– Он будет моим, будет! – сказала Лулу, вышагивая по спальне взад и вперед. У нее теплилась надежда, что Дарт зайдет к ней, но по тону, каким он пожелал ей спокойной ночи, поняла, что у него нет ни малейшего желания снова увидеть ее.Она вдруг принялась стаскивать с себя платье из серебристой парчи, которое надела к обеду. Кто-то сказал, что в нем она была похожа на русалку, а ее изумруды навевали мысли о море.Лулу сняла ожерелье и серьги и положила в выстеленный бархатом футляр, изготовленный специально для них. Затем она достала из тайника за большим платяным шкафом свою шкатулку с драгоценностями, в которой хранила самое ценное, что у нее было, – хронику всех своих сражений и побед. Алмазы, сапфиры, рубины, изумруды – там было все. Дневник, записанный драгоценными камнями, история в самоцветах, более ценная, чем любая другая книга по истории.Чтобы спрятать изумруды, ей пришлось приподнять одну из полочек шкатулки, под которой она увидела маленький револьвер с рукояткой из слоновой кости, который повсюду возила с собой на случай ограбления.В Америке она обычно спала, положив его рядом с постелью. Здесь, в Англии, она чувствовала себя в большей безопасности, но лишь потому, что вошло в привычку прятать шкатулку в разных местах, меняя их каждые сутки. Она никому не доверяла, даже своей горничной, которая была с ней уже около пяти лет. Драгоценности были для Лулу как бы самой ее кровью, без которой она могла завянуть и умереть.Она медленно достала револьвер из шкатулки и вспомнила, как Дарт однажды увидел его, когда они путешествовали на лайнере.– Зачем он тебе? – спросил он тогда.Лулу рассказала ему, как всегда оберегала свои драгоценности, и добавила:– К тому же он может пригодиться, если однажды я захочу покончить с собой.– Не смей так говорить! – резко бросил он. – Жизнь бесценна. Я видел на войне, как бессмысленно ее расточают, и больше не желаю видеть легкого отношения к смерти, запомни это навсегда!На нее произвели впечатление торжественность, с которой он это сказал, серьезное выражение его глаз, как будто он, оглядываясь в прошлое, оплакивал то, что там видел. Тогда, в тот момент, она подумала, что, может статься, именно этим когда-нибудь сможет удержать его.Лулу сняла с себя последнее белье из кружев и шифона и надела ночную сорочку, тонкую как паутина, и прозрачную, как утренний туман. Поверх ее она накинула неглиже из персикового крепа с карманами, отороченными белой норкой, и узкими полосками того же меха на коротких рукавах.Застегнув неглиже и повязав вокруг талии поясок, Лулу украдкой опустила в карман револьвер. Потом она подошла к туалетному столику и напудрила щеки, пока они не стали такими же бледными, как молочная белизна ее шеи, и по контрасту ее глаза стали казаться очень синими. Она расчесала волосы, распустив их по плечам, и, бросив последний взгляд в зеркало, открыла дверь спальни.Спускаясь по лестнице и идя через холл в своих сатиновых шлепанцах, Лулу не произвела ни единого звука. Она очень осторожно повернула ручку двери в библиотеку – так осторожно, что Дарт, сидящий в большом кресле, ее не услышал.Настольная лампа стояла рядом с ним, остальная часть комнаты была погружена в темноту. Лулу почти вплотную подошла к нему, когда он поднял глаза и увидел ее, вышедшую из тени, как привидение в ореоле серебристых волос.– Лулу! – воскликнул он. – Я тебя не слышал.– Мне нужно было прийти поговорить с тобой.– Я думал, ты устала, – ответил он.Он с неохотой, как ей показалось, оторвался от книги. Лулу посмотрела, что это за книга, и увидела название – «Сельские дома Англии»; на открытой странице была фотография Квинз-Фолли. Помимо воли ее голос прозвучал резко:– Ты все еще думаешь о той надоедливой девчонке?– Может, не будем больше о ней? – спросил он.– Не будем, мне это наскучило, – ответила Лулу. – С другой стороны, я считаю, что ты должен извиниться передо мной за свое поведение. Не думай, что я хоть на минуту поверила, что между вами есть что-то серьезное – между тобой и этой рыжей дурочкой. Можно ли вообразить большую глупость – изменить свою фамилию? Можно подумать, она имеет какое-то значение. Какая разница – Милбэнк или Милборн!– Я уже просил тебя не говорить об этом сейчас, – с раздражением сказал Дарт. – Ты так и не узнала бы, если бы не познакомилась с ее братом, пока она собиралась.– В любом случае он любопытный экземпляр, – презрительно сказала Лулу. – Все время запинался и заикался, когда говорил со мной. Терпеть не могу застенчивых мужчин!– Не думаю, что ты их часто встречала, – ответил Дарт, захлопнув книгу и подойдя к камину, чтобы включить обычные лампы по бокам очага.– Давай поговорим о чем-нибудь другом, – вдруг сказала Лулу. – Дарт, ты в самом деле собираешься назад, в Америку, так скоро, как говорил?