– В его голосе была угроза, которую ни с чем нельзя было спутать.
– Я понимаю, – ответил Дикс.
Мужчина повернулся и пошел прочь, бесшумно ступая по мягкому песку. Дикс стоял и смотрел, как он уходит.
Элоэ была уверена, что он немедленно подойдет к ней, но он все еще стоял и смотрел в темноту, хотя не было сомнения в том, что он уже не мог кого-нибудь или что-нибудь увидеть.
Она уже была готова позвать его, закричать, что у нее почти невыносимо болят запястья, как вдруг до нее донесся звук заводимого мотора. Она слышала, как тронулась машина, а затем поехала прочь по дороге. Это как будто послужило сигналом, которого ждал Дикс, он моментально повернулся и подошел к ней.
Он опустился на колени, затем, посветив фонариком на ее связанные запястья, разрезал шнурок острым ножом. Она испытала чувство огромного облегчения, когда ее оковы спали, а возможность двигаться свободно заставила ее забыть обо всем остальном. Она начала растирать запястья, чтобы восстановить кровообращение. Дикс перед этим разрезал веревку, связывавшую ее ноги, не произнося ни слова выключил фонарь и обнял ее.
– Прости меня, дорогая, – сказал он таким голосом, какого она еще от него ни разу не слышала.
Затем его губы дотянулись до ее губ и он поцеловал ее. Это был совершенно иной поцелуй, чем тот, которым он поцеловал ее прежде. Он совершенно ошеломил Элоэ. После минутного изумления она начала бороться с ним, упираясь руками ему в грудь, стремясь высвободить свои губы, но все было бесполезно.
Даже сопротивляясь, она почувствовала такой экстаз и восторг, пронизавший все ее тело, какой она до сих пор еще не испытывала.
Совершенно неожиданно она замерла – стала неподвижной от изумления и почти неописуемого восхищения от того, что его поцелуй пробуждал в ней. Она почувствовала, как в ней загорелось пламя, которое только что разожгли, ее тело стало мягким в его руках, а рот податливым в его требовательных твердых губах.
– Прости меня! О, дорогая, прости меня!
Она с трудом слышала его голос, она знала только, что все ее естество трепетало в блаженстве от чуда и возбуждения, ни с чем не сравнимыми в ее предыдущих представлениях о чувстве.
Она поняла, что это любовь. Это было то, что она нашла, но не поняла. Это была любовь, которая делает поцелуй чем-то божественным, чем-то священным; в то же время чем-то настолько глубоко и полностью волнующим, что она с трудом могла перевести дух от блаженства.
Наконец он отпустил ее. Она знала, что он смотрит сейчас на нее, что его глаза ищут сейчас ее лицо в темноте.
И только, когда ее губы освободились от его, она вспомнила – вспомнила красный отблеск, мелькнувший на борту лодки, вспомнила, что произошло и кто был в это втянут.
Неожиданно она почувствовала, как ее начинает охватывать дрожь. Она, наверное, совсем сошла с ума, раз даже всего на эти несколько секунд забыла, кем он являлся.
Как будто прочитав ее мысли, он спросил:
– Зачем ты сюда пришла? Ты не представляешь, как для тебя это могло быть опасно.
– Откуда я могла знать? Я верила в тебя…
– Я знаю.
Она попыталась встать на ноги, и он ей помог.
– Как ты мог? – спросила она с неожиданной болью в голосе. – Как ты мог сделать это?
Вместо ответа он обнял ее еще раз.
– Как ты мог? – спросила она с неожиданной болью в голосе. – Как ты мог сделать это?
Вместо ответа он обнял ее еще раз.
– Но ты любишь меня! – сказал он ликующе. – Кем бы я ни был, каким бы я ни был плохим, ты любишь меня!
Мгновение она пыталась сопротивляться триумфу в его голосе и ему самому, но потом, из-за того, что было невозможно устоять перед порывом всего ее тела, она позволила его губам найти ее губы, и они вновь прильнули друг к другу.
– Ты любишь меня! – сказал он секунду спустя.
– Да, я… люблю… тебя, – сказала она неровным голосом.
Она дрожала, пока говорила это, и не только из-за прохладного ночного воздуха, но и из-за того, что, казалось, шло из самой глубины ее сердца, из-за того, что, казалось, окутало ее, как темным облаком.
Он почувствовал, что она дрожит, и положил ей руку на плечо.
– Ты замерзла, – сказал он. – Я не должен был тебя держать здесь. Ты простудишься. Мы сейчас пойдем в машину, она здесь недалеко.
– Я должна возвращаться… в отель…
– Не сейчас, – ответил он. Она опять испугалась – испугалась того, что не понимала, но больше всего самой себя.
Он взял ее под руку, и они молча пошли. Их ноги увязали в песке, и продвижение было медленным, пока они не достигли более твердой земли и двинулись между сосен туда, где Элоэ увидела смутные темные очертания машины, спрятанной подальше от дороги.
Дикс открыл дверь, и она села на переднее сиденье. Через минуту он уже сидел рядом с ней за рулем. Он наклонился вперед, зажег щитовой прибор и включил мотор.
