— Боюсь, — честно сказала она, — что круг моих познаний весьма ограничен. Правда, я неплохо разбираюсь в лошадях, благодаря вашим книгам, и довольно сносно изъясняюсь на французском — но это все, чем я могу похвастаться.
— У вас нет других талантов? — спросил герцог, пристально вглядываясь в лицо юной собеседницы.
— Нет, наверное, по крайней мере таких, о которых мне было бы известно. Правду говоря, у меня никогда не было времени писать акварелью или вышивать гладью.
Она тихонько вздохнула.
— Полагаю, это и есть свидетельство того, что я совсем лишена женственности, что и неудивительно, поскольку я должна была родиться мальчиком.
Герцог в недоумении приподнял брови, и она пояснила:
— Папа страстно хотел мальчика и был совершенно уверен, что я буду им. Меня должны были назвать Антонием.
— Ну да, — кивнул герцог, — теперь понятно, почему вы росли девочкой-сорванцом.
Он бросил насмешливый взгляд на уродливую шляпку, съехавшую на ее затылок и открывшую непокорную копну волос, никогда не знавших модной прически.
От его внимательного взора не ускользнул и вид плохо подогнанного платья, которое шилось для Фелисии, а потом переделывалось явно не лучшим портным.
Герцог, разумеется, не ожидал от молодой девушки элегантности, шика и утонченности, отличающих светских женщин, подобных маркизе, которую он находил желанной и неотразимой. И все же в глубине души он ждал встречи с юным созданием в белоснежном платье, с огромными голубыми глазами и золотистыми локонами, похожим на ангелов из той книжки с картинками, которую в детстве читала ему мать.
Антония ничем не напоминала ангела, более того, она даже отдаленно не походила на образ будущей жены, который он создал в своем воображении.
Словно догадавшись, о чем думает герцог, Антония взволнованно произнесла:
— Я уверена, что могла бы… могла бы… выглядеть лучше, чем сейчас… Если бы у меня было новое платье, сшитое специально для меня…
— Вы хотите сказать… — начал герцог, но так и не закончил фразы.
— Я — младшая дочь, ваша светлость! — в отчаянии воскликнула Антония, но не смогла сдержать улыбки при виде его растерянности.
— «Что же герцог знает о бедности, — подумала она, — о том, какие надо прилагать усилия, чтобы свести концы с концами, гадая, откуда взять деньги, чтобы заплатить по счетам, которые словно листья в листопад, сыплются со всех сторон? Он-то всегда жил в роскоши, всегда был человеком богатым, обладателем обширных владений и гордого титула. Разве он может понять, сколько лишений приходится терпеть в жизни простым людям?»
Сделав определенные выводы, Антония внезапно почувствовала раздражение и какую-то странную опустошенность. С горькой иронией взглянув на герцога, она сказала:
— Думаю, ваша светлость, мне пора. Мой отец ожидает вас сегодня в три часа. Если вы вдруг сочтете, что не в силах терпеть меня в качестве своей жены, я пойму вас. Фелисия очень милая, и, вполне возможно, что со временем она полюбит вас.
— Кажется, вы заставляете меня решать сложнейшую задачу, леди Антония, — спустя мгновение отозвался герцог. — Видимо, мне предстоит выбирать между молодой женщиной, которой, если она не станет притворяться, будет противен один мой вид, и девушкой, которая просто-напросто очарована моими лошадьми, но ни в грош не ставит их владельца. Вот это дилемма.
Он говорил с явным сарказмом, и Антония ответила, не задумываясь:
— Возможно, для вашей светлости было бы не очень удобно иметь жену, которая бы интересовалась вами…
— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог, и в его голосе прозвучали твердые нотки.
— Я хочу сказать лишь то, что в браке, который хотите заключить вы, ваша светлость… то есть в браке по расчету… необходимо позаботиться о том, чтобы этот союз был удобен обеим сторонам… Поэтому лучше всего, чтобы… Если вы собираетесь сохранить давние привязанности, ваша жена должна иметь… должна иметь свои!
Наступила тягостная пауза. Молчание нарушил герцог:
— И что касается вас, то это мои лошади?
— Совершенно верно, — подтвердила Антония.
Она чувствовала, как растет его раздражение — он негодовал, даже гневался из-за того, что она посмела высказать свое предположение, — и Антония решила, что своей откровенностью испортила все дело: теперь нельзя было рассчитывать на осуществление задуманного ею плана. Она была уверена, что, приехав к ним в дом, герцог попросит у графа руки Фелисии.
«Я пыталась, по меня постигла неудача, — сказала себе Антония. — Больше я ничего сделать не могу».
Она поднялась и, сделав вежливый реверанс, произнесла:
— Я благодарна вам за то, что вы терпеливо выслушали меня, и сожалею, что испортила вам утреннюю прогулку.