– Наверное, – ответил он. – Я собирался пробыть здесь до конца лета, но передумал.– Почему?– О, по разным причинам, – уклончиво ответил он. – Похоже, я тут немного запутался. Если я исчезну, все скоро забудется.– Нет нужды исчезать, Дарт. А что касается забвения, то люди не забудут, что ты сделал, но всегда простят. Позови журналистов и скажи им, что ты не то сболтнул насчет этой Милбэнк. Скажи им, что это шутка, если хочешь, скажи, что разыграл меня и что мы собираемся пожениться, когда я закончу съемки.– Так будет еще хуже, а не лучше, Лулу, потому что ты отлично понимаешь, что это неправда.– Почему ты так говоришь?– Потому что ты знаешь, что мы не собираемся пожениться – ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Ты мне нравишься, а я, кажется, нравлюсь тебе, но мы совсем не подходим друг другу. Когда я женюсь на ком-нибудь, это будет насовсем.Он улыбнулся слову «насовсем», как будто пришедшему из воспоминаний детства, когда оно означало что-то важное – вечность по временным меркам мальчика.– Но, Дарт! – настойчиво возразила Лулу. – Ты просто не думал, что будет, если мы поженимся. Мы могли бы быть счастливы, очень счастливы. Мне нравится то же, что и тебе, и нам могло бы быть очень хорошо вместе. Вообще, мне не нужно сниматься больше, чем в одной картине за год. Остальное время мы можем проводить где ты пожелаешь – в Буэнос-Айресе, в Калифорнии, в Нью-Йорке, даже в Лондоне или Париже, – не важно где, лишь бы вместе.Дарт Гурон подошел к дивану, на котором сидела Лулу, и сел рядом.– Послушай, Лулу! – сказал он. – Отнесись к этому разумно. Ты отлично знаешь, что нашему роману не суждено иметь серьезного завершения. Ты вошла в мою жизнь как раз тогда, когда я выставил себя дураком с Беатрис Уоттон. Признаюсь тебе в том, в чем никому не признавался: я никогда не просил ее выйти за меня, это она попросила меня. А поскольку в тот момент мне стало ее отчаянно жалко, я не смог сразу ей отказать. Я повел себя как трус, если угодно. Я избегал разговоров на эту тему, думал, что напишу ей, когда вернусь домой, сделаю еще что-нибудь, чтобы не показаться ей жестоким.Не успел я опомниться, как она заявила всем своим друзьям на той вечеринке, что мы помолвлены. Там присутствовали газетчики, и я абсолютно ничего не мог сделать такого, что по всем меркам было бы равносильно пощечине, от которой она, возможно, никогда бы не оправилась. Как тебе известно, она существо нервное, поэтому я ничего не предпринимал, пока в моей жизни не появилась ты и не указала мне, возможно, хамский, но все же выход из положения, который оказался, в общем-то, сравнительно легким.Дарт немного помолчал и посмотрел на пальцы Лулу, лежащие на его руке.– Однажды, – негромко произнес он, – ты встретишь человека, который сделает тебя по-настоящему счастливой. А я не тот человек, ты знаешь. Ты очень мила и достойна любви, Лулу, но я не люблю тебя так, как хотел бы любить женщину, которая станет моей женой, и не верю, что в глубине души ты тоже любишь меня. Погоди! – быстро сказал он, когда она попыталась возразить. – Тебе просто кажется, что ты влюблена, но это потому, что, возможно, в твоей жизни я – первая вещь, которой тебе не удалось завладеть целиком и полностью в ту самую минуту, когда тебе захотелось ее иметь. Признай, это правда.– Это ложь! – горячо возразила Лулу. – Я люблю тебя, как никогда и никого не любила. Я люблю тебя не потому, что не могу тебя заполучить, а просто потому, что знаю: мы созданы друг для друга.– Хотел бы я думать так же, – тихо проговорил Дарт, – но не могу. Понимаешь, Лулу, в тебе много такого, что мне нравится и чего я не понимаю. Например, твое отношение к бабушке.Лулу отдернула руку.– Что ты этим хочешь сказать?– То, что сказал, – ответил он. – Я думал об этой бедной старушке. Ты знаешь, что сказал доктор, когда выписывал свидетельство о смерти?– И что же он сказал? – с вызовом спросила Лулу.Дарт поднялся с дивана и отошел.– Он сказал, что, хотя это типичный случай сердечной недостаточности, которая в большинстве своем является причиной смерти, она на самом деле умерла от недоедания.В комнате вдруг наступила тишина.– Да, от недоедания, – помолчав, продолжал Дарт. – Лулу, ты когда-нибудь задумывалась о том, чем мы питаемся здесь, о всех тех завтраках и обедах, которые мы делили с тобой на пароходе? О том вечере в Нью-Йорке, когда мы объелись икры по пятнадцать долларов за порцию, потому что ты сказала, что чувствуешь себя, как дикая русская женщина?– Ты говоришь как коммунист, – сказала Лулу. – Если бы мы ели в Нью-Йорке не икру, а предпочли бы хлеб с сыром, от этого у моей бабушки в Путни не прибавилось бы еды. Кроме того, у нее было достаточно денег, об этом я позаботилась, и если она не ела, то потому, что не хотела.