– Я включу печку. Ты согреешься через несколько минут.
Она сидела, ни слова не говоря, стараясь не смотреть на него, но четко ощущая его близость.
– Элоэ!
Его голос звучал завораживающе, и все же она не повернула головы.
– Бесполезно, – сказала она. – Я никогда не смогу доверять тебе больше.
– Я не обманывал тебя ни в чем, что касается нас лично. Я не буду тебя обманывать в этом.
Несмотря на свою решимость, она повернула голову, чтобы взглянуть на него.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Я люблю тебя. Я думаю, что полюбил тебя с первого же момента, как только увидел.
– Но это смешно. Как же ты мог?
Даже произнося эти слова, Элоэ знала, что это было правдой и для нее самой.
Она не подозревала, но она влюбилась в него с их самой первой встречи. Она вспомнила, как она потом о нем думала, как она молилась за него, как у нее застучало сердце в груди, когда она вынула его луговые лилии из коробки, в которой он прислал их.
Она вспомнила, как она страдала, когда подумала, что это он взял сапфировую брошь Лью. Конечно, она уже любила его тогда, хотя и не подозревала или не понимала этого.
Он наблюдал за ее лицом с той легкой улыбочкой, которую она так хорошо знала.
– Ну, – сказал он мягко, – это так смешно?
– Нет, нет!
Она положила ладони на его лицо.
– Ты должен уехать, я не смогу тебя видеть после сегодняшнего вечера.
– Ты действительно это имеешь в виду?
Он задал вопрос, но прозвучал он так, как будто он не боялся ответа.
Вместо этого он протянул свою руку вдоль спинки ее сиденья и неожиданно притянул Элоэ к себе. Ее голова упала ему на плечо, и он заглянул ей в глаза.
– Ты действительно это имеешь в виду? – вновь спросил он. – Ты хочешь, чтобы я уехал? Ты не хочешь меня больше видеть? Ты хочешь отвергнуть нашу любовь? Да?
Он слегка ее потряс, а затем искусно, так как она дрожала и не могла ничего отвечать, взял рукой ее за подбородок и развернул ее губы к своим.
Много времени спустя, как показалось Элоэ, она откинула свою голову ему на плечо и сказала слабым, изумленным голосом:
– Но как я могу любить… тебя? Это… неправильно, я знаю это. Я должна ненавидеть тебя, и все же, когда ты касаешься меня, я… люблю тебя так сильно, что не могу думать… ни о чем другом.
– Разве этого недостаточно?
Усилием воли она собралась, чтобы ответить ему.
– Нет, этого недостаточно, – сказала она. – Я хочу уважать тебя, восхищаться тобой, знать, что ты честный, и надежный, и правдивый. И… и… – Ее голос перешел на рыдания. – А ты ничем этим не являешься.
– И все же ты любишь меня! – сказал он ликующе.
– Да, я… люблю тебя, – ответила она. – Но я не должна… Я знаю, я не должна…
Он придвинул ее еще ближе.
– Моя бедная девочка, – сказал он. – Ты так мало знаешь о жизни, ведь так? И все же ты думаешь, что знаешь о ней много. Тебе было так легко до сегодняшнего момента. Черное было черным, а белое – белым, и ты никогда не была раздираема между тем, что подсказывал тебе твой ум, и тем, что говорило тебе сердце. – Он еще ближе притянул ее к себе, затем коротко рассмеялся. – Дело не в том, что ты слишком молодая, ты слишком старая. Ты не научилась смеяться, наслаждаться жизнью просто из-за удовольствия жить. Вот чему я собираюсь тебя учить.
– Но я не должна тебя слушать. Мы не можем что-либо значить друг для друга. Как ты не понимаешь? Как я могу рассказать отцу о тебе? Как я объясню ему и моей матери, что люблю тебя?
Последовала небольшая пауза, затем Дикс сказал:
– Итак, ты действительно хочешь, чтобы я ушел?
– Нет! Нет! – Элоэ говорила помимо своей воли. – Я не смогу это вынести, я не смогу. Ты должен измениться… Ты должен обещать мне…
Он перебил ее.
– И ты действительно поверишь этим обещаниям? – спросил он. – Ты поверишь?
– Я постараюсь. Он мягко засмеялся.
– Ты же знаешь, что в глубине души ты никогда не будешь в этом убеждена. Нет! Я не буду давать никаких обещаний. Ты должна любить меня таким, какой я есть, или мне придется уйти. В любви должно быть доверие – в этом я согласен с тобой – и не может быть никакого доверия там, где присутствуют неискренность, лицемерие, притворство. Смотри на меня такого, какой я есть, малышка Элоэ. Люби меня самого, а не какого-то сказочного героя, которого ты себе придумала.
Элоэ прикрыла глаза. «Это невозможно слушать, – подумала она. – Это не может быть правдой. Такое решение будет слишком тяжелым».
– Ну почему ты такой? Почему? – спросила она наконец.
Ее голос был таким тихим, что он наклонил голову, чтобы услышать ее.
– Я такой, какой есть.
– Но ты можешь измениться, – настаивала Элоэ. Правда, ты можешь это понять?
