— Нет, он должен знать все. А дальше все будет зависеть от того, друг он тебе или враг. Помнится, ты обещал свою дочку Москлану из Палацы.— Да.— Ну так слушай. Москлан арестован, я сам задержал его. Икбала и Сахаф любят друг друга, и я надеюсь, что ты сейчас же выполнишь то обещание, что давал мне.Он почесал волосатой лапой за жирным ухом.— Ну?— Пусть будет так, — молвил он понуро.— Клянешься бородой Пророка?— Я не могу.— Почему?— Ты ведь христианин!— Но ты-то мусульманин — вот и клянись.— Господин, если Москлан снова окажется на свободе…— Молчи! — оборвал его хаджи. — Мы знать ничего не хотим об этом бандите. Хватит болтать!— Отдашь дочку за Сахафа или нет? Да или нет?— Да, да!— Клянешься?— Да!— Бородой Пророка и всеми бородами халифов и верующих?— Да.— Твое счастье. Еще мгновение, и я не стал бы больше ждать.— Господин, я могу идти? — дрожащим голосом воззвал ко мне толстяк. — Ты отпускаешь меня?— Нет, мы еще не закончили.— Ну что тебе еще от меня надо?— Ты уже однажды давал мне слово и не сдержал его. Теперь же я хочу быть уверен до конца. Ты дашь свое согласие Сахафу, причем не только устно, но и письменно.— Как это?— Мы подготовим должным образом исбат Исбат — подтверждение, доказательство (тур.).

, а ты его подпишешь.— Да, да, давайте подготовим бумагу должным образом у меня дома.— Нет уж. Не отпускай его отсюда, — вступил в разговор до сих пор молчавший Сахаф. — Я его знаю. Я же торгую Святым писанием. У меня есть бумага, перо и чернила в седельной сумке. Вот сейчас мы этот исбат и изготовим.— Отличное решение.— Но я никак не могу, — запротестовал красильщик. — Я слишком взволнован, у меня дрожат руки. Мое тело как гора, полная огня и землетрясений.— А вот мы сейчас это землетрясение успокоим! — И хаджи потянулся к плетке.— О Аллах! Аллах! — запричитал толстяк. — Я — кустик, зажатый между двух скал…— Скорее, овца, разгрызаемая двумя львами. Мой эфенди дает тебе минуту на размышления.— Это так, господин? — повернул он ко мне искаженное от страха лицо.— Именно так. По истечении минуты ты можешь идти в дом, а я посылаю за киаджей.— Ладно, пусть Москлан делает со мной что хочет. Видит Аллах, я не могу поступить иначе. Подписываюсь.— Но этого мне недостаточно.— Как? А что тебе еще нужно?— Твои спутники. Они тоже должны поклясться и подписаться, как и ты. Они поедут к тебе, и ты на глазах у всех передашь руку дочери Сахафу.— Они этого не сделают.— Отчего же?— Они не умеют писать.— Умеют, так же как и ты. А если и в самом деле не умеют, то поставят знак вместо подписи. От них требуется только это, а потом они свободны.— Они этого не сделают, потому…— Стой, Бошак! — прервал его чей-то голос — Зачем нам подвергать себя опасности? Эфенди, это действительно все, что ты от нас требуешь?— Да.— И тогда ты никому не скажешь о том, что здесь произошло?— Никому.Я узнал голос нищего. Он был здесь главным злоумышленником и, понятное дело, больше всех хотел отвести от себя опасность. Едва услышав мое «никому», он сказал:— Пусть бояджи подписывает исбат. Мы подпишемся сразу после него.— А что скажет Москлан? — попытался опять возразить толстяк.— Ничего он не скажет. Он уже ничего не станет требовать.— Ну вот и хорошо, — произнес я. — Вот и договорились. Возвращайся в хижину, бояджи.— Так и не подписав? — обрадованно спросил он.— Мы ведь подготовили исбат, и я зайду к вам с ним.— Во имя Аллаха не ходи, — прошептал мне на ухо Халеф и схватил за руку.— Ба! Да эти люди мне ничего не сделают. Если вы почувствуете, что со мной что-то случилось, поджигайте крышу и берите на мушку вход, тогда из дома никто не уйдет.