Просто меня раньше не интересовало, на чем моя жена ездит. Меня вообще ни хрена, кроме ее самой, не интересовало.
— Это ваше авто? — недовольно протянул охранник, наблюдая, как я втискиваюсь между рулем и задранным вверх сиденьем.
Этого парня я раньше не встречал. Видимо, сторожей действительно заменили после убийства, а новеньких настропалили бросаться на всех подряд.
— Это машина моей жены. — Я лучезарно улыбнулся владельцу застрявшего джипа и кое-как вывел «ягуар» из гаража. Каждую секунду я ожидал окрика или погони, но никто из охраны так и не появился. После моих ладоней рулевое колесо стало мокрым…
— Отпусти, меня, подонок! — Ксана плюет, и довольно удачно попадает мне в руку.
Я легонько бью ее по лицу, из носа тут же идет кровь. Вверх ногами очень непросто плеваться, женщина начинает хрипеть и кашлять. Я поворачиваю кран для холодной воды и укладываю ее горизонтально, потом сажусь на табурет и закуриваю очередную сигарету. Уже третью за сегодняшний вечер. Так приятно покурить, особенно после того, как тебе несколько недель внушали, что ты некурящий.
А может быть, несколько месяцев?
Понятия не имею, как долго мы пробыли мужем и женой. Контракта, скорее всего, просто не существует. Теперь смешно и стыдно вспоминать, как Коко раскачивала во мне ментальные блоки.
— Ты ублюдок… — Ксана отплевывается, лежа на боку. Я направляю на нее свет фонаря. Левая половина ее туловища, лицо и костюм становятся мокрыми. Ледяная вода продолжает прибывать в ванну. Кровь из носа размазалась по щекам, а на лбу застыла черным узором. — Выпусти меня немедленно, если не хочешь остаток жизни гнить в тюряге!
Я с наслаждением затягиваюсь. «Эрзац»,.конечно, не заменит настоящий запрещенный табак, и отвыкаешь от него легко, но как приятно…
— Зачем вы убили Милену Харвик?
От моего вопроса она перестает дышать, и я с подлой яростью чувствую, что попал в точку.
— Ты сумасшедший…
— Зачем вы убили Милену Харвик? — Я ослабляю веревку, и несильно наклоняю ее лицо к поверхности воды. — Женщина, ты меня вынуждаешь.
Ксана подгибает, насколько это возможно, ноги и скулит, пуская пузыри. Из глаз ее катятся слезы, косметика расплылась по щекам, но очень скоро она приходит в обычное злобное состояние. Надо отдать должное, она не пытается играть и изворачиваться.
— Януш, ты… ты меня не узнаешь? Если проснулся, ты должен знать, кто я такая на самом деле…
Даже связанная, даже под угрозой затопления, эта женщина очень опасна. С ней нужно говорить крайне осторожно, чтобы она не догадалась, насколько мало мне известно.
Мне известно чудовищно мало.
— Януш, кто тебя разбудил? А-а, я поняла. Это твои ублюдочные криминальные дружки! Я говорила Леве, что их поганое гнездо давно надо было выжечь дотла!
— Сибиренко на тебя наплевать! — говорю я первое, что приходит в голову. — Я видел запись, где он после тебя трахает другую…
Ксана извивается, как личинка, насаженная на иглу. Еще немного — и она выдернет крюк из стены! А я-то полагал, что мне хорошо известны пределы ее ярости.
— Сукин сын, что ты можешь знать о Леве и обо мне! Кто ты вообще такой, чтобы обсуждать его действия, ты не стоишь ногтя с его мизинца! Это великий человек, и скоро все вы будете лизать ему пятки!
— Тогда зачем ты жила со мной, а не с ним? Зачем тебе мужчина, который не стоит и ногтя?
Видимо, на сей раз я сболтнул лишнее. Ксана затихает, даже перестает вырываться, а потом ее начинают сотрясать рыдания.
— Ты дурак, ты же ничего не помнишь… О боже, как я влипла! Ты же сам хотел, сам согласился попробовать.
— Я?! Сам, добровольно согласился жить с такой змеей?
— Я не могу так говорить, у меня шея затекла…
— Потерпишь. Я дольше тебя терпел.
Мне дико хочется ее ударить, это какое-то наваждение. И в то же время я понимаю, что необходимо себя сдерживать, иначе я сорвусь с катушек и забью ее до смерти…
— Ты сам согласился участвовать, ты подписал контракт и все страховки. Если выпустишь, я тебе покажу все документы.
— И в чем же я, по-твоему, участвую? — Я раскуриваю сигарету и пускаю ей дым в лицо.
Я не понимаю, как я могу себя так вести с женщиной. Если в таких повадках и заключено мое истинное «я», то оно меня пугает. Ксана кашляет. Она мокрая, синяя и очень некрасивая.
Я доволен.
— Ты — перформер третьего поколения. Вначале была «Халва», и парни штамповали дурочек вроде Милены Харвик. Потом придумали «Лукум» и «Нугу». Второе поколение ненамного умнее, но способно на несколько месяцев автономной работы. Ты сам согласился стать первым в новой программе, попробовать полное наложение.