— Я обещаю обдумать все, что вы сказали мне, леди Антония, — серьезным тоном произнес герцог. — Но каким бы ни оказалось мое окончательное решение, я надеюсь, что буду иметь удовольствие еще сегодня увидеть вас.
— А вот это, могу вас заверить, маловероятно, — ответила девушка. — Если, конечно, вы не осведомитесь обо мне сами.
Она бросила на герцога быстрый взгляд, и ему показалось, что в ее глазах мелькнул вызов.
Затем, прежде чем Донкастер успел подойти к двери, она сама открыла ее и через вестибюль поспешила туда, где ждала ее служанка.
Дворецкий проводил их к выходу, а герцог остался стоять с ошарашенным видом, глядя вслед уходящей Антонии, пока тяжелая дубовая дверь не закрылась за ней.
— Бог ты мой! — пробормотал он в полном недоумении.
Герцог отдавал себе отчет в том, что и внешность Антонии, и все, что она говорила, поразили его, ошеломили, привели в замешательство.
— Вся эта ситуация абсурдна! Совершенно абсурдна! — повторял он, уже очутившись в седле и отправляясь на свою обычную утреннюю прогулку.
Ему хотелось побыть одному, поэтому, опасаясь встречи с многочисленными знакомыми, Атол Донкастер направил лошадь в глубь леса, но, несмотря на то что после часовой прогулки он почувствовал себя лучше, все же еще не решил, чем завершится его визит к графу.
Когда Кларисса Норто уверяла его, что Фелисия Уиндом и есть та женщина, которая ему нужна, и уговаривала его написать графу Лемсфорду, все казалось очень просто.
Тогда и он считал само собой разумеющимся, что любая женщина, которой он сделает предложение, будет польщена и с радостью согласится постоянно жить в поместье, покидая загородную резиденцию лишь в редких и особых случаях, когда се присутствие рядом с супругом будет необходимо.
И все же им придется встречаться. Иногда неизбежно они окажутся вместе в доме в Хартфордшире, и он будет испытывать неловкость и дискомфорт, ибо число любопытных глаз и болтливых языков в деревне ничуть не меньше, чем в Лондоне.
Но сегодня, после странной беседы с молоденькой Антонией, все задуманное вдруг обрело реальные черты и предстало перед ним в виде целостной картины вовсе не прекрасного и счастливого будущего.
Впервые герцог задался вопросом, сможет ли он провести жизнь рядом с женщиной, к которой не будет испытывать никакого влечения и которая, даже если и не станет препятствовать его любовным похождениям, может оказаться невыносимой в других отношениях.
— Итак, о чем же речь? — громко спросил герцог сам себя, когда уставший жеребец перешел на шаг.
Если он женится на Антонии, рассуждал герцог, то, несомненно, все ее внимание будет отдано лошадям.
От него не укрылся ни огонек, мелькнувший в ее глазах, ни возбуждение, с которым она говорила о его скакунах.
Герцог, однако, не привык к тому, чтобы женщины в его присутствии интересовались чем-то другим, помимо него.
Женщины вспыхивали от желания, когда смотрели на него.
Их голоса менялись от возбуждений при одном взгляде на него.
Антония определенно не принадлежала к типу женщин, к которому, как он представлял себе, должна была принадлежать его будущая супруга.
Однако во внешности девушки было нечто такое, что не оставило герцога равнодушным и мешало ему не задумываясь отвергнуть ее предложение.
Платье на ней было в плачевном состоянии, но это ее совсем не смущало, хотя она отдавала себе отчет в его недостатках.
— Но она и выглядела, и вела себя нелепо, — вслух рассуждал герцог. — Разве можно жениться на девушке, которая без предупреждения врывается рано утром в дом холостого мужчины, чтобы предложить ему в жены себя вместо своей сестры?
А потом ему вдруг пришло в голову, что предложение Антонии не так уж и странно, особенно в сравнении с его собственным решением жениться на ее сестре, которой он, впрочем, никогда не видел.
К тому же ни он, ни маркиза ни на миг не подумали о том, что девушка, избранная ими на столь завидную роль, может быть не в восторге от данной идеи, хуже того — оказаться влюбленной в кого-то.
— Надо срочно отменить эту нелепую затею, — решил герцог, направляя лошадь в конюшню. — Я сейчас же напишу графу и извинюсь, сообщая, что обстоятельства мешают мне встретиться с ним и что я не имею ни малейшего желания видеть его дочь.
Но, разговаривая так сам с собой, герцог сознавал, что, поступив таким образом, он оскорбит графа беспричинно и непростительно.
Кроме того, ему не избежать объяснений с маркизой.
Она уже готовится занять вакантное место статс-дамы при королевском дворе и никогда не простит герцогу его отступничества, королева же не станет бросать слов на ветер — если уж намекнула, что ему надо жениться, то никогда не изменит своего решения.
