— Это должно бы напугать меня, — улыбнулась Рене, — но не пугает. Я знаю, что ты найдешь счастье с Дрого. Он любит тебя, а ты — его. Кроме того, вы уже женаты. Вам предстоит долгая счастливая жизнь.
— Я надеюсь на это! Я очень надеюсь на это! — с надрывом воскликнула Корнелия.
Она дернула за шнурок звонка. Вошла Виолетта, чтобы помочь своей хозяйке одеться. Корнелия первой покинула «Ритц», предоставив горничной объясняться с герцогом — в качестве предлога был изобретен визит к парикмахеру, который должен продлиться так долго, что герцогу придется уйти на деловой обед, не дождавшись жены.
— Все прошло нормально? — спросила Корнелия.
— Да, ваша светлость.
— Тогда поторопись, Виолетта, у нас не так много времени.
— Что ваша светлость предпочитает надеть сегодня вечером?
С этими словами Виолетта открыла гардероб.
Перед Корнелией предстал длинный ряд платьев, которые Ворф сшил специально для нее, — настоящая радуга всех цветов и оттенков. Мгновение Корнелия колебалась — здесь висело несколько совершенно новых платьев, которые она еще ни разу не надевала. Наконец она остановила свой выбор на том самом платье с огненно-красными кружевами, которое было на ней в тот памятный первый визит к «Максиму».
— Я надену это платье, — сказала Корнелия. — И как только я уеду на обед, начинай укладывать все вещи в новые саквояжи, которые я прислала на прошлой неделе.
— Сразу все, ваша светлость?
— Все, Виолетта, мы больше не вернемся сюда.
Итак, одно решение было принято, хотя его легко отменить, если она передумает и решит провести завтрашний вечер с герцогом — их последний вечер в Париже.
Огненно-красное кружевное платье, казалось, даже более шло ей теперь, чем в первую ночь превращения Корнелии в Дезире. Самоуверенность и все усиливающееся желание любви делали девушку еще прекраснее, чем прежде. С каждым разом, когда Корнелия вновь снимала темные очки и укладывала волосы по-новому, открывая изысканные черты своего лица, она выглядела все увереннее, а ее осанка становилась более горделивой.
Сегодня Виолетта испробовала новый стиль прически. Она завила волосы Корнелии и, вместо привычной короны, собрала их в пучок, который удерживался бриллиантовой заколкой, сверкавшей в темных кудрях словно звезда.
Это было единственным украшением Корнелии в этот вечер, согласно ее собственному решению. Она припомнила, что в один из вечеров наедине герцог шепнул ей, что ее ушки похожи на маленькие розовые ракушки и грешно обременять их серьгами, пусть и драгоценными. Идеальные линии ее плечей и шеи заставляли восхищаться их совершенством, и любое колье только отвлекало внимание от их красоты.
Платье, сшитое по заказу Рене и предназначавшееся изначально для нее, было смело декольтировано, но невинность всего облика Корнелии придавала этому обстоятельству такой налет очарования, что когда девушка с сияющими глазами и улыбкой на губах вошла в салон, то герцог с восхищением подумал, что перед ним живое воплощение Афродиты — грациозной и непосредственной, до конца еще не осознающей всю силу своей красоты.
Герцог протянул Корнелии руки, и она вложила в них свои. Этим вечером она была без того кольца, что привело герцога в ярость, и он прижался губами к ее пальцам, покрывая страстными поцелуями ее шелковистую кожу. Затем он поднял голову и взглянул прямо в ее глаза.
— Ну как, вы готовы? — раздался в дверях голос Рене.
Они даже не заметили, как она появилась, потому что оба застыли, глядя молча друг другу в глаза, соединенные страстью, заставлявшей их трепетать от близости друг друга.
— Мы готовы, — ответил герцог.
— Тогда идем, — сказала Рене. — Я ненавижу мешкать, к тому же я… я просто умираю от желания поскорее увидеть его.
— Я могу это понять, — мягко проговорила Корнелия.
— Тебе понадобится что-нибудь накинуть на себя в экипаже, — сказала Рене. — Вот, возьми.
Рене протянула серебристую соболиную накидку, и герцог нежно укутал плечи Корнелии.
— Я люблю тебя, — прошептал он, делая это, и Корнелия ощутила его губы около своего уха.
— Я так взволнована, — воскликнула Корнелия, — потому что уверена: вечером нас ожидает нечто необыкновенное.
— Твои ожидания могут не оправдаться, — предупредила Рене. — Но у Ивана предусмотрено все — у парадного подъезда всегда стоит наготове экипаж с запряженными лошадьми. Это на тот случай, если кто-нибудь из гостей утомится и пожелает покинуть его дом.
— С такими же лошадьми, как эти? — почти с благоговением в голосе спросила Корнелия, указав на четверку вороных арабских скакунов, впряженных в экипаж.