— Входи, входи, эфенди! — крикнул из дома нищий.— Сиди, я с тобой! — сказал Халеф.— Успокойся, нам сейчас ничего не угрожает. Вставай, Бошак!Толстяк, кряхтя, поднялся и поплелся в хижину. Халеф достал револьвер, но тут же спрятал его, как только заметил, что люди в хижине отложили ружья в сторону. Я дал знак Омару, Сахафу и Оско, чтобы те вошли. Толстяк по-прежнему никак не соглашался. Уж очень он боялся Москлана; остальные же, особенно нищий, убеждали его подписать. Наконец он согласился. И вот Сахаф, довольный, вышел к своей лошади, держа в руках подписанный документ.— А ты хочешь подписать, господин? — спросил он меня.— Нет, мне это ни к чему. Ты, жених, следи лучше, чтобы невеста от тебя не ускользнула!Я взял у Сахафа готовую бумагу и убедился, что составлена она по всем правилам. Все-таки Сахаф был превосходным стилистом. Но когда дело дошло до подписи пекаря, представление началось сначала.— Сиди, может, лучше его повесить? — спросил меня Халеф скучающим тоном.— Это успеется. Сначала доставим его к киадже. Ну-ка, ребята, хватайте его.— Я уже подписываю! — завопил толстяк.Все. Документ был готов. Сахаф повернулся к остальным и быстро получил от них не только подписи, но и устное подтверждение. Теперь, когда все было в порядке, Сахаф сказал:— Теперь скачем в Енибашлы. Вы будете свидетелями при нашем обручении.— Дайте мне отдохнуть, — заныл красильщик, — я так устал от…— А ну давай! — прервал его Халеф, подталкивая его к выходу.Тут я услышал стук копыт. Должно быть, всадник был уже близко, так как лесная подстилка гасила все звуки. У нас даже не было времени перекинуться словами, как он вошел. Представьте мое удивление, когда я узнал в этом человеке Москлана — того самого, который выдавал себя за Пимозу!Как же ему удалось ускользнуть от кузнеца, если только он не… Но нет, для таких мыслей у меня не было времени.— Проклятый негодяй! Вот ты где!Эти слова явно предназначались мне. Я увидел направленный на меня пистолет. Прогремел выстрел, я бросился в сторону — даже не знаю, как сумел так 6ыстро среагировать — и в следующее мгновение ударил его прикладом штуцера в лицо. Он выронил оружие и с криком схватился обеими руками за лицо. В то же мгновение Халеф бросился на него и повалил на землю.Все произошло настолько быстро, что остальные даже не успели подняться с пола.Теперь же все вскочили. Халеф крепко держал Москлана, а Оско скрутил ему руки. Тот почти не оказывал сопротивления, держался руками за лицо и завывал. Конец приклада выбил ему зубы, а может быть, раздробил подбородок. Только тут я услышал, что еще один человек неистово кричит от боли или, вернее, вопит так, будто сел на острие пики. Это был жирный красильщик.— Мой палец, моя кисть, моя рука, мое тело, мой организм! Меня ранили! Он стрелял в меня, в меня! — При этом он раскачивался из стороны в сторону как сумасшедший.— Покажи! — попросил я его.— Вот, смотри, кровь течет, жизнь вытекает из меня, я уже труп.На самом деле его палец был лишь слегка задет пулей, срезавшей небольшой кусочек кожи и мяса.— Успокойся, — приказал я ему. — Это даже не рана.— Что? Как не рана? — спросил он, удивленно рассматривая палец. Затем, поняв, что его жизни и в самом деле ничего не угрожает, счастливо поднял глаза. — Аллах милостив. На этот раз он спас меня от верной смерти.— Да, всего на два шага правее.— Два шага, эфенди. Зачем ты так быстро убрал свою голову?— Конечно, чтобы в меня не попали!