Напротив, вырисовываясь на фоне звездного неба, выдвигались вперед огромные темные очертания Нотр-Дам.В мерцающей воде отражались огни; вниз по реке медленно плыла баржа, сверкая в темноте красными и зелеными огоньками.Вада глубоко вздохнула.— Как красиво! — это были ее первые слова после стихов, прочитанных Верленом.— Ты тоже прекрасна, моя любимая! — проговорил Пьер.Его слова и глубина голоса удивили Ваду.Когда она обернулась, чтобы на него взглянуть, Пьер ее обнял и привлек к себе.Сначала девушка не поняла его намерений.Не успела она об этом подумать и вздохнуть, как к ее губам прильнули губы Пьера.От неожиданности и изумления Вада не могла пошевелиться. Но когда пришла в себя и могла освободиться из его объятий, поняла, что испытывает восторг и упоение, подобные тем, что ощущала, когда слушала музыку Вагнера, — если не более сильные.Это было чудо, трепетное волнение и экстаз, — ничего подобного Вада еще никогда в своей жизни не испытывала.Словно вспышка молнии вдруг пронзила ее тело и лишила возможности сопротивляться; теперь Вада могла подчиняться только непередаваемым, идущим от нее токам.Девушке казалось, что ею завладели не только губы Пьера, но и несказанная прелесть вечера.Река, Нотр-Дам и звездное небо стали частью мира, который был внутри нее, а значит, и частью Пьера.Все это слилось с волнующим волшебством его поцелуя и длилось, пока Вада не подумала, что никто, кроме нее, не способен так остро переживать радость и трепет подобного мгновения.Где-то в глубине сознания, но очень смутно, она понимала, что должна сделать над собой усилие, но была не в состоянии овладеть собой. Вада Хольц перестала существовать. Ее влекло в плен тайных глубин природы. Теперь Вада знала: это и есть жизнь! В ней пробуждалась жажда жизни!Она ощутила, как в ней поднимается и разгорается пламя, охватывая все тело, все уголки души. Глава 5 — Моя красавица, моя малышка! — снова и снова шептал Пьер, не переставая жадно целовать Валу.Все вокруг нее закружилось, поплыло, и она уже не в силах была о чем-то думать. Цокот лошадиных копыт по мостовой и грохот пронесшегося мимо экипажа, казалось, доносились откуда-то из другого мира.Едва сдерживаясь, Пьер выпустил Ваду из своих объятий и произнес:— Пойдем куда-нибудь, где потише.Он взял ее под руку, как уже делал это прежде, и они стали удаляться от Сены по узкой извилистой улочке.Пьер и Вада шли молча, словно окаменев. Наконец Пьер остановился, открыл входную парадную дверь и потянул девушку за собой в небольшой квадратный холл. Отсюда начиналась крутая лестница, ведущая наверх, в темноту, которую лишь слегка рассеивал свет керосиновой лампы, мерцавшей в пролете.Они поднялись на четвертый этаж. Пьер достал из кармана ключ, открыл дверь, и Вада догадалась, что попала в его студию.Это просторное помещение тянулось вдоль всего здания. Всю противоположную стену — от пола до потолка — занимало окно, и Вада, ни о чем не думая, подошла к нему, чтобы полюбоваться ночным Парижем, пока Пьер зажигал лампу.Весь город, казалось, лежал внизу, когда она смотрела с высоты на серые крыши бесконечных домов. Вдали мерцали огоньки, — как звезды, упавшие с небес.Она стояла так несколько минут, любуясь красотой ночного города, затем обернулась. Пьер уже справился с лампой, и она заливала мягким золотистым светом всю комнату.Вада увидела мольберт, кисти, холсты, палитру и несколько бутылок, содержимое которых ей было не понятно. По стенам сплошь висели картины, одни в рамах, другие — без них, некоторые были написаны маслом, а рядом с ними — наброски углем, тут же незатейливые этюды, рисунки тушью.