— Возможно, еще лучше, — горделиво произнесла Рене, зная, что породистые лошади впечатляют Корнелию больше любых бриллиантов.
Они сели в экипаж и двинулись к Елисейским Полям со скоростью почти пугающей.
— Нам нужно так торопиться? — спросила Корнелия.
Рене рассмеялась, уловив опасение в ее голосе.
— Иван вечно куда-нибудь спешит, — ответила она. — Но его кучера — мастера своего дела, так что бояться нечего.
Корнелия подумала, что ей наверняка должен понравиться обладатель таких превосходных лошадей.
Ее предположения оказались верны: когда она увидела Великого князя, то поняла даже прежде, чем успела пожать ему руку, что он обаятелен еще более, чем она ожидала, судя по рассказам Рене.
Великий князь был высок и казался весьма необыкновенным — с сединой на висках, тонкими аристократическими чертами и длинными пальцами артиста.
При всей своей утонченности он отнюдь не выглядел изнеженным, а его улыбка и взгляд выдавали твердый, решительный характер.
Резиденция Великого князя, располагавшаяся в Булонском лесу, была достаточно велика. Когда гости вошли в просторный мраморный холл, украшенный гобеленами, князь спустился навстречу им в сопровождении двух громадных борзых, словно сойдя с иллюстрации к какой-нибудь русской сказке.
Он направился прямо к Рене и, взяв ее руки, медленно поцеловал каждую, и, после того как Рене выпрямилась после низкого реверанса, князь поцеловал ее в губы.
— Я скучал по тебе, любовь моя, — с глубоким чувством произнес Великий князь по-французски. Он повернулся к Корнелии. Она присела в реверансе, а герцог поклонился. Рене представила их друг другу.
— Мы уже встречались с вами прежде, Роухэмптон, — улыбнулся Великий князь. — Я рад видеть вас сегодня у себя в гостях.
Когда было покончено с формальностями, князь повернулся снова к Рене и с нотками волнения в голосе, что неожиданно сделало его моложе, произнес:
— У меня для тебя сюрприз, пойдем!
Он провел гостей через дом на балкон. У Рене и Корнелии вырвались возгласы восхищения — перед ними вместо сада расстилалось большое озеро. Их окружала вода, словно они из Франции переместились в Венецию. У каменных ступеней на воде покачивалась гондола, готовая отвезти их к возведенной на озере беседке. Колонны из розового мрамора, балюстрада в венецианском стиле, увитая цветами, флаги, развевающиеся на ветру, окружали террасу, где был сервирован обеденный стол. И куда бы они ни бросили взгляд, кругом были цветы — гирлянды увивали борта гондолы, шляпы гондольеров, на серебристой глади озера покачивались белые и розовые водяные лилии. Из самой большой гондолы, где разместился оркестр, лилась изумительная музыка, под которую проникновенно, хорошо поставленными голосами пели гондольеры.
Картина была такая восхитительная и неожиданная, что Корнелия могла только изумленно взирать на происходящее с широко, по-детски открытыми глазами.
— Merci, mon cher, — нежно сказала Рене Великому князю.
— Тебе понравилось? Я рассчитывал на это.
— Мне понравилось.
Слова гасили эмоции, но князь, казалось, это понял.
— Никогда не представляла себе подобной красоты, — сказала Корнелия герцогу.
— Я и сам ничего подобного не видел, — ответил он, но взгляд его был устремлен только на девушку, и она зарделась, поняв двусмысленность сказанного.
Лакеи, одетые как венецианцы, проводили гостей в гондолу, устланную атласными подушками.
Спустившись по ступеням, Корнелия обернулась к дому и заметила, что он тоже украшен в венецианском стиле: из окон свешивались длинные полотнища вышитых флагов, какие обычно вывешиваются в Венеции во время карнавалов и праздников.
Цветы покрывали каменные стены, а по обеим сторонам дома были расставлены апельсиновые деревья в кадках, искусно имитируя разросшийся апельсиновый сад.
— Если это похоже на Венецию, как бы мне хотелось там побывать, — мечтательно произнесла Корнелия, когда гондола с ней и герцогом заскользила по глади озера.
— Когда-нибудь я возьму тебя туда, — ответил ей герцог.
Она недоверчиво покачала головой, но герцог повторил с убежденностью, которой нельзя было не поверить:
— Я отвезу тебя туда в мае — это самое подходящее время для влюбленных. Днем жарко, а ночью так холодно, что нужны любовные ласки, чтобы согреться. Там я научу тебя любви, мое сердечко.
Корнелия попыталась изобразить негодование, но сегодня она не могла сердиться на герцога.
Обед был сервирован на четверых на столе с золотистой скатертью и освещенном свечами, вставленными в великолепные золотые канделябры. Когда спустились сумерки, повсюду зажглись огни — фонарики горели на гондолах, плавающих вокруг беседки, на ветвях деревьев, окружавших пруд, даже на воде, среди кувшинок.
