— Я знаю, Айрис, — сказал он, — что вы хотите сыграть в бридж. Полагаю, Вилли и леди Сара составят вам компанию.
Леди Сара, которая встала, когда он вошел в комнату, положила руку ему на локоть.
— Я хочу играть с вами, — томно сказала она.
— Может быть, позже, — ответил маркиз. — Нам с сэром Джеймсом и его сестрой нужно пройти ко мне в кабинет. Мы не задержимся надолго и тогда, возможно, нам хватит партнеров для баккары.
Леди Сара была явно разочарована. Николь почувствовала, что камень в ее груди стал слишком тяжел. Она едва не задыхалась от непонятного страха.
Но она видела, как горят глаза Джимми, и постаралась взять себя в руки.
Когда они вышли из гостиной, Джимми спросил маркиза:
— Вы хотите, чтобы я принес картины, которые я приготовил для вас? Они наверху, в моей спальне.
— Это мог бы сделать лакей, — ответил маркиз. — Но полагаю, вы предпочли бы принести их сами.
Джимми направился к лестнице, а маркиз сказал Николь:
— Нам сюда.
Он повел ее в другое крыло здания и привел в комнату, о которой Николь могла сказать лишь, что именно, таким должен быть кабинет мужчины.
Стены были увешаны фотографиями на тему спорта, а над камином красовалась великолепная картина Стабба с изображением лошади.
Диван и кресла были обиты кожей темно-красного цвета.
Когда они вошли, с коврика навстречу хозяину вскочили два спаниеля.
У стены стоял письменный стол с золотыми ручками в стиле Георга III.
Чиппендейловский застекленный шкаф был заполнен аккуратно расставленными книгами.
Красные бархатные шторы гармонировали с цветом обивки.
Николь решила, что маркиз и здесь достиг совершенства. — Присаживайтесь, мисс Танкомб, — предложил маркиз. — Надеюсь, обед доставил вам удовольствие.
— Со всей честностью могу сказать, что это был лучший обед в моей жизни, — ответила Николь. — Но ваш дом настолько поражает меня, что мне трудно думать о чем-то другом.
— Мне приятно это слышать, — кивнул маркиз. — Но в то же время мне странно, что у вас несколько испуганный вид.
Николь отвела взгляд и уставилась на камин. Она совсем не это ожидала услышать и почла за лучшее не отвечать.
— Вы очень красивы, — продолжал маркиз, — и поэтому должны выглядеть счастливой, а не наоборот.
Николь была так удивлена его комплиментом, что невольно повернулась к маркизу.
Их взгляды встретились, и она почувствовала, что краснеет.
Она опять отвернулась.
— Неужели, — спросил маркиз, — вы смущены моим комплиментом?
— Я… не привыкла к ним, — ответила Николь.
— Разве Кингз-Кип стоит посреди пустыни, или все мужчины в округе — слепые? — поинтересовался маркиз.
Николь рассмеялась.
— Все вовсе не так ужасно, но мне редко приходится видеть молодых людей. А друзья Джеймса настолько заняты лицезрением дома и картин, что на меня почти и не смотрят!
Теперь засмеялся маркиз:
— Поистине печальная история!
Помолчав, он добавил:
— Когда сегодня вечером вы вошли в гостиную в платье, словно специально предназначенном для этой комнаты, я подумал, что мне это снится.
— Сейчас, когда вы… упомянули об этом… Я понимаю, что мое платье… того же цвета, что и фарфор… И эти изящные французские стулья…
— Верно! — воскликнул маркиз. — И, возможно, когда вы его покупали, вами руководило предчувствие, что вы войдете в нем в этот дом.
Николь пришло в голову, как удивился бы маркиз, узнав, что она не покупала платье, а сама сшила его за день-полтора.
Однако говорить ему об этом не стоило.
В этот момент дверь открылась, и вошел Джимми с картинами.
Как обычно, когда Джимми делал что-нибудь особенное для Кингз-Кип, он был весьма оживлен.
Казалось, внутри него загорался огонь, и каждое слово, которое он произносил, шло не только от ума, но и от сердца.
Ведь он говорил о том, что любил больше всего на свете.
Маркиз сел в кресло.
Он выглядит, поняла Николь, подобно Юпитеру, который выбрал минутку, чтобы снизойти до простых смертных.
Сначала Джимми показал ему Ван Лейдена.
Брат не спешил и дал маркизу возможность как следует рассмотреть и необычный цвет фуражки мужчины, и глаза девочки, в которых застыл непонятный, но тревожащий душу вопрос. Маркиз ничего не сказал, и тогда Джимми поставил перед ним Мабюзе.
Маркиз приподнялся в кресле и, наклонившись вперед, воскликнул:
— Портрет Жаклин де Бургонь! Как же вам удалось его достать?
— Не могу сказать точно, где мой отец его взял, — неопределенно ответил Джимми, — но мне кажется, что это наиболее совершенный образчик блестящей техники Мабюзе.
— Вполне с вами согласен! — закивал маркиз.
Потом, с видом фокусника, который собирается представить свой «гвоздь программы», Джимми поднял «Мадонну в беседке из роз» и поставил ее перед креслом.