Вада восхищенно смотрела вокруг.— Именно так я и представляла себе студию художника!— Здесь чище, чем во многих других! — откликнулся Пьер.В углу стоял огромный широкий диван, застланный ярко-красным шелковым покрывалом, издалека оно выделялось ярким пятном. Вада посмотрела на него с изумлением.Пьер подошел к ней ближе.— Как-нибудь, — сказал он, — я покажу тебе картины и объясню, что они изображают. А сейчас меня интересует совсем другое.— Что именно? — спросила девушка.— Ты! И только ты! Он обнял Ваду.— Ты красивей и желаннее любой картины!Вада почувствовала, что вся дрожит от звуков его глубокого голоса и оттого, что он опять очень близко привлек ее к себе.Невольно она подняла глаза вверх, ловя выражение его лица, но его губы неожиданно коснулись ее уст. Он поцеловал ее жадно и страстно, и это был уже не тот поцелуй, что около Сены.Казалось, он достиг ее сердца и завладел им.— Ты такая нежная, милая, такая восхитительная! — шептал Пьер.Затем коснулся губами ее шеи, и это ощущение отличалось от того, что она испытывала прежде. От восторга, упоения, радости она вся дрожала и едва могла дышать.Вада чувствовала, что что-то первородное поднималось внутри нее, такое же страстное и необузданное, как поцелуй Пьера.И одновременно все это было частью волшебной музыки и поэзии Верлена.Пьер притянул ее ближе… еще ближе к себе. Вдруг до нее дошло, что он расстегивает пуговицы на спине ее платья.Легким движением Вада попыталась освободиться, но обнаружила, что она, как пленница, полностью в его руках.Пьер оказался сильнее, чем она предполагала.Вада ощущала себя слабой и беспомощной, не могла убежать от него, а он властно завладевал ею.— Нет… пожалуйста… не надо! Казалось, он не слышал ее.— Пьер… не надо. Я…Он обнажил ее плечи, покрывая их и шею горячими поцелуями, обжигавшими кожу, которые проникали во все клеточки ее тела. И в то же время ее губы еще чувствовали его власть над собой.— Ну… пожалуйста… не надо, — умоляла Вада, затем внезапно с ужасом произнесла:— Ты пугаешь меня… я боюсь!Это был крик ребенка; Пьер поднял голову и посмотрел в ее глаза, окутанные темнотой, пытаясь увидеть лицо.— Ты… ты не должен этого делать, это нехорошо!Пьер оторопел, но все еще продолжал держать Ваду в объятиях.— О чем ты говоришь? — спросил он.— Ты… ты не должен… целовать меня так… Ты не должен расстегивать мое платье. Это не хорошо. Я уверена, что этого не следует делать!— Но почему?— Не знаю… но ты не должен…— Я хочу тебя!— Я… не понимаю…— Но ты же пришла сюда, — сказал он.— Я только хотела посмотреть твою студию.— Ты же не думала, что это плохо.— Я думаю… возможно… сейчас мне лучше уйти…Вада чувствовала робость и неуверенность. Ее смущали голые плечи и то, как странно Пьер на нее смотрел.Вдруг она подумала о своей матери и тут же оттолкнула Пьера. Он отпустил ее.Девушка сделала несколько шагов в сторону и, подняв руки к вороту платья, попыталась застегнуть пуговицы, которые Пьер расстегнул.Он стоял, молча наблюдая за ней, его глаза искрились. Затем сказал почти резко:— Подойди сюда! Я хочу тебя кое о чем спросить.Медленно, со страхом в глазах, Вада подчинилась, и, когда подошла к нему ближе, Пьер протянул к ней руку, взял за подбородок и повернул ее лицо так, чтобы на него падал свет лампы.— Скажи мне, Вада, — прозвучал его низкий голос, — ты когда-нибудь до этого бывала в холостяцких квартирах?— Н-нет… никогда.— Но тебя целовали?