— Но тогда он попал бы в меня! Этот несчастный лишил бы меня жизни. Я обещал ему свою дочку, а он в меня стреляет! Неужели не мог лучше прицелиться. Сабах, пойди сюда, перевяжи меня.Но Сабах в это время осматривал Москлана. Раненый силился что-то сказать, но не мог. Он издавал лишь какие-то булькающие звуки.— А вон еще всадник.Я тоже заметил мужчину, ехавшего на неоседланной лошади. Мы вышли во двор, поджидая нового гостя. Увидев нас, он явно замедлил ход.— Слава Богу, жив и здоров, — сказал я.— Кто это? — спросил Оско.— Кузнец. Сегодня все друг за дружкой охотятся. Настоящая псовая охота.Узнав нас, Шимин закричал:— Слава Богу, ты жив, а я уже начал беспокоиться!— Что же случилось?— Да ничего особенного.— А что с женой?— Он ударил ее кулаком по голове, но особого вреда не причинил.Наконец Шимин подъехал к нам. Быстрая езда выбила его из сил.— Вы видели его? — спросил он.— Да, он стрелял, но промахнулся.— Откуда же он взял оружие?— И как ему удалось бежать? — задал я встречный вопрос.— Сначала приехали твои друзья, — начал рассказ кузнец, — и я послал их за тобой к Бошаку, а потом пошел в кузницу поработать. И тут вдруг увидел, как пленник выбегает из дома. Я бросился к жене. Она лежала в комнате, обхватив голову руками. Без чувств.— Как же это случилось? Как ему удалось выбраться из подвала?— Господин, наверное, я совершил большую ошибку. Хаджи Халеф Омар пожелал увидеть пленника. А я по рассеянности забыл в подвале стремянку. Он освободился от пут и выбрался из подвала.— Как же он смог открыть дверь?— Да ведь она сплетена всего лишь из ивовых ветвей. Он ее просто выломал. Шум же я не слышал, потому как в то время работал в кузнице. Лошадь его стояла за домом. Он это приметил и ускакал на ней.— Как же он нашел нас? Он что, знал, где я нахожусь?— Он просто слышал мой разговор с твоими спутниками.— В таком случае, ты был очень неосмотрительным.— Ты прав. Я хотел исправить положение. Поэтому, дав жене воды, чтобы та смочила голову, помчался в деревню, взял первую попавшуюся лошадь и поскакал в Енибашлы. Там жена пекаря сообщила мне, что ты уехал в Кабач, а муж ее с Дезелимом — за тобой следом, за ними — твои друзья. И он, наверное, также нашел вас. Теперь ты расскажи, что произошло.Я вкратце поведал ему обо всех наших приключениях. Когда я закончил, он задумчиво произнес:— На все воля Аллаха. Москлан получил свое, а я виноват в том, что упустил его. Как мне снять с себя наказание Всевышнего, эфенди?— Это вовсе несложно, но в этом нет никакой необходимости.Мы вскочили на лошадей, красильщик взобрался на осла, и мы тронулись в путь. Меня одолевали сомнения: не начнет ли Москлан мстить кузнецу? Я сказал об этом Шимину.Но он успокоил меня:— Не волнуйся за меня, я столько узнал от вас, что больше не боюсь этого конокрада. Что бы он теперь ни говорил, я найду на него управу. Он никому не причинит вреда.— Я тоже, — заявил толстяк. — Он стрелял в меня и пусть теперь расплачивается. Моя жизнь висела на волоске.— Нет, скорее, моя…— Наверное, он нас с тобой хотел убить одной пулей. А вот и деревня, эфенди. Мне нужно узнать у тебя еще кое-что.Я отстал немного с ним вместе, и он сказал:— Ты расскажешь Сахафу о коврах?— Конечно.— И он узнает о месте, где они лежат?— Я сам покажу ему это место.— А ты не хочешь замять это дело?— Нет, я хочу, чтобы он знал.— Ты жесток. Ты действительно поручишь емузаниматься этими коврами?— Да.— И будешь заставлять его, если он откажется?— Мне пора уезжать, и я не могу его принуждать. Он обязательно это сделает, если ты не сдержишь данное ему слово. Так что сам решай!