Во время обеда царило веселье. Они смеялись и болтали, Великий князь так остроумно шутил, как, по мнению Корнелии, может шутить блестяще и разносторонне образованный мужчина и джентльмен.
Корнелия любовалась Рене, которая предстала перед ней с неожиданной стороны — как тонкий собеседник, чье остроумие не уступало остроумию Великого князя. И в то же время каждое ее слово, каждое движение волновали, соблазняли, очаровывали. По сравнению с ней, так мастерски владеющей искусством быть привлекательной, Корнелия чувствовала себя очень юной и неопытной. Она боялась взглянуть на герцога и обнаружить, что он охладел к ней, плененный этой новой, необыкновенной, восхитительной Рене. Но у нее не было причин для волнения — внимание герцога было полностью приковано к одной Дезире, и когда она все-таки решилась взглянуть на него, то выражение его лица заставило девушку вздрогнуть и залиться румянцем.
В хрустальные бокалы было разлито вино, поражающее тонким, изысканным букетом, музыка заиграла громче и быстрее, и Корнелия догадалась, что перед ними предстанет кто-то из оперных звезд.
Голоса поющих звучали столь чарующе и романтично, что, когда герцог завладел ее рукой, Корнелия не отдернула ее, чувствуя себя во власти музыки и любви.
Когда обед был окончен, слуги, оставив на столе лишь вино, удалились. Уже совсем стемнело, и невозможно было различить скользящие по воде гондолы, только огоньки двигались и мерцали вокруг, так что уже было неясно, где они сами, а где их отражения на глади озера.
Вместо прежней чарующей музыки раздались низкие аккорды гитары и серебряные переливы скрипки. Цыганская музыка! Она лилась над водой, рождая в душе Корнелии странные, неведомые ей прежде чувства. Она ощутила себя внезапно веселой и шальной, ей хотелось танцевать, каждый звук вибрировал в ее теле.
Герцог встал, отодвинув в сторону стул, поднял на ноги Корнелию и повел ее от стола к озеру. Сюда не проникал слабый свет свечей, и в темноте Корнелия могла различить лишь очертание лица герцога. Но она чувствовала, что он смотрит на ее губы.
— Все это так прекрасно, — сказала она с легким счастливым вздохом.
— Так же, как и ты, моя любовь.
— Вам так кажется, потому что сегодняшней ночью все проникнуто волшебством.
— Я так думаю уже давно, — возразил герцог. — И эта ночь ничего не изменила для меня. Сейчас для меня главное, что мы здесь вдвоем и одни.
Что-то в его голосе обеспокоило Корнелию.
Она обернулась к столу. Великого князя и Рене там уже не было, они тоже укрылись где-то в тени.
— Да, мы одни, — повторил герцог, словно читая ее мысли. — Ты боишься меня?
— Нет, не совсем так, — ответила Корнелия, пытаясь подобрать слова, объясняющие необычность ее состояния. — Просто эта музыка… темнота и…да… и вы.
— Моя безрассудная маленькая любовь, почему ты сражаешься со мной? — спросил герцог. — Ты любишь меня, я знаю, что любишь. Я прочел это в твоих глазах. Я чувствовал это на твоих губах. Ты любишь меня, но не можешь сознаться в этом. Тебе надо сражаться с тем, что сильнее нас обоих.
— И если я перестану? — спросила Корнелия.
Слова эти будто помимо ее желания вырвались из ее груди, и в этот момент зазвучала новая музыка — более дикая, более страстная. Она то взмывала ввысь, то падала, словно приближаясь и снова отступая. Корнелия чувствовала, что не в силах сдержать биение своего сердца, которое подчинялось необузданному ритму цыганской мелодии, что не в ее власти далее сопротивляться герцогу.
Она любила этого человека, с каждым своим вздохом она любила его все больше, и, когда он, прижав ее к себе, повел куда-то, она не задавалась никакими вопросами, лишь бы он был рядом с нею.
Герцог отдернул шелковые портьеры, и они вошли с террасы в комнату. Комната была озарена мягким светом, это были отблески того свечения, которое проникало снаружи сквозь экран из цветов, сверкая причудливыми оттенками и ложась на стены фантастическими тенями. Цветы — огненные и белоснежные розы — покрывали стены, потолок и царственное ложе в дальнем конце комнаты. С потолка осыпающиеся лепестки слетали подобно снежным хлопьям и на мгновение становились прозрачными в отблесках света, а затем терялись среди других, уже плотным ковром устилавших пол.
Это был изысканнейший и прелестнейший будуар, напоенный ароматами цветов. Корнелия заметила экзотический интимный запах тубероз и опьяняющий сладостью запах лилий, но тут же забыла обо всем на свете, потому что руки герцога обвились вокруг нее и его губы прильнули к ее.
Цыганская музыка достигла крещендо. Это сломило последние попытки Корнелии остаться холодной и неприступной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32