Вопрос прозвучал как обвинение.Глаза Вады вспыхнули, щеки запылали.— Только вы…— Тогда почему ты мне позволила?— Я не думала… я не знала…— Не знала — что?— Что поцелуй может быть таким прекрасным! Как поэзия и музыка, которую мы только что слышали.Пальцы Пьера все еще держали ее подбородок. Он смотрел в глаза Вады.— Ты можешь поклясться, что это правда?— Клянусь! А с какой стати мне тебя обманывать? — глядя прямо ему в глаза, спросила Вада.— Ты так молода! — сказал Пьер, словно самому себе. — Ты так упоительно молода! Можно сразу потерять голову.Он убрал руку с ее подбородка и поднял шифоновый шарф, который упал на пол, когда он обнял девушку.— Пошли! Я отвезу тебя в «Мерис».Его голос звучал твердо и резко. Пьер подошел к двери, открыл ее, и Вада прошла вперед.Она стояла в нерешительности, смущенная, на небольшой площадке перед студией. Пьер, закрыв дверь на ключ, стал спускаться по лестнице впереди нее.Вада последовала за ним, чувствуя, что произошло что-то странное. Она никак не могла понять, почему экстаз, который они оба испытывали, исчез, будто отключился, как свет, и сразу, казалось, наступил сплошной мрак, и их окутал туман неуверенности.Они спустились с верхнего этажа на улицу, и Пьер увидел вдалеке карету, запряженную только одной лошадью. Она тащилась так медленно, словно устала за день.На, пронзительный свист юноши кучер оглянулся и остановил экипаж.— Нам здорово повезло, — почти безразлично, как отметила про себя Вада, произнес Пьер.Они шли рядом быстрым шагом, спеша к остановившемуся экипажу. На этот раз Пьер не взял Валу за руку, как делал раньше, а открыв дверцу, помог ей войти внутрь.Он сказал кучеру, куда ехать, и лошадь тронулась, быстро застучав копытами по мощеной улице в сторону моста Нотр-Дам.Вада сидела прямо, положив руки на колени. Она ясно представляла себе, как Пьер сейчас вжался в угол кареты, намеренно подальше от нее. Они уже проехали значительное расстояние, а он все молчал. Наконец Вада нарушила затянувшуюся паузу и спросила, едва не всхлипывая:— Ты сердишься на меня?— Нет, нисколько.— Тогда почему ты везешь меня в гостиницу?— Ты же не захотела остаться.— Мне жаль, что так произошло.— Ты действительно сожалеешь? Но прежде чем Вада смогла ответить, он сказал совершенно другим тоном:— Нет! Я не справедлив. Ты права, ты абсолютно правильно сделала, что остановила меня.— Глупо было с моей стороны… пугаться.— Это было очень благоразумно! — возразил ей Пьер.Возникла тишина. Затем Вада нерешительно спросила:— Ты пригласишь меня снова куда-нибудь? После паузы, которая показалась ей слишком длинной, Пьер ответил:— Завтра я уезжаю. Мне нужно съездить за город, взять для «Плюма» интервью у художника, о котором я пишу статью. Если ты еще будешь в Париже, когда я вернусь, с удовольствием навещу тебя.Вада до боли сжала пальцы. Он, конечно, сердится на нее. Таким официальным тоном он не разговаривал с ней ни разу за весь вечер, а теперь еще и уезжает. Может быть, она его уже никогда не увидит.— Пожалуйста… — Вада невольно потянулась к Пьеру. — Пожалуйста… я не понимаю… что я такое сделала, почему ты сердишься на меня?Пьер смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь. Она ждала ответа, глядя ему в лицо, ясно различимое при свете уличных фонарей. Пьер медленно повернул к ней голову.Он увидел ее обеспокоенность, умоляющее личико, обнял и привлек к себе. Вада снова оказалась в раю: Пьер больше не гневается на нее. Она уткнулась лицом в его плечо и, все еще не понимая, что произошло, сказала:— Мне очень, очень жаль, что испортила тебе вечер!