— И как же называется мой сценарий?
— О боже, мальчик… Твой сценарий не имеет никакого отношения к телевидению, неужели непонятно? Ты принял в себя личность капитана милиции, плюс принял меня, да еще легенду о твоей работе дознавателем…
Мне хочется завопить во всю глотку.
— Расскажи о Милене.
— Она провела рядом с Костадисом положенные одиннадцать часов и передала ему установку. Но старый лис оказался хитрее всех нас; он что-то заподозрил. Остальные враги Левы клевали на бесплатные пакеты, один лишь Тео отнесся с недоверием. Он так до конца и не поверил, что Лева ему простил измену. Костадис окружил себя детективами и вычислил Лили. Она крутилась рядом, корректируя поведение перформера. Ко всем «куклам» первого поколения мы приставляли смотрителей. Они должны были дважды в день заговаривать с перформерами и специальными кодовыми вопросами их тестировать. Милеша приперлась на встречу вся в соплях и начала орать на весь этот развлекательный бордель, что никого не убивала… Пришлось ее устранить.
— Значит, возле каждого из сорока первых актеров крутился ваш шпик? И Гирин знал об этом?!
— Безусловно, знал. Он не знал о том, что федералы дали согласие на пробные силовые акции. Они позволили Сибиренко выбрать несколько целей и просто следили со стороны. Кстати, к Тео было очень непросто попасть домой. А ты видел, как он живет — настоящая крепость. Перформеры доказали свою незаменимость, Тео впустил женщину добровольно…
— Вам нужен был чип с докладом Симак?
— Это меня не касается, это дела Левы. Он не любит, когда лезут с вопросами.
Я продолжаю лезть с вопросами.
Я говорю негромко и очень спокойно, музыка Ласкавого не даст просочиться моим словам наружу. В двух шагах от нас сгущается мрак, только перепачканное лицо Ксаны освещено фонариком.
В окно вливаются ночная прохлада и свет тысяч звезд. Сегодня выдался потрясающий вечер, уютный, тихий, как раз такой, чтобы провести его вдвоем.
— Ты же ни черта не понимаешь… — Она еле сдерживается, чтобы не выругаться. — Это был экспериментальный вариант, самый первый… Кто бы мог подумать, что эмоции этой соплячки возьмут верх? Она слишком втюрилась в старого козла.
— А чем не угодила другая федералка, Марина?
— Кто-о?!
— Не прикидывайся! Та, которую вы подсунули Юханову вместо его жены!
— Но при чем тут федералы?
— Как при чем? У них у всех «синие флажки». Я имею в виду — у всех, с кем ваша банда решила расправиться.
Ксана смотрит на меня круглыми глазами и впервые ничего не отвечает.
— Януш, ты бредишь… Какие еще флажки?
— Тогда кто убил самого Юханова? Если ты повторишь, что его убил охранник с целью завладеть золотыми часами, я тебя утоплю сию секунду.
Ее скрин наигрывает одну за другой две мелодии.
— Выпусти меня, ну пожалуйста, дай мне поговорить, ты слышишь? — Она уже не пытается командовать. — Януш, меня будут искать! Клянусь тебе, я не сбегу…
Мне не жалко ее, мне хочется сказать ей что-нибудь действительно неприятное.
— Сибиренко на тебе никогда не женится, — бросаю я, от двери. — У него жена и дети, а ты для него — игрушка. Глупая и уже довольно потертая игрушка. Он сам об этом говорил в бане своим друзьям.
— Ты… ты врешь, подонок… — шипит она, стараясь удержаться на краю гордости.
Но подбородок ее уже дрожит, и в глазах набухают слезы. Я радуюсь, я хохочу, потому что снова попал в точку.
— Я любила тебя! — хрипит она вслед. — Ты ничего не понял, дурак! Я была счастлива с тобой, а ты даже не заметил! Все правильно, Лева на мне никогда не женится, у него своя семья, но ты мне… Ты давал мне тепло, ты заботился обо мне, ты был искренним…
— Это неправда, заткнись! — Я возвращаюсь и заношу руку, но вовремя отдергиваю. — Это внушение, игра с подкоркой. Я не был искренним…
— Какая разница, Януш? Подкорка или что другое… Я много лет одна… — Ксана сворачивается в комок и шепчет так, что я едва слышу: — Ты же был счастлив, разве не так? Мы оба были счастливы… Я нашла мужчину, который принимал меня такую, как есть. Который был счастлив просто потому, что я рядом, что я сплю у него на плече. Ведь всем что-то надо, Януш, я никому не могла доверять. Знаешь, как это жутко — одной встречать праздники и гадать: позвонит Лева или забудет?..
Я не могу уйти просто так.
Я не могу ее ударить.
Я плюхаюсь рядом на пол, прислоняюсь к стене и смотрю в окно. Хорошо, что так темно и Ксана не видит моего лица. С моим лицом что-то происходит.
Я все еще болен ею.
Это частичное замещение, никак не выздороветь до конца. Она не любит меня, она любит то, как я любил ее. Если бы можно было что-то изменить, я бы не колеблясь отпустил ее. Я бы ползал по полу и просил прощения, но это бесполезно. Между нами стена из ее эгоизма и политических интриг.