— Проклятие! — воскликнул герцог. — Короли не должны иметь права вмешиваться в личную жизнь подданных!
Но, говоря это, он знал, что в обществе, к которому он принадлежал, короли всегда вмешивались и будут вмешиваться в личную жизнь своих подданных.
Друзья принца Уэльского, поскольку существовали жесткие правила и немалые ограничения, касающиеся жизни обитателей Букингемского дворца, всегда испытывали определенные трудности. О непреклонности королевы в вопросах морали всем давно было известно.
Стоило герцогу переступить порог дворца Мальборо и остаться наедине с наследником престола, как он обнаружил, что оказался в положении, требующем от него напряжения всех умственных способностей, чтобы оправдаться.
— Вы хороший друг, Атол. Не могу представить, что бы я делал без вас, — многократно повторял принц в течение последнего года.
И герцог знал, что по праву заслужил признательность принца.
В феврале он не по своей воле оказался вовлеченным в интриги — тогда его высочество принц Уэльский был вызван в суд по делу о разводе сэра Чарльза Морданта.
Двенадцать писем принца к леди Мордант, теперь находящейся в психиатрической лечебнице, зачитывалось в ходе процесса, и хотя письма эти были совершенно безобидными, а принц — полностью оправдан, причастность члена королевской семьи к бракоразводному процессу вызвала общественное возмущение.
Для герцога, защищавшего принца, как и для многих других его друзей, настали трудные времена.
Тогда он поклялся сам себе, что примет все меры предосторожности, чтобы никогда не оказаться в подобном положении, которое королева назвала «тягостным и унизительным».
Но чтобы сразу жениться! Это уж слишком!
Вот он и встал лицом к лицу с неразрешимой проблемой.
Две ночи подряд Атол Донкастер не сомкнул глаз, пытаясь найти выход из удручающего положения, пока в конце концов не сдался и не написал графу Лемсфорду. И у герцога создалось впечатление неотвратимости этого шага.
Сегодня он должен присутствовать на собрании в палате лордов в одиннадцать часов и может опоздать, если не поторопится. Пора возвращаться домой.
— Что же делать? Жениться или все же искать другой выход? — вслух рассуждал герцог.
Услышав его голос, лошадь запрядала ушами и ускорила шаг, а когда всадник коснулся ее бока шпорой, понеслась вскачь. Но быстрая езда не развеяла тягостных раздумий — она только вынудила герцога Донкастера ускорить принятие решения.
— Что он сказал? Что он сказал тебе, Антония, и как вел себя? — спрашивала Фелисия, с надеждой вглядываясь в лицо сестры.
Антония вернулась домой как раз вовремя, чтобы успеть к завтраку в половине девятого.
За столом Фелисия смотрела на нее умоляющим взглядом, Антония же не могла ободрить ее ни жестом, ни улыбкой, поскольку сама не была уверена в успехе своей миссии.
Граф и графиня за завтраком снова обсуждали предстоящий визит герцога, в сотый раз проигрывая в деталях все, что должно быть сказано и сделано.
— Вы встретитесь с его светлостью наедине, Эдуард, — говорила графиня. — Потом пошлете за мной, и сейчас нам следует решить, как поступить мне: сразу привести с собой Фелисию или же сперва тоже переговорить с герцогом.
Антония слышала все это уже столько раз, что могла не прислушиваться к беседе. Она напряженно размышляла, что же сказать Фелисии.
— Почему ты говоришь, что не знаешь, чем кончится дело? — допытывалась Фелисия, сдерживая слезы отчаяния. — Он женится на тебе вместо меня или нет? Он же должен был сказать тебе об этом!
— Он сказал, что подумает, — ответила Антония.
— Почему он хочет жениться на мне? Почему? — волновалась Фелисия. — Ты объяснила ему, что я люблю другого?
— Я совершенно откровенно сказала ему об этом. Но это его ничуть не беспокоит, потому что он сам влюблен в маркизу!
— Но если это так, то ему должно быть все равно, на ком жениться. Я или ты — какая разница?! — возмущалась Фелисия.
— Я тоже спросила его об этом, — ответила Антония. — Однако не забывай, что я не такая хорошенькая, как ты, Фелисия! Герцогини, как тебе известно, должны быть красивыми!
— Ты, конечно, выглядела ужасно в моем старом платье, — заметила Фелисия. — Ну чего ради ты надела его?
— У меня другого нет, — простодушно ответила Антония. — Твое зеленое так тесно, что смотрится почти неприлично! И у меня не было времени зашивать розовое, которое лопнуло по швам от старости. В конце концов, ты носила его несколько лет, прежде чем оно досталось мне.
— Если бы у нас было время, ты бы могла переделать одно из моих новых платьев, — подсказала Фелисия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22