— Лохнер! — воскликнул маркиз.
— Одна из лучших его работ, — подтвердил Джимми. — Моя сестра едва может вынести разлуку с этим шедевром.
Маркиз посмотрел на Николь. Ее глаза были прикованы к полотну. Она опять возносила Пресвятой Деве мольбы о помощи.
Повисла долгая тишина, наконец маркиз произнес:
— Я думаю, сэр Танкомб, мне следует поблагодарить вас за три замечательные картины, которые я буду бесконечно горд иметь у себя в коллекции.
— Я был уверен, что, именно эти чувства они вызовут у вас, — сказал Джимми. — Особенно Лохнер.
— Он великолепен! — согласился маркиз. — Я знаю, что, как только эта картина станет моей, я уже ни за что не соглашусь с ней расстаться.
— То же самое чувство испытываю и я, — кивнул Джимми. — Но и Кингз-Кип многое нужно сделать, а ремонт, как всем нам известно, требует денег.
Внезапно Николь поняла, что не в состоянии больше слышать, как ее брат говорит такие вещи.
Она понимала, что сейчас начнутся переговоры о цене, и считала, что рассуждать о «Мадонне В беседке из роз» в денежном аспекте — оскорбительно.
Такую красоту и такую святость нельзя оценить в фунтах, шиллингах и пенсах. Николь поднялась на ноги.
— Надеюсь, вы… простите меня, милорд, — проговорила она слабым голосом, — если я… удалюсь в постель? У меня… немного болит голова после… поездки.
— Ну конечно, — улыбнулся маркиз. — Я все понимаю, и поскольку сегодня пятница и тем более вечер, никто из нас не будет сидеть допоздна.
— Благодарю вас. — Николь направилась к двери, но маркиз проворно вскочил и, опередив ее, распахнул перед нею створки.
— Надеюсь, вы будете спать хорошо, — сказал он своим глубоким голосом.
Сделав над собой усилие, Николь улыбнулась ему и, ни слова не говоря, пошла по коридору прочь от кабинета.
Она слышала, как закрылась позади нее дверь.
Маркиз вернулся в кабинет, и теперь начнется торг.
Николь хорошо знала, что Джимми запросит больше, чем надеется получить.
«Если бы только мы могли сохранить для, себя эту картину, — думала она. — Тогда, я уверена, все наши неприятности остались бы позади».
По выражению лица маркиза Николь поняла: он крайне удивлен, что Джимми продает такую великолепную картину.
Любой ценитель живописи, любой коллекционер скорее согласился бы голодать, чем расстаться с этим полотном.
Было бы лучше, подумала Николь, если бы Джимми привез что-нибудь не такое известное.
Но было поздно жалеть об этом.
Поднявшись к себе в спальню, Николь не стала звонить горничной, чтобы та помогла ей раздеться.
Сняв платье, она повесила его в шкаф.
При этом Николь вспомнила, что совсем недавно сказал о его цвете маркиз.
Действительно, странное совпадение: занавеси в Синей комнате в точности соответствовали обстановке гостиной в Ридже.
«Безусловно, покупая их, мама и представить себе не могла, что так получится», — подумала Николь.
Она легла, но сон не шел к ней.
Она могла только лежать с открытыми глазами и гадать, что происходит внизу.
Интересно, сколько денег Джимми получит от маркиза?
Двумя часами позже Джимми открыл дверь, ведущую в будуар, и заглянул к Николь.
— Ты не спишь? — прошептал он.
Николь села в кровати.
Она оставила одну свечу, потому что была почти уверена: Джимми не преминет похвастаться новостями.
Он подошел к кровати и сел напротив сестры.
— Как ты думаешь, чего я добился?
— Не могу даже представить, — сказала Николь.
— Десять тысяч фунтов!
Николь негромко вскрикнула и закрыла руками лицо.
— Я… я не верю! Это… — Она не договорила.
— Я сам с трудом в это верю, — прошептал Джимми.
— Я думала… Ты с этого только начнешь…
— Я так и сделал, а его светлость не стал спорить.
— Этого… не может быть! — простонала Николь.
— Может! — уверил ее Джимми. — И теперь я могу делать в доме все, что хочу, и на кухне у нас будет новая печь, и…
— Это все замечательно! — перебила Николь. — Но ты… точно уверен, что… у маркиза нет… подозрений?
— А с чего бы им взяться? — удивился Джимми.
— Просто странно, что он… согласился сразу на ту сумму, которую ты назвал, и даже не стал… торговаться.
— Почему? Мы «торговались», как ты это называешь, по поводу Дюге, и сейчас я спрашиваю себя, почему продал его так дешево.
— Мне кажется, ты должен… встать на колени и благодарить Бога за то, что ты уже… получил, — сказала Николь. — И, Джимми… Я хочу… спросить тебя об одной вещи.
— О какой? — осведомился Джимми ледяным тоном.
— Теперь, когда у тебя… так много… денег… Ты… не будешь больше… этого делать?
Джимми поднялся с кровати.
— Скажем так — какое-то время! — ответил он.
