Рассказы –

«Собрание сочинений в четырех томах.»: Молодая гвардия; Москва; 1973
Юрий Бондарев
НЕЗАБЫВАЕМОЕ
Посвящается Лене Строговой, медсестре 89-го стрелкового полка
Лена ложится на краешек нар, укрывается шинелью и, согреваясь, думает в полудремоте: «Хорошо как! Никогда не знала, что так хорошо в землянке!»
Она только что вернулась из санроты, расположенной на берегу Днепра, долго плутала в осенних потемках, намерзлась на сыром ветру и лишь по трассам пулеметов, по окрику часового, иззябшая, усталая, с трудом нашла НП.
Свертываясь под шинелью калачиком, Лена закрывает глаза, и тотчас откуда-то выплывают дорога, лесистый берег, освещаемый близким светом ракет, густо-черная вода у переправы, огоньки цигарок, раненые на носилках около землянок санроты. Где-то в ночи рождается далекий свист, он давит все звуки, приближаясь и настигая. Снаряд с громом разрывается на кромке берега, косая стена воды подымается перед землянками, брызги летят Лене в лицо. «Переправу обстреливают. Но почему же раненых не перевозят?» Второй снаряд разрывается в десяти метрах от носилок, и кто-то там кричит, стонет. «Немедленно переправлять! Немедленно!» И она бежит на этот крик, слыша отвратительно воющий, низкий звук падающего снаряда…
Лена вздрагивает и резко откидывает с головы шинель. В землянке тишина, нарушаемая странным стуком. Это задремал телефонист, и трубка ударяется о стол. Телефонист с усилием подымает голову и продувает трубку.
— «Волна», «Волна», — говорит он, сонно прокашливаясь. — Я — «Дон»… Как слышишь? Поверочка… Что у вас там, черти, радио или патефон? — Он вздыхает, утомленно выпрямляя спину. — Ну как у вас… спокойно? Ракеты кидает?
Связист поправляет плавающий в плошке огонек и, зябко подышав, кладет голову на ладони.
В землянке душно, сыро и пахнет лежалой соломой. Вместе с Леной на нарах, прикрыв лицо фуражкой и не сняв ремни, спит командир батареи капитан Каштанов. На полу возле нар — Володя Серов, ординарец капитана. Свет от свечи мягко бродит по его лицу. Оно разглажено сном и кажется совсем юным. На лоб упал рыжий завиток волос, в нем запуталась былинка сена. Лена долго смотрит на его лицо и думает: «Что ему снится?» — и, улыбаясь, опять закрывает глаза.
Сквозь соя она слышит какой-то шум, чей-то короткий возглас, похожий на команду, и как будто суматошный топот ног. Лена вскакивает. Она ничего не понимает со сна. Ни капитана, ни Володи уже в землянке нет. Телефонист, сгибаясь при каждом слове, надсадно кричит в трубку:
— Ясно! Да плохо тебя слышно! Ясно! Много? Не слышу тебя!
— Что? — тревожно спрашивает Лена и привычно ищет сумку. — Началось?
— По-ошло, — бормочет с полуухмылкой телефонист, прислушиваясь. Он поглядывает на потолок землянки, который сильно трясется, и, потягиваясь всем телом, нервно зевает. — Пятые сутки контратакует, — говорит он. — Язви их душу. И не спят, поганое отродье, а? В Днепре хотят искупать!.. И все танки пускает да бронетранспортеры… Хорошо бы, если бы в батарее четыре пушки, а то одна осталась, барановская… на плацдарме. Дела-а!..
Лена молча, торопясь, надевает шинель и выбегает из землянки. В траншее темно и холодно. С низины от Днепра дует пронизывающий влажный ветер. Он рвет и уносит звуки выстрелов. Острый запах сырости, глины, недавно смоченной дождем, наполняет окопы. Впереди, в вязких потемках, относимая ветром, взвивается белая точка немецкой ракеты и, упав возле самых окопов, горит, шипя, на земле ослепляющим костром. Где-то впереди тонко шьют автоматы. Взвизгивая; над окопами мелькают, обгоняя друг друга, трассы; разрывные пули глухо тюкают в бруствер, то там, то тут брызжут синими огоньками. И Лена, пригибаясь, отталкиваясь руками от стен траншеи, бежит вперед на бугор.