— Я сдержу слово.— Тогда пускай приезжает киаджа и трое соседей выступают в качестве свидетелей. Советую тебе сделать это побыстрее.— В самом деле?— Да. Ты должен доказать Сахафу, что твои намерения самые серьезные.— Подчиняюсь тебе. О, как будут радоваться мои жена и дочь!Наконец-то благоразумие победило. Лицо его раскраснелось, и, когда мы спрыгнули с лошадей возле его дома, он буквально скатился с осла и помчался к дверям. Мы услышали, как он кричит: «Сюда, сюда, быстрей, мы здесь!»Женщины подбежали к нам. Хозяин был первым, кого они заметили, я — вторым.— Господин, это ты! — завизжала от радости любимица всей Румелии. — С тобой ничего не случилось? Слава Аллаху! Я ждала тебя. Ты сдержал слово?— Я привез тебе то, что ты просила.— Где? Где?— Вот.При этом я указал на маленького хаджи, остальных пока не было видно.— Пошла к черту! — тут же откликнулся Халеф, к счастью, на своем арабском диалекте, которого она не понимала.Она же переспросила озадаченно:— Вот этот?— Да, о сладкая дочь красной краски.— Но я его не знаю.— Он отдаст за тебя свою жизнь. Но там дальше еще один. Выбирай между ними обоими.Сахаф шел следом за Халефом. Девушка беспомощно и вопрошающе повернулась к отцу.— Кого из них ты знаешь? — спросил тот, смеясь.— Вот этого, — ответила она, указывая на Сахафа.— По душе ли он тебе?— Ода.— Тогда он твой.Она закрыла лицо руками, громко хихикнула, от стыда ли или от смущения — трудно сказать, и исчезла в комнатах.— Господин, смотри, сколько беспокойства ты нам создал, — обратился ко мне пекарь полушутя-полусерьезно.— Пусть теперь они беспокоятся. — И я указал на Сахафа.— Нет, пока нельзя, — ответил пекарь озабоченно. — Юноша в день помолвки не может оставаться с невестой наедине.Толстяк и не подозревал, что его Икбала и так уже давно встречается со своим Али за домом под присмотром заботливой и молчаливой Чилеки и еще более молчаливой луны.— Тогда иди с ними ты, у меня нет времени.— А Чилека не может их сопровождать?— Тоже нет. Вы наши гости, и она должна прислуживать вам.Прислуживать? Они что, хотят нас поить и кормить? Чем? Теми самыми деликатесами, которые я чуть было не попробовал? Не приведи господь.И я поспешил сказать:— Нет-нет, не нужно, время мое ограничено, мне нужно ехать.— Господин, куда же ты, уже вечереет, куда ты на ночь глядя поедешь?Он был прав. Тут Халеф спросил меня тихо:— Ты действительно хочешь уехать сегодня, сиди?— Это абсолютно необходимо.— Один, без нас?— Теперь уже я на это не отважусь.— Мне кажется, что мы слишком долго в седле лошадям нужно отдохнуть.— Ну да ладно, останемся здесь ненадолго. А ночь проведем у Шимина, моего друга.Тут кузнец издал радостный крик и произнес, протягивая мне руку:— О эфенди, ты даже не знаешь, какую радость ты мне доставил, назвав своим другом!— Ты мне это доказал. Когда я вернусь домой, ты окажешься среди тех, кого я всегда буду вспоминать с любовью.— Обязательно скажу это моей жене. Вот бы узнать как там она…— Твоя лошадь явно устала. Тебе надо ее сменить. Возьми моего жеребца, слетай к своей жене и тотчас возвращайся.— О, этот конь слишком хорош для меня. Лучше я поскачу на другом и так же быстро вернусь.Он ушел. Конечно, мой вороной должен был остаться со мной ради нашей же безопасности. Нужно было узнать, что происходит в хижине нищего.Когда все угомонились, а красильщик занялся своими семейными делами, я сказал Халефу:— Ты не беспокойся, а ненадолго отлучусь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42