— Я была бы более счастлива, если бы ты сказал «никогда»!
— Как я могу предвидеть, что случится в будущем? — спросил Джимми и направился к двери.
Николь знала, что он злится на нее за настойчивость.
У порога Джимми остановился:
— Если хочешь знать правду, я очень, очень доволен собой! И думаю, хотя ты, может быть, этого и не скажешь, что я вел себя чрезвычайно умно!
Не дожидаясь ответа, он вышел и закрыл за собой дверь.
Николь медленно повернулась, чтобы задуть свечу у кровати, а потом начала молиться «Мадонне в беседке из роз».
Она благодарила ее за то, что опасность, которой она боялась, теперь позади.
И все же Николь по-прежнему чувствовала, будто на сердце у нее лежит камень.
Наутро солнце ярко сияло, и Николь сказала себе, что все ночные тревоги можно забыть.
Горничная, которая пришла ее будить, сообщила, что его светлость собирается после завтрака устроить скачки, в которых могут участвовать все, кто пожелает.
Джимми с восторгом отзывался о лошадях маркиза, и Николь, надеясь, что у нее будет возможность прокатиться верхом, захватила с собой амазонку.
Амазонка была старенькой, ее носила еще матушка, и поэтому ее пришлось перешивать.
Николь стала носить ее после того, как выросла из своей, так же, как и мамин жакет, который, слава Богу, оказался ей впору.
Шейный платок, правда, был довольно потертый, но зато Николь его выстирала и накрахмалила.
Повязывая платок, она долго возилась, прежде чем ей удалось хотя бы отчасти скрыть самые истрепанные места.
Шляпка, которую Николь взяла с собой, ничуть не напоминала те, что обычно надевают женщины, собираясь кататься верхом.
Не была она похожа и на те мужские шляпы, что были в моде несколько лет назад.
Это была высокая, очень симпатичная шляпка с легкой вуалью.
Такие носили, хотя Николь этого не знала, «красотки-наездницы» в Лондоне.
Это были женщины, которые объезжали лошадей в публичных конюшнях.
Блестящие наездницы, очень красивые, они попутно старались женить на себе богатых аристократов.
Впрочем, спеша по ступенькам вниз, Николь не слишком беспокоилась по поводу своей внешности.
В столовой она не увидела ни леди Кливленд, ни леди Сару.
Николь села рядом с Джимми, и в это время вошел маркиз.
— Доброе утро! — приветствовал он гостей, а потом обратился к Николь: — Сегодня вам лучше?
— Да, благодарю вас… — ответила она.
— Без вас вчера было скучновато, — заметил Вилли. — Зато ваш брат сумел основательно облегчить мои карманы.
Николь облегченно вздохнула: значит, Джимми не проиграл.
Потом она вспомнила о его сделке с маркизом и проговорила с напускной небрежностью:
— Это, должно быть, была его… удачная ночь!
— И нам повезло, что этим утром вы с нами, — галантно сказал Уильям. — Надеюсь только, что лошадь Блэйка не вздумает начать испытывать вас!
— Вряд ли, — отвечала Николь. Впрочем, лошадь, которую ей дали, оказалась хорошо обученной и очень послушной.
Зато Джимми попался норовистый жеребец, которым он не уставал восхищаться.
Маркиз сражался с конем, который делал все, что мог, чтобы сбросить с себя седока.
Это было древнее противостояние человека и зверя.
Николь казалось, что ни один мужчина не мог бы лучше маркиза держаться в седле.
Вслед за маркизом все поехали к скаковому кругу.
Четверо мужчин состязались друг с другом, а Николь наблюдала за ними.
Безусловным победителем был маркиз, Джимми пришел вторым.
По дороге домой маркиз заметил:
— Я вижу, в лошадях вы разбираетесь так же хорошо, как и в картинах.
— Хотел бы и я так думать, — ответил Джимми, — но мне редко выпадает удача сесть на такого прекрасного жеребца, как этот!
Услышав эти слова, Николь испугалась, не уйдет ли часть денег, полученных Джимми вчера, на покупку новых лошадей для Кингз-Кип.
У них были две, на которых они с Джимми иногда ездили верхом, но чаще запрягали в двуколку.
Разумеется, эти лошади значительно уступали лошадям маркиза.
«Нам бы хотя бы одного чистокровного жеребца, на котором я могла бы ездить, когда Джимми не будет дома», — мечтательно вздохнула Николь.
Словно угадав ее мысли, маркиз сказал:
— У меня такое чувство, мисс Танкомб, что вы немного завидуете.
— А как же! — ответила Николь. — У вас так много всего, а у нас — так мало!
— Но у вас есть Кингз-Кип! — возразил маркиз.
— Который очень прожорливое владение, — ответила Николь не задумываясь.
В ее голосе промелькнула нотка горечи, и маркиз внезапно понял, что она очень переживает.
Возможно, подумал он, ей пришлось многим пожертвовать ради дома, который столь дорог ее брату.
Надо сказать, маркиз был весьма проницателен, особенно когда находился «на задании».
Но никогда еще он так остро не чувствовал душу другого человека, как сейчас с Николь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15