остальное оказывается произведением фантазии, иногда дурно направленной (чудеса ребенка Иисуса в евангелии Фомы); на многом сказываются гностическая и докетические влияния II – III вв. (уже в евангелиях «от египтян» и «Петра»); в новейшее время указывают на зависимость «евангелий детства» от жизнеописаний Будды. Ничего подобного нет в евангелиях канона; попытка указать влияние буддизма на них, resp. на самого Христа (Мартин Зейдель), признается компетентной критикой неудавшейся. И прочие открытия последнего полустолетия в области древнехристианской литературы и истории не дали для истории собственно Христа ничего существенно нового; во всяком случае они не потрясли положения, что Евангелия дают нам тот образ Его, какой хранила первенствующая церковь. В лучшем для отрицательной критики случае, они могут лишь служить иллюстрацией к некоторым еретическим, отходившим от господствующего, взглядам о существовании которых наука знала, однако, и ранее. Так, «Философумены» Ипполита позволяют думать, что евангелие от Иоанна цитовал уже гностик, Василид около 125 г.; «Учение 12-ти апостолов» показало, что около 110 – 120 г. учение четвертого евангелия о причащении было уже внесено в евхаристические молитвы; отрывок евангелия Петра тоже показал зависимость этого евангелия от четвертого канонического. Пресловутое разночтение Syrus Sinaiticus в евангелии от Матфея гл. 1 ст. 16 («Иосиф... роди Иисуса») без сомнения отнюдь не показывает, что таково первоначальное чтение Матфея, еще того менее – что ап. Матфей не учил о бессеменном зачатии Спасителя. Текст Syrus Sinaiticus, по мнению самых усердных его почитателей, не древнее половины II в.; все церковные писатели от евангелиста Луки и до Юстина мученика принимают бессеменное зачатие; в евангелии «от евреев» (т. е. иудеохристиан или назореев), которое считается древнейшим изводом евангелия от Матфея и которое либеральный Гарнак относит прибл. к 65 г., Х. называет Духа Святого Своей «матерью» (матерью, а не отцом, так как «дух» – ruаch – по-еврейски женского рода). Итак, Х. уже в 65 г. признавался рожденным от Духа Святого в той части христианской церкви, которая наименее была расположена спиритуализировать Его личность и отступать в этом смысле от учения 12-ти апостолов; вот факт, которого никакой Syrus Sinaiticus упразднить не может. А что во втором веке от назореев отделились крайние еретики-евиониты и что они отвергали бессеменное зачатие Спасителя – это давно было известно; возможно, что они и редижировали текст Матфея сообразно своему воззрению. Но едва ли не естественнее предположить, что сирский переводчик просто машинально повторил здесь формулу, читающуюся в стихах 1 – 16 первой главы 3?14=42 раза, тем более, что в следующих стихах 18 – 25 о сверхъестественном зачатии Спасителя говорится как нельзя яснее. Взятые сами по себе, евангелия с чисто исторической точки зрения тоже не подают повода к серьезным сомнениям. Самая отрывочность рассказа и неопределенность показаний относительно времен и мест у Матфея и Марка свидетельствует о добросовестности авторов, не хотевших писать больше, чем они в точности помнили или слышали. Исторические комбинации и точные хронологические даты евангелия от Луки снискали в конце концов их автору, как историку, самые горячие похвалы от таких ученых, как Карциус и Моммзен. Точная хронология (по праздникам еврейского года) и топографии четвертого евангелия (в отношении к деятельности самого Спасителя) вполне согласимы с менее определенным в этом отношении рассказом Матфея, Марка и Луки, и вполне понятна под пером человека, ставшего учеником Христа еще на Иордане, через Иоанна Крестителя, принадлежавшего к самому интимному кружку Спасителя и трех учеников, сопутствовавшего Христу везде и всюду, до удара копья в бок висевшего на кресте умершего Спасителя. Огромная лавина аргументов, обрушенная критикой на четвертое евангелие, как произведение апостола Иоанна и вообще как исторический источник, в настоящее время растаяла почти без остатка. Те основания, на которых теперь западная наука отвергает четвертое евангелие, почти сплошь метафизического, субъективного и предвзятого характера; они сводятся к тому, что так как не могло быть Богочеловека, то и не мог очевидец изобразить кого-либо так явно Богочеловеком, как это делает четвертый евангелист. Но если вообще недоказуемо, что не могло быть Богочеловека, то тем менее доказуемо, что в Палестине I века не могло явиться лица, которое, сознавая свою исключительную духовную мощь и свою единственную миссию, учило о Себе, как о предсуществующем и вечном Сыне Божием, грядущем Судии живых и мертвых, Сущем во Отце, как Отец в Нем, и чтобы не могло найтись слушателей. Ему поверивших. Кроме того, критика упускает здесь