Впереди, на высоте, длинными очередями, содрогаясь, режет пулемет. При вспышках в красном огне лихорадочно мелькает край чьего-то лица.
Кто-то с руганью пробегает мимо, задев Лену автоматом за плечо.
— Баранов! Старший сержант Баранов!
При свете ракеты Лена видит ординарца капитана Володю Серова. Он оглядывается.
— Лена? — Он крепко сжимает ее локоть и едва переводит дыхание. — Лена? Ты?
— Атака? — стараясь говорить спокойно, спрашивает Лена. — Опять?
— Да, в атаку пошли! Совсем осатанели! — разгоряченно говорит он. — Черт возьми, связь с орудием перебили! Баранов! — кричит он в темноту. — Баранов!.. Быстро ко мне!
Неожиданно сверху кто-то прыгает в окоп. Это командир орудия Баранов. Он прерывисто дышит — вероятно, бежал. От него удушающе пахнет табаком.
— Ну, ну? — резко спрашивает он. — Темень, леший ногу сломит! Не разберешь ни хрена! Ну?
— Четыре снаряда! — кричит Володя. — Транспортеры видел? По лощине обходят! Долбани!
В вспышках ракет появляется и пропадает широкоскулое лицо Баранова. Оно точно отвердело.
— Все? — Баранов, тяжело перекидывая огромное тело, выскакивает на бруствер. Он стоит некоторое время, озираясь. — Обходят фрицы, что ли? — говорит он и медленно усмехается. — Ракет не жалеют!
Красные огоньки пуль струей мелькают перед темной головой. Баранова.
— Пригнитесь! — кричит Лена сердито. — Что вы стоите?
— А, Лена! И ты тут? — говорит Баранов, только сейчас заметив ее.
И, не дожидаясь ответа, поворачивается, шагает в темноту. Лене хочется крикнуть ему, чтобы он лег и пополз, но за бруствером его уже не видно, и она говорит возмущенно:
— Не понимаю, зачем рисковать? Можно и пригнуться. Ты тоже так ходишь — во весь рост? Это не геройство, а…
Володя что-то отвечает смеясь — не слышно: все тонет в разрывах. Они бегут по траншее. На НП Лену ослепляют беспорядочные вспышки, в уши бьет автоматная трескотня. Сухое, почти неподвижное лицо капитана Каштанова дрожит в красных всплесках. Володя с размаху бросается грудью на бруствер, выкрикивает:
— Порядок, товарищ капитан! Ваше приказание выполнено!
И Лена видит, как трясется его плечо от длинных очередей.
Слева из темноты вылетает рвущийся сноп пламени. Все оборачиваются. В огневых взлетах появляются и исчезают вздрагивающее орудие на высоте, а в лощине — черные тела бронетранспортеров и вставшие по скатам высоты силуэты — немцы.
— Это Баранов, товарищ капитан! — кричит Володя возбужденно. — Баранов прикурить дает!
Внезапно становится тихо. Только далеко, на правом фланге, без передышки трещат автоматы, торопливо взлетают ракеты.
Все молчат прислушиваясь. Из низины доносятся голоса немцев. Они, по-видимому, окапываются за высотой.
— Замолчали, — негромко говорит Володя. — Пять дисков как ветром сдуло… Еще приготовим, пожалуйста, только спасибо не говорите! — И он вываливает из противогазной сумки в шапку автоматные патроны, готовясь набивать диски.
Капитан Каштанов оглядывает всех на НП, говорит замедленно: «Та-ак» — и, наклонившись ко дну окопа, прикрываясь шинелью, сосредоточенно чиркает зажигалкой. Огонь выхватывает черные, тесно сдвинутые брови. Володя с жадностью прикуривает.
— Эх, закурить, шоб дома не журились! — И рукавом шинели вытирает с лица пороховую гарь.