– Возможно, – согласился он. – Все меняются с возрастом. Все меняются к лучшему или к худшему каждый день в течение всей своей жизни. Я не сказал, что не буду пытаться измениться, стать тем, что ты хочешь во мне видеть. Я только хочу сказать, что сейчас я не лгу тебе, или не пытаюсь быть тем, что я не есть на самом деле. Ты меня видишь сейчас таким, какой я есть, и, надеюсь, несмотря на это, ты любишь меня. Вот все, о чем я прошу. Оставим будущее на потом. То, о чем я прошу тебя сейчас, это принять настоящее и принять его с широко открытыми глазами.
– Но в действительности я его принимаю? – спросила Элоэ.
Он отрицательно покачал головой.
– Не совсем так. Ты все еще играешь в приятную игру сама с собой. В глубине души ты все еще твердишь себе, что я не могу быть таким плохим, каким кажусь. Ты хочешь получить от меня обещание, что я не буду больше делать то, что ты не одобряешь. Ты хочешь, чтобы я раскаялся. Другими словами, ты хочешь, чтобы я был кем угодно, но только не самим собой. Но я уже сказал, что я такой, какой есть.
Его объятие ослабело, и Элоэ слегка отодвинулась от него.
Неожиданно перед ней возникло лицо ее отца, стоящего на кафедре и проповедующего пастве о том, как надо противостоять соблазну и следовать заповедям библии. Она прекрасно знала, какого ответа ожидал бы от нее сейчас отец. Она знала, что было бы правильно делать сейчас, что она должна сделать.
Отодвинувшись еще дальше от Дикса и повернув к нему голову, она прошептала.
– Я… не могу, я… не могу!
В глазах ее появились слезы и потекли по щекам.
Он удерживал ее еще какое-то время с нежностью, в которой не было страсти; затем еще раз взял ее лицо в свои руки, посмотрел на ее щеки, мокрые от слез, и начал их нежно целовать, слизывая слезы.
– Я никогда не забуду эти слезы, – сказал он. – Они для меня самое дорогое, что было у меня в жизни.
Он говорил очень печально, а затем мягко произнес:
– Перестань плакать, родная, и скажи мне, когда ты выйдешь за меня замуж?
Элоэ широко открыла глаза и уставилась на него.
– Э… замуж… за тебя?
– Ну, конечно. Неизбежный венец счастливой любви, не так ли? Я могу поклясться тебе в одном, на библии, если нужно, что при всех моих мерзких преступлениях я никогда не был женат. А также, могу добавить, я никому до этого не предлагал выйти за меня замуж.
Возникла пауза, после чего он мягко сказал:
– Ты выйдешь за меня замуж, любимая моя малышка Элоэ, ведь правда?
Она отвернулась от него, страшась выражения его глаз.
– Это слишком… быстро, – ответила она. – Я не могу… думать об этом еще. Я не могу дать тебе… ответ. Я должна… подумать.
Она почувствовала, как он напрягся и сказал совершенно другим голосом:
– Конечно, я забыл, что ты должна решиться принять на себя такой позор, как выйти замуж за вора.
– Нет, нет, вовсе не поэтому, – вскричала Элоэ. – Дело в моих родителях. Я должна им объяснить, я должна им сказать. Я не могу им лгать насчет этого. Они должны знать правду.
– Понятно.
Он говорил медленно, как будто размышляя над какой-то проблемой, затем произнес:
– А предположим, они откажутся дать свое согласие? Что тогда?
– Они не откажут, они не смогут, – воскликнула Элоэ. – Им будет больно, им будет трудно понять, но они не откажут мне в браке с тем, за кого я хочу выйти.
– А что если они все-таки откажут? – настаивал он. – Что если они категорически будут против этого. Элоэ сплела пальцы рук вместе. Она представила себе лицо своего отца, белое и напряженное, без тени гнева, увидела разочарование в материнских глазах. Они так на нее надеялись.
Они всю свою жизнь стремились дать ей все то, чего сами не могли себе позволить; и всю жизнь они жертвовали, шли на огромные жертвы ради всего того, что она получала из их рук.
Она была их единственным ребенком. Все их надежды, все их устремления, все их желания были сконцентрированы в ней.
– Ну, и каков твой приговор?
Дикс ждал ответа. Она понимала, что должна сейчас дать ему ответ.
Она постаралась абстрагироваться от его близости: попыталась не думать о том, что он сейчас рядом с ней, что ее губы все еще горят от его поцелуев. И все же, ничто, кроме этого, казалось, не имело значения. Мир как будто исчез; не было другой жизни, других людей, ничего – они были одни, одни в их королевстве, а все остальное исчезло в темноте потустороннего мира.
Ей показалось в этот момент, что вся ее прошлая жизнь тоже ушла; даже учения ее отца, которые так много для нее значили.
Затем смутно в подсознании у нее возникла одна фраза, цитата, которая явилась ключом ко всему; вот где был ответ, который она искала. Медленно, как бы выговаривая ее по буквам, вспоминала сейчас Элоэ эту цитату, гласившую:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28