из виду, что автор четвертого евангелия, кто бы он ни был, во всяком случае или очевидец, или сознательный лжец (евангелие гл. 19, 35; 21, 24; 1 послание Иоанна гл. 1, ст. 1), а так как от последнего приговора сама критика отшатывается, как от мнения, совершенно неприложимого к человеку такого высокого религиозного настроения и такого ума, как автор четвертого евангелия, то она логически должна (хотя и нехотя) признать в нем очевидца. Психологическая «несовместимость» Иоанновского и синоптического (т. е. трех первых евангелий) Христа не больше, чем «несовместимость» ксенофонтовского и платоновского Сократа. Психологическая «невозможность» Иоанновского Христа Самого по Себе совершенно недоказуема; множество самых «свободомыслящих» и даже враждебных христианству читателей, начиная от язычников Цельза и Порфирия и кончая Ренаном и Гарнаком (Гарнак говорит о иоанновском образе Спасителя, что он, в сравнении с павловым, «гораздо человечественнее и все же гораздо божественнее»(«weit menschlicher und doch weit gottlicher»)), решительно не видят такой невозможности. Особенно странен довольно часто слышанный упрек, будто Иоанновский Х. совсем не «развивается». С церковной точки зрения, конечно, Богочеловек не развивался внутренне, а лишь постепенно раскрывал Свое существо и учение перед своими современниками. Но и с общечеловеческой точки зрения, разве должен непременно всякий мыслитель проходить заметный путь внутреннего развития втечение – не жизни, а всего 3 1/2 ее лет, от 30 до 33-летнего возраста? На целом ряде мыслителей, древних и новых, мы видим, что их система бывала закончена к 30-му году их жизни, и существенно вовсе не изменилась с тех пор не только до 35-го года, но и гораздо дольше; сравните хотя бы только предисловия Шопенгауера к первому, второму и третьему изданиям его главного труда: «Welt als Wille und Vorstellung», из которых первое вышло в свет (в 1818 г.), когда автору шел тридцатый год, третье (в 1859 г.) – когда ему шел семьдесят второй. Что касается до «психологической невозможности», чтобы автор евангелия любви был одним лицом с «сыном Грома» евангелия от Марка – то здесь критика, упрекавшая евангелиста, зачем его Богочеловек не «развивается» в течение 3 1/2 лет, не хочет дать никакого развития простому человеку, апостолу Иоанну, от 15 – 20 до 85 – 90-летнего возраста. Чтобы ей поверить, нужно считать апостола Иоанна человеком невероятной нравственной и умственной, косности: мимо него проходят распятие Христово, убиение евреями Стефана и обоих Иаковов, деятельность апостола Павла, апостольский собор, Нероново гонение, разрушение Иepycaлима и его храма, зарождение гностицизма в лице Симона волхва и Киринфа, сам он из почти мальчика делается дряхлым старцем – а он все там же, где был! Не гораздо ли вероятнее, что чем дольше жил, чем больше переживал св. апостол, тем более и более ярким светом озарялись перед его духовным взором те глубочайшие по содержанию беседы его Учителя с апостолами и народом, о которых сам Учитель говорил ученикам: «не можете носити ныне», «разумееши же по сих». Эти-то беседы, которые, сперва не вполне понимая, благоговейно хранила его еще почти детская память, он, уже будучи старцем, счел своевременным письменно завещать мужавшей на его глазах церкви. Что касается александрийских, именно филоновских, влияний в четвертом евангелии, то 1) речь может быть собственно не о влиянии Филона – к учению его евангелие относится, в сущности, отрицательно – а лишь о знакомстве евангелиста с Филоном; 2) такое знакомство столь же возможно предполагать у апостола Иоанна, сколько и у «Иоанна пресвитера», и у всякого другого ефесского писателя около 100 года; а что четвертое евангелие возникло здесь и в это время – факт несомненный. Противоречия между евангелиями если и существуют действительно (абсолютно непримиримых противоречий нет), то не идут далее разностей, обычных в исторических источниках; они могут возбуждать частные историко критические вопросы, но не могут подрывать принципиально историческую достоверность евангелий. То, что науке в 40-х годах XIX. века казалось ошибками евангелий (в частности – четвертого) против истории, языка, права – почти все получило благоприятное евангелиям разъяснение (вопрос о дне смерти Спасителя, избиение вифлеемских младенцев, возраст Саломии (дочери Иродиады) в год казни Крестителя, ценз Квириния, перевод «Силоам» через «послан» и т. д.). Современная отрицательная критика евангелий, особенно четвертого, сколько бы ученых представителей она ни имела, висит на воздухе, так как она хочет удержать отрицательные выводы, отказавшись ото всех почти аргументов, из которых эти выводы были сделаны. То, что во времена Баура составляло крупный научный успех, теперь представляет