— Я хочу знать, где моя настоящая жена. Ксана всхлипывает все чаще, а потом, не скрываясь, начинает рыдать.
— Ты ее даже не узнаешь, зачем она тебе? Януш, мы могли бы попробовать еще раз, хотя бы неделю, а? Может быть, ты передумаешь? Обещаю, я стану совсем другой, я клянусь тебе…
— Ксана, где моя жена? Адрес? Тебе придется сказать.
— Ты идиот, Полонский. Она не любит тебя и никогда не любила…
И вдруг приходит озарение, словно во лбу разрывается молния. Я уже знаю, где искать настоящую жену. И я ее действительно ни капельки не люблю.
Я ненавижу их всех.
27. МИСС ЛИЛИАН
Я не был возле Ксанкиной парадной очень давно. Я ждал внизу и даже не был приглашен на порог. Ксана говорила, что не потерпит вторжения мужчины в ее последнее прибежище.
А я терпел, и всегда ждал ее внизу. И хотя я дважды в неделю проезжал мимо ее дома, мне даже не приходило в голову заявиться без приглашения.
Нельзя сказать, что я равнодушно проезжал мимо. Всякий раз вблизи от ее дома меня охватывала невероятно теплая влекущая волна, как бывает, когда оказываешься поблизости от конфетной фабрики или хлебозавода.
Точно весь воздух вокруг напоен твоей женщиной…
Сегодня мы непременно навестим ее уютное гнездышко. Если там еще живут. Возможно, она давно переехала и ездит ночевать ко мне совсем из другого района. А может статься, она вообще живет в Москве.
Сегодня вечером я сделал немало странных покупок. Хорошо, что в ночном супермаркете открыт детский отдел; я купил там большой набор для юных шпионов, распотрошил коробку в машине и подобрал себе неплохой нос. Нос сел как влитой; я даже удивился, на кой черт нужен «мейкап», если за десятку можно приобрести новую внешность? Настроив в-скрине зеркальце, я подобрал из десятка вариантов брови, затем воспользовался темной пудрой и подретушировал глаза. Получилось впечатляюще.
Мертвец на прогулке. Как раз подходит для времени суток, и макияж не будет заметен через окошко парадной.
Я дважды провожал к этому дому Ксану и дважды ждал на улице. Мне не приходило в голову напроситься в гости, мне не приходило в голову прийти сюда поздно ночью с цветами. Это было давно, миллионы лет назад, а может быть, на прошлой неделе. Теперь никто не подскажет точно, потому что память изогнута и вывернута. Моя память, как кусок воска, разогрета и уложена в нужную формочку их чуткими руками. Из меня сделали ходячий автомат с ограниченным набором функций.
Сибиренко и его команда — скрытые настоящие разработчики, а не те, что вкалывают в отделе перфоменса. Одного они не учли, что профессиональный следак не сможет избавиться от своих привычек. Я следил за Ксаной через «не хочу». Я не смел ее упрекнуть, но отважился нанять Коко. Ксана оставалась на пьедестале, на который никто не имел права косо посмотреть, но я позволил подкапываться снизу.
…Это старое здание, построенное еще в середине прошлого века. Мне оно очень нравится, несмотря на плохую покраску и неудобные балкончики, несмотря на удаленную парковку и разбитое крыльцо.
— Кто там? — спросил хриплый женский голос, и я его сразу узнал.
Засияло окошко «домового», но та, к кому я пришел, не торопилась отпирать. Она возилась в дебрях квартиры, чем-то гремела и, кажется, разговаривала еще одновременно с двумя людьми по скрину. Наконец на фоне стены в мелкую клетку появилась тень. Скрин «домового» зарябил; так бывает, когда подходишь вплотную к переговорному устройству со своим включенным скрином. Женщина приближалась, не прекращая вполголоса болтать.
Я ждал, хотя очень тянуло спрятаться за угол. Я не мог позволить себе ошибиться; кроме того, на все сто был уверен, что за мной наблюдает живой охранник. Как раз в такой дремучей развалине, где двери вышибаются кулаком, а подростки норовят облить скрин краской, может сидеть настоящий буйвол-консьерж с лицензированным шокером. Посему я сотворил самую сладкую улыбку, и припудренная личина Дракулы стала еще страшнее.
Во всяком случае, женщина меня не узнала.
— Ох, простите, — прошамкал я, горбясь и потирая ладонью щеку. — Ошибся, ошибся, красавица…
Она даже не удосужила меня ответом, дернула бровью и отключилась. Я не стал торопиться, не спеша извлек скрин, изобразил на лице недоумение. Я был жутко удивлен собственной ошибке. Я решил, что если за мной наблюдают, то не стоит резко убегать с крыльца, это покажется вдвойне подозрительным. На камеры райотдела и федералов мне наплевать — до завтрашнего дня никто не станет заниматься расшифровкой. Если же выскочит живой охранник с пылким желанием размять руки, я найду, чем его удивить.
Мне не терпелось подняться наверх одному, но сдерживали кое-какие обязательства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56