– Это не так, – возразил он. – Если она не ела, то потому, что не могла получить еду: те, у кого она жила, не хотели ее приносить ей, а она, как тебе известно, была не в состоянии пойти и взять ее сама.– Ты узнал это от этой Милбэнк, которая вечно сует нос в мои дела, – в ярости проговорила Лулу. – Ну конечно, ты скорее готов поверить ей, чем мне. А я не заслужила ни слова благодарности за все, что сделала для своих родственников. Они охотно брали деньги, которые я им посылала, а потом писали письма и жаловались, что не видят меня. При всем желании нельзя быть в двух местах одновременно. Надо либо зарабатывать деньги, чтобы иметь возможность посылать их домой, либо сидеть дома и голодать вместе с остальными нахлебниками, которые сами не способны заработать ни пенни.В ярости она выплевывала слова, ее голос сделался пронзительным и, как всегда, когда она распалялась, немного гнусавым, как у кокни.Только сейчас Лулу заметила, что Дарт просто смотрит на нее и слушает. Она поняла, о чем он думает. За все эти годы она достаточно узнала мужчин, чтобы знать, когда они больше не увлечены и не слушают ее как зачарованные.Ее голос замер. Она вдруг испугалась. Лулу поднялась с дивана и подошла к нему.– Дарт, Дарт, – прошептала она. – Из-за чего мы ссоримся? Я пришла сказать, что люблю тебя, помоги же мне забыть, что между нами не может быть взаимопонимания. Я люблю тебя, ты знаешь, люблю. Поцелуй меня, обними меня крепко. Я хочу быть в твоих объятиях.Она дотронулась до него и запрокинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Но его руки не обвились вокруг нее. На его лице Лулу увидела знакомое выражение, когда он произнес:– Уже поздно, Лулу. Думаю, тебе пора спать.– Дарт, как ты можешь? – страстно сказала она. – Не прогоняй меня. Не сердись на меня, я сделаю все, что захочешь, скажу что захочешь, признаю, что была не права. Только не прогоняй меня – не сейчас, не сегодня.Она заколотила по его груди обеими руками, но он не шелохнулся, чтобы прижать ее к себе. Лулу отступила на шаг.– Что с тобой? – спросила она. – Почему ты такой? Когда-то я что-то значила для тебя. Неужели ты забыл те ночи, когда мы плыли через Атлантику? Неужели ты забыл наши чувства друг к другу? Что случилось? Почему ты изменился?Она неистово впилась в него взглядом.– Я люблю тебя, – произнесла она дрогнувшим голосом.Лулу отошла туда, где, выхваченная из темноты светом ламп, стояла огромная ваза с цветами выше головы, раскинувшимися во все стороны так, что стола не было видно. Лулу некоторое время стояла, повернувшись к нему спиной и протягивая руки с острыми красными ногтями поочередно то к одному, то к другому цветку.– Розы, – наконец тихо произнесла она, – и гвоздики. Они такие английские, и, наверное, это мои любимые цветы. Интересно, ты положишь их мне на могилу?– Что ты несешь? – грубо спросил Дарт.В ответ Лулу достала из глубокого кармана неглиже револьвер.– Я говорю о смерти, Дарт. Не думаешь ли ты, что мне захочется жить, раз я больше не нужна тебе? – произнесла она и, подняв руку с пистолетом, поднесла его к виску. Стоя у стола с ореолом цветов вокруг головы, она являла собой драматичную и трогательную картину. Чуть скривив губы, Дарт произнес:– Блестящее завершение для второго акта, Лулу, но не очень правдоподобное.– Я сделаю это, – с тихой решимостью сказал она.– Нет, не сделаешь, – ответил он. – Ты не хуже меня знаешь, что слишком красива и умна, чтобы умереть, если можно так выразиться, от собственной руки. Лулу, у тебя все впереди, ты на вершине своей карьеры, у тебя мировая слава, ты очень богата и все еще молода. Чего еще требовать от жизни?– Я люблю тебя, – сказала она. – Если ты не женишься на мне, я убью себя сейчас же, на этом месте.– Здесь будет довольно грязно, не так ли? И ты будешь не такая хорошенькая, лежа на полу, как куча тряпья, с лицом, залитым кровью и противной дыркой на месте глаза. А что если ты только ранишь себя? Что будет тогда? Твое попорченное лицо, все в шрамах, вряд ли будет смотреться даже в кассе кинотеатра, даже если ты будешь по-прежнему называться Лулу Карло. Лулу опустила револьвер.– Думаешь, ты сможешь меня отговорить? Но ты ошибаешься. Как я уже сказала, я собираюсь убить себя, если ты на мне не женишься.– Ты считаешь, мы будем счастливы, если женюсь?– Да, будем, – отрезала Лулу, – ты просто так от меня не отделаешься. Мы будем счастливы, и ты это знаешь. Мы же были счастливы эти несколько недель, разве нет? Упоительно счастливы, пока… Да, пока не появилась эта женщина – смотрит на всех свысока, все здесь критикует, во все вмешивается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28