Она почувствовала, как напряглась его рука, когда она продолжила:— Это самое прекрасное и удивительное из того, что со мной когда-либо происходило!— Ты говоришь это серьезно? — спросил Пьер.— Как я могу убедить тебя? Теперь я знаю, что никогда в жизни не была так счастлива! Помолчав, Пьер проговорил:— Послушай, Вада, я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещала. Поклянись чем-нибудь для тебя святым.Девушка вопросительно подняла к нему свое ЛИЦО.— Что именно? — спросила она шепотом, испугавшись серьезности его тона.— Ты должна мне поклясться, что никогда, ни при каких обстоятельствах не войдешь одна в холостяцкую квартиру или в дом к мужчине, — ни днем, ни тем более ночью.— А что дурного в том, что мне захотелось увидеть твою студию? — удивилась Вада.— Скажем, это было не благоразумно и не должно повториться, особенно в Париже.— Но почему?Пьер не ответил сразу на ее вопрос, и Вада решила, что он тщательно подбирает слова. Затем он сказал:— Я напугал тебя немного, но ты можешь испугаться еще сильнее, если окажешься с кем-то другим, кто не отвезет тебя домой, когда ты захочешь уйти.— Ты имеешь в виду, что он будет продолжать… целовать меня?— Да, это может случиться и, кроме того, кое-что еще…— Что значит — «кое-что еще»?— А это тебе знать не нужно, — ответил Пьер. — Просто ты дашь мне обещание. Поклянись, Вада.— Обещаю, что никогда не войду одна… в дом мужчины.— Конечно, тебя нельзя было отпускать в Париж с одной лишь горничной, — заметил Пьер.Вада услышала в его голосе раздражение.— Мы должны были быть вместе с мисс Хольц, — объяснила девушка. — Но ее ненадолго задержали.— Но как же ее мать позволила вам, двум совсем юным существам, уехать из Нью-Йорка в сопровождении только служанки? Это невероятно!Могла ли Вада все это ему объяснить? Чтобы отвлечь Пьера от подобных мыслей, она быстро перевела разговор на другую тему.— Хорошо, я выполню свое обещание, но мне так хочется получше разглядеть твою студию.— Возможно, я приглашу тебя туда, когда вернусь. Но только не ночью.Последние слова он произнес как будто для себя.Вада обнаружила, что они уже на улице Риволи и через несколько минут подъедут к отелю.— Пожалуйста… постарайся вернуться до того, как я уеду из Парижа, — попросила она.— Это зависит…— Зависит от чего? — спросила девушка.— По правде говоря, это зависит от того, что я буду чувствовать завтра утром, — ответил Пьер. — Сегодня вечером нас обоих заворожила какая-то колдовская сила. Может быть, утром мы оба проснемся с другим настроением.— Как бы то ни было, я всегда буду помнить этот вечер, самый прекрасный в моей жизни, — прошептала Вада.Когда она произнесла эти слова, экипаж уже остановился у парадной двери отеля, и портье поспешил по ступенькам вниз, чтобы открыть дверцу кареты.Ваде ничего не оставалось, как выйти из нее. Она стояла под колоннами на улице Риволи и смотрела на Пьера.— Вы не поднимитесь со мной? — проговорила девушка.Ей невыносимо было думать, что сейчас они должны попрощаться, и никак не могла себе представить, что, возможно, видит его в последний раз.Пьер выглядел таким равнодушным и, несмотря на свой необычный костюм, достаточно властным. Однако это был все тот же молодой человек, с которым она еще днем оживленно беседовала за обедом и который вверг ее в состояние экстаза. Ни о чем подобном она раньше не подозревала — даже когда он поцеловал ее на берегу Сены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23