Лена подходит к Володе сзади, тихо говорит:
— Устал, товарищ ординарец? — И в голосе ее звучит ласковая усмешка.
Володя одной рукой обнимает ее.
— Ну-ка поближе сюда, санинструктор! — говорит он и крепко прижимает ее к себе.
Лена строго:
— Товарищ старший сержант! — И испуганным шепотом: — Тише, капитан же рядом… Ты совсем уж… Володька!..
Володя весь разгорячен — ворот расстегнут, руки теплые, и Лене кажется, что в потемках у него светятся от недавнего возбуждения глаза.
— Ну как самочувствие? — еле слышно спрашивает Лена.
— Да ничего, Ленка, — шепотом отвечает он, прикасаясь горячей щекой к прохладным Лениным волосам. — Вот по тебе соскучился, целый день тебя не было… А ты как?
Она отстраняется от него, упираясь руками ему в грудь.
— Осторожней, Володька, капитан же.
— Да он не смотрит!.. У тебя руки холодные — боишься, что ли?
— Не думаю даже…
— Врешь, Ленка, — шепчет он, притягивая ее к себе.
— Ну, немножко, — соглашается она.
— За кого?
— Да за тебя же.
— Это ты оставь, Ленка. — Он сразу становится серьезным. — За меня нечего бояться.
— И оставлять нечего. Тоже ходишь, как Баранов, не пригибаясь…
Оба не видят, что капитан Каштанов сидит на дне окопа, курит и чуть усмехается, слыша рядом с собой шепот.
В ту же минуту возле траншеи разрывают воздух пулеметные очереди, пули щелкают по брустверу. Тотчас откуда-то из лощины тугим звоном ударяют немецкие минометы. Мины с чавкающим звуком, с визгом осколков рвутся над головой, сыплется земля, стучит по плащ-палаткам.
Володя и Лена вскакивают. Над высотой, где стоит орудие Баранова, рассвечивая потемки, веером летят толстые трассы. Видно, как трассы эти врезаются в землю перед щитом, гаснут.
— Товарищ капитан, бронетранспортеры! Опять! Прикурить не дали! — кричит Володя, ложась грудью на бруствер, щелкая затвором автомата. — Опять пошли! По орудию бьют.
— Спокойно, — говорит капитан Каштанов. Он будто проснулся сейчас, и голос у пего сонный и сиплый. Потом этот голос накаленно опаляет: — Справа, по одному — кор-роткими!..
У Володи судорожно трясется плечо, и жутко возникает во вспышках автомата красный блеск его зубов. Он что-то кричит и смеется.
И Лена смотрит на пего, и ей неудержимо хочется стоять рядом с ним, стоять до тех пор, пока не кончится атака. Она щупает руками края окопа.
«Санинструктора!» — звучит в ушах Лены, но она знает, что по привычке это часто кажется ей, и, оглянувшись на Володю, все-таки идет по траншее, спрашивая:
— Товарищи, никто не ранен?
Во тьме ревут в низине бронетранспортеры, веера толстых трасс рассыпаются все ближе, и немецкие ракеты уже падают на огневую позицию Баранова и горят на брустверах орудийного дворика, и всем видны стоящие и ожидающие за щитом орудия люди и самый высокий — Баранов — возле станины.
— Товарищ капитан! Баранова вроде окружают! — доносится сзади голос Володи. — Видите?.. Слева заходят!
Бегло бьет орудие Баранова. Два разрыва, четыре разрыва — и сразу орудие замолкает, и только слышны щелчки разрывных пуль, слышно, как кричат бегущие к орудию немцы:
— А-а!
— Баранов! — опять доносится чей-то сиплый зов из потемок. — Баранов!
Мины рвутся возле орудия.
— Санинструктора сюда! Где санинструктор? Санинструктора!
Лена озирается и бежит на крик.
И на бегу мельком видит страшное, перекошенное лицо капитана Каштанова. Он что-то кричит, но понять нельзя. Она видит его раскрывающийся рот. Она улавливает одно слово:
— Впер-ред!..
Из траншеи, сбивая Лену с ног, бегут люди. У Лены, сжимаясь, колотится сердце.
