежный пар, она имела слабый, но привязчивый запах, который странным образом казался привлекательным. Непривычная мысль пришла в голову ослу.«Интересно, – подумал серый, – каков мой хозяин на вкус». ДЕРЕВУШКА Тем не менее, даже пока зло победно шествовало по миру, за пределами сумятицы по-прежнему оставались мирные гавани. В одном уголке земли, пока еще не замеченном, лежала страна под названием Так, что на языке Древних означает «Мирная гавань за пределами сумятицы в одном уголке земли, еще не замеченном». И была там небольшая деревушка, где жил юноша по имени Ронан. Сыном кузнеца был он, и потому деревенские прозвали его Ронан Поварской Сын, ибо простецкий то был народец, а некоторые – так просто кретины… Розовая Книга Улай Вся кузня заревела, когда мехи прокачали воздух через горящий древесный уголь. Длинный стальной клинок светился ярко-оранжевым, когда кузнец вынул его из печи и положил на наковальню. Затем он снова принялся обрабатывать меч здоровенным металлическим молотом. Оглушительный звон отражался от стен, пока сами тени, казалось, не завибрировали, а красные искры не посыпались на землю будто пьяные светлячки. Мышцы кузнеца вздувались от напряжения, а черная кожа блестела в зловещем свете, пока пот стекал по его лицу и рукам. Наконец он взял передышку и повернулся к тощему юнцу, качающему кузнечные мехи.– Хватит, Ронан. Молодчина, сынок.Ронан с радостью оторвался от мехов и присел в тени на старую наковальню. Он вздрогнул, когда кузнец снова взялся за молот, и покрепче заткнул пальцами уши. Ему отчаянно хотелось порадовать отца, но от страшной жары его тошнило едкий дым резал глаза, а звон железа дарил скверную головную боль. Ронан вздохнул и большим пальцем ноги принялся выводить в металлический пыли на полу невнятные узоры. Наследовать семейное ремесло легким делом ему не казалось.Кузнец снова взял передышку и с участием взглянул на Ронана. Одной из главных проблем в этом мире, как ему часто казалось, были ремесла, которые передавались от отца к сыну, совсем как гемофилия или раннее облысение. Не имело никакого значения, насколько твой сын для этого ремесла не годится. Не имело также никакого значения, что он без малого двухметровая жердь, и что мускулатуры у него еще меньше, чем у недокормленного земляного червя. И уж совсем не имело никакого значения, что он интеллигентный и тонко чувствующий романтик, который страстно желает бродить по миру в поисках приключений. Нет, раз уж ты был кузнецом, и твой отец до тебя тоже, тогда твоему сыну полагалось напрочь забыть про желание стать поэтом. Традиция настаивала, чтобы он провел остаток своей жизни, колошматя молотом по кускам раскаленного докрасна металла. А Ронан, похоже, не был способен проявить относительно подобной перспективы хоть какой-то энтузиазм.Конечно, он старался, кузнецу приходилось это признать. Мальчик проштудировал все книги, которые он ему дал, но названия вроде «доменные печи для начинающих» или «Сто один способ применения железистого шлака» увлечь его по какой-то причине не смогли. Ронан терпеливо сидел и слушал, как его отец разъясняет загадки ковкости металла или предела прочности при растяжении, но кузнец всегда чувствовал, что мысли его сына блуждают где-то еще. И, если уж откровенно, кузнец не мог не согласиться с тем, что перспективы провести следующие пятьдесят лет за сколачиванием плужных лемехов и крышек от кастрюль в крохотной деревушке за много миль отовсюду вполне достаточно, чтобы кого угодно свести с ума.Проблема заключалась в том, что Ронан просто для этого ремесла не годился. По сути, вся их семья никогда для него не годилась, еще с тех пор, как тридцать лет назад здесь поселился отец кузнеца. И вовсе не потому, что их кожа была черной, тогда как представители местного племени, именуемого Сам, были белокожими. В Среднеземье цвет чьей-то кожи всегда являлся вещью абсолютно несущественной, а рассовые отношения означали исключительно желание или нежелание того или иного партнера принимать при половом акте особую позу, по странному совпадению именуемую «рассой». Нет, именно отличие в интеллекте ставило их семью особняком.В столь изолированной деревушке родственное спаривание создало за многие годы нечто вроде проблемы. Правда, местные жители никакой проблемы тут не видели. Для них это был просто самый приятный способ проводить длинные зимние ночи. Возлюби ближнего твоего… и еще одного ближнего… а как насчет твоей кузины… и вот те на, твоя сестричка в последнее время выглядит как никогда аппетитно… В результате ко времени приезда туда отца кузнеца средний житель деревни обладал разумом домашней утки, но с половинным ай-кью. А в обществе, где каждый, кто был способен досчитать до четырех без перспективы слечь потом с жуткой головной болью, расценивался как положительно мозговитый, семья кузнеца сияла будто маяк в ночи.Кузнец всегда гордился тем фактом, что Ронан был лучшим учеником во всей школе. Впрочем, это немудрено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40