собой ненаучный произвол и староверство. Если доселе так много у отрицательной критики последователей, то причины тому – ненаучного характера. При таком положении дела нет надобности в подробном разборе по существу обоих отрицательных взглядов. Первый, отрицающий самое существование Христа, принужден прибегать к такому отчаянному средству, как отрицание подлинности всех посланий апостола Павла, потому что в них мы имеем самое ясное свидетельство о Христе, записанное всего лет 20 после распятия. Но и это средство едва ли достаточно. Тацит пишет, что в Риме, в 64 г., «огромное множество» людей, которых народ звал с христианами, предано было изысканнейшим казням. Христос, родоначальник этой сеты, был казнен прокуратором Понтием Пилатом, и подавленное на время гибельное суеверие вновь не раз прорывалось наружу (rursus erumpebat) не только в Иудее, где оно первоначально зародилось, но в самом Риме. Спрашивается: если даже Тацит пишет о Христе только со слов христиан (что отнюдь не доказано) – в кого же веровали, по ком назывались (vulgus appellabat) христиане (Christiani, т. е. последователи некоего Христа) как в 64-м году, так и ранее, еще во времена прокуратора Понтия Пилата, впервые «на время подавившего суеверие»? По Светонию, уже император Клавдий, около 50 года, изгнал из Рима иудеев из-за упорных волнений, возникших среди них impulsore Chresto, т. е. вследствие проповеди о Христе; известие это подтверждается Кассием Дионом и Деяниями Апостолов (гл. 18, 2). Вообще, если бы церковь выдумала своего сверхъестественного родоначальника, она несомненно отодвинула бы его мнимое существование подальше в глубь времен, уже ради простого вероподобия, как это и имеет место в аналогичных случаях. Никому, ни друзьям новорожденной церкви, ни врагам ее не приходило и в голову ставить вопрос: существовал ли Иисус Назаретский? Сходство новой теории с древним докетством – чисто внешнее. Докеты не отрицали того, что Х. своим современникам казался пришедшим в теле, а утверждали, что этому телу-явлению не соответствовало никакой вещи в себе; Х. телесный у них – не выдумка евангелистов, а их (и всего мира) иллюзия. Основания для такого взгляда были отнюдь не историко-критические, а чисто метафизические: докеты не могли принять Бога воплощенного, так как материю они отожествляли со злом. Поэтому и докеты могли бы фигурировать в защиту разбираемой теории лишь как аргумент вспомогательный; можно бы было, пожалуй, предполагать, что в их учении уцелела смутная память о той истине, что в действительности Х. никогда не существовал – если бы за эту теорию хоть что-нибудь говорило прямо. Между тем прямо не говорит за нее ничто. Что касается попыток второго рода, то надо сознаться: рисуемый ими человеческий образ Христа сам по себе выходит довольно живым и естественным, и многие общие всем исследователям черты его способны внушить мысль, что это – прочный результат истинно-научной работы. Единство выводов покоится, однако, исключительно на двух, одинаково ненаучных основаниях: 1)на более или менее полном отрицании исторического значения за четвертым евангелием, и 2) на отрицательном отношении к идее сверхъестественного. Понятно, что когда материал так урезан, придти к соглашению уже легче, тем более, что три первые евангелия по содержанию в значительной степени покрывают друг друга. Скрытый субъективизм критики, коренная ошибка всего направления, выходит, далее, наружу и, проявляясь в той или иной форме, в большей или меньшей степени, определяет особенности образа Христа, по представлению различных писателей, так, что они далеко расходятся между собой. У одних Х. – нежный, кроткий, непрактичный мечтатель и визионер; у других – суровый социальный реформатор, враг капитала и властей, политический демагог. По одним Он мыслитель, «трезвый» едва ли не до атеизма; по другим Он весь напоен иудейскими фантазиями о видимом царстве Мессии, только ими живет и дышит и за них погибает. По одним Он ученик ессеев и Крестителя, по другим – их противник. По одним Он истинный «человеколюбец», предрешивший, если не осуществивший призвание всех людей в царствие Божие; по другим Он, в отношении к самарянам и хананеям, был «engherzig wie nur Einer der Pharisaer» (узкосердечен не менее любого фарисея). В частности, отвергнув объективное чудо, исследователи наталкиваются на вопрос, в какой мере допустима иллюзия чуда или мнимое чудо: какие, сообразно с тем, евангельские чудеса можно допустить (исцеления бесноватых и других нервных больных, воскрешения мнимо умерших – дочери Иаира или наинского юноши), какие надо истолковать косвенно (хождение по водам), какие мифологизировать (проклятие смоковницы, умножение хлебов).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108