В проходе она сталкивается с огромным солдатом. На руках он кого-то тащит.
— Кто такой? — хрипит солдат. — Где санинструктор?
— Я, — задыхается Лена. — Я, милый, я! Где раненый?
— Кто «я»? Не вижу! Ну-ка встань! — И, возбужденный, злой, шагает прямо на Лену.
— Я санинструктор! — внезапно сердито останавливает его Лена. — Давай же его! Куда ранен?
— Живой… да быстрей… — тише, но еще раздраженно и как бы с угрозой говорит солдат, точно не доверяя Лене.
Лена его не знает: он, вероятно, из пехоты.
Солдат этот крепко придерживает за спину обмякшего человека в плащ-палатке.
— Ну, притащил! — сквозь вздох говорит солдат. — Метров двести нес! Нашего-то санинструктора… тоже была девчонка… Ну, Семен, будь, брат, здоров! Живи…
— Спасибо тебе, — вздыхает раненый.
— Не за что, брат. После войны за столом будешь говорить. Дай я тебя поцелую.
Они прощаются. И солдат поспешно уходит по траншее. Раненый сдавленно стонет, скользит руками по стене окопа.
— Держись за меня! Идем быстрей! Быстрей в землянку, здесь недалеко! — шепчет Лена.
В землянке по-прежнему горит свеча, но телефониста нет: он, вероятно, наверху. Торопясь, Лена укладывает раненого на нары.
— Сейчас, сейчас, мы сейчас, мы только перевяжем… и все в порядке… Только перевяжем.
Раненый молод, он еще совсем мальчик. У него бледное до синевы лицо, побелевшие, искусанные губы плотно сжаты. Большая потеря крови пугает Лену, и она очень спешит.
— Жжет… — Паренек разжимает губы. — Как железом жжет… насквозь будто меня в бедро… А?
Лена рвет на его животе кровяную гимнастерку, расстегивает пуговицы.
— Не надо! — Перекосив лицо, паренек испуганно приподнимается. — Уйди, сестра! Стыдно мне…
Он прикрывает руками живот. Грудь у него ходит под руками, как мехи. На животе расплылось вязкое кровяное пятно.
— Чудной, я только перевяжу… Одну минуту, и все, — убеждает его Лена.
Наконец все сделано. Паренек скрипит зубами.
— Сестра, глотнуть бы!.. Жжет.
Лена торопливо шарит рукой по соломе, по полу, стараясь найти какую-нибудь оставшуюся фляжку, и машинально повторяет шепотом:
— Сейчас, милый, сейчас.
А в полночь приходит капитан. Он, щурясь, долго оглядывает землянку. На нарах, на полу — раненые, а Лена сидит спиной к двери и не видит капитана. Тонкая спина ее согнута. Она положила подбородок на ладони и слушает внимательно: раненый ей что-то рассказывает вполголоса.
— Лена, — капитан кашляет, — куда нам?
Лена оборачивается и встает с бледным, осунувшимся лицом. Она поднимает руки к груди, сейчас же опускает их и медленно, мелкими шагами, точно ноги у нее спутаны, подходит к капитану, глаза у нее широко раскрыты, застыли в ожидании.
— Что? — спрашивает она.
— Давайте.
Капитан сдавленно покашливает, и два солдата тихо вводят в землянку Володю, придерживая его, и капитан, не глядя на Лену, говорит:
— Перевязку сделай…
Лена подходит ближе к Володе, и капитан видит, как пуговичка на ее гимнастерке ходит то вверх, то вниз и брови ее недоуменно дергаются. У Володи на глазах повязка набухла от крови. Он с неловкостью тянет к ней руку, но капитан, хмурясь, удерживает ее.
— Володя, спо-кой-но.
— Товарищ капитан. — У Володи отрывистый, незнакомый голос. — Надо снять повязку, мешает.
— Товарищ кап… — И Лена осекается от спазмы в горле.
— Лена? — с испугом спрашивает Володя. — Лена здесь?
Лена тупо смотрит на его повязку.
1 2