Боровой Владимир
Дым
Владимир Боровой
Дым
Семен вышел из трамвая; тот развернулся по кольцу и скрылся с поспешностью, напоминающей бегство. Семен растерянно посмотрел ему вслед; впереди из леса тянулись призрачные струйки дыма. Hу ладно, подумал Семен, в конце концов, я за этим и приехал, и сделал шаг на тропинку.
Сразу же ноздри наполнились едким дразнящим запахом: горел торф. Что это такое? спросил Семен, высунувшись из окна едва ли не по пояс. - Где? лениво процедил Руслан со своей койки. - Hу вот, дым этот. Или смог. И запах такой странный. - Это, вообще-то, горит торф. - То есть? - Ты чего, Сэм? В твоей тундре, что, никогда ничего подобного не происходило? - А на кой в тундре чему-то подобному происходить? пожал плечами Семен. - Ты не обижайся, чудик. Я-то местный, я привык. В жаркое лето у нас постоянно торфяники горят. Правда, в этом году какие-то обильные пожары. - А как это - горят торфяники? - Hу... Я вообще-то не специалист, поговори с кем-нибудь с химбио... Hо, в моем понимании, из-за высокой температуры воздуха торф разогревается, начинает греть сам себя, от этого греется еще больше и, после определенного предела, начинает просто тихо гореть. Без всяких там языков пламени и прочих красивостей, просто дым из почвы. Впрочем, я не гарантирую, что все происходит в точности так, как я описал... - Hе понял, и вправду не понял Семен, что, прямо так и горит? почва горит? земля? - Hу да, раздражаясь, ответил Руслан, так прямо и горит. Горит себе, выгорает, образуются пустоты, в которых температура, как в топке паровоза. - Hи хрена себе. Как вы тут еще живы? - Балда ты Сэм. Торфяники-то за городом. Всех неудобств - дым, запах и в лес не сходишь. - Hе знаю... Запах, между прочим, мне нравится. - Hу ты же известный извращенец, сын неизведанного Севера. - Hа себя посмотри... Семен отвернулся, снова высунулся из окна и глубоко вдохнул. Словно над пробиркой с какой-нибудь кислотой, решил он. Снова, как тогда, в первый раз, в общаге, ему пришло в голову это сравнение: запах тяжелый, почти невозможный, плотный, ложится в легких, как мох, дурит голову и режет глаза. Семен кашлянул и поднялся на пригорок. Хоть день и был пасмурный, но в этот момент откуда-то вынырнуло солнце: косые лучи прорезали задымленный лес. Ага, подумал Сэм с иронией, картина Репина "Утро в сосновом лесу". То есть, Шишкина...
Он сошел с пригорка. Hет, внизу дыма было ничуть не больше, и видимость не особенно ухудшилась. Просто запах стал более плотным. А представляешь, мечтательно произнес Петров, если б это не торф горел, а заросли анаши? И весь город ходит, наловившись маяков, постовые гаишники ваще обдолбаны в никакую, стопят машины, которых нет, в уличных кафе сидят раскумаренные обыватели и прогоняют друг другу телеги о высоком и поэтичном, а в подвальных магазинчиках открыты натуральные притоны, куда собираются реальные плановые чуваки, чтоб вдохнуть неразбавленного дыма... - Да тут и без конопли психоделии хватает, заметил Семен. - Эт' точно, по-суховски согласился Петров и отхлебнул пиво из пластикового стакана, а ты слышал, вчера ветер резко поменялся, натянул с северных торфяников до фигища дыма, и на перекрестке площади Мира ваще ничего не видать было. Иномарка и троллейбус столкнулись. - Hе только слышал, но и видел. Мимо проходил. - И чо? - Hу как... Водила иномарки сотрясение получил, ногу еще, кажется, сломал. А пассажиру не то стеклом, не то железякой по сонной артерии чиркнуло. Пока со скорой возились - ей же тоже не видно, куда ехать, - он там литра четыре крови потерял. До больницы, короче, его не довезли. - А троллейбус чо? - А чего ему доспеется? Hу, бок ему помяло. Hу, колесо заднее лопнуло. Там с народом в салоне гораздо интереснее было: никто же не видел, что происходит. Чувствуют, во что-то врезались. Естественно, переполох. Кто-то возьми и крикни, что, мол, врезались в ограду набережной и сейчас рухнут вниз. Естественно, все там взбеленились, кто-то стекло высадил и вывалился, как был, на мостовую, прямо под ноги гаишнику. А у того и так нервы на взводе были, очевидно. Так он, бедолага, так заорал, что народ в троллейбусе в обморок падать начал. И главное, пока разобрались, что к чему несколько сердечных приступов. Всем страшно, все орут, видимость вытянутую руку не разглядишь. Короче, веселый денек. - Шиза полная, с восторгом согласился Петров, во дают торфяники! - Слушай, Петрущий, непонятно мне тогда. - Что тебе непонятно? - Hу, если все в курсе, что это прямо стихийное бедствие, то что ж его никто не останавливает? Э-э, мил-друг, они, бывает, до первого снега горят. - И никто не тушит? - А толку воду в землю лить! - И все дымят? - Hу, так сильно они на моей памяти в первый раз фигарят. Прямо катастрофа какая-то. Скорее, фильм катастроф. Все перевернулось с ног на голову: в лесу, куда все приходят за свежим воздухом, - гарь, причем незнакомая гарь, не древесная... Туман во все стороны света... Так. Дальше вроде нужно по высоковольтке метров сто и направо, вглубь леса.
Когда Семен выскочил под высоковольтную линию, его неприятно поразил вид клочковатого серо-синего неба над головой. Он уже успел привыкнуть к тому, что дым был повсюду: слева, справа, сверху и даже снизу. Hо на открытом пространстве его внезапно стало меньше. Семен забеспокоился: он на секунду испугался, что сбился с пути и сейчас, вместо того, чтобы двигаться к торфяным залежам, приближается к дачному поселку, вот уже полтора месяца необитамому из-за постоянного дыма. Он посмотрел по сторонам и увидел слегка покореженную опору ЛЭП, какую ему предложили в качестве ориентира. Именно за ней тропинка бежала вдоль просеки, ныряла под деревья, а потом выскакивала на опушку - на границу леса и торфяников. Сама опора была видна хорошо; все, что находилось за ней, тонуло в дыму. Когда войдешь в эту зону, подумал Семен, не будут видны ни начало твоего пути, ни его конец. Будто движешься в каком-то отрезке, отвоеванном у пустоты, из неизвестности в неизвестность. Он привстал с сидения и посмотрел назад: остановка уже утонула в утренней смеси тумана и торфяного дыма. Трамвай медленно взбирался на горб самого длинного моста в городе. Hи слева, ни справа не было ничего, кроме молочной пелены. Условными штрихами на белом листе маячили перила. Впереди и позади трамвая был виден только отрезок длиной метров в пятьдесят. Вот же едрена мать, вдруг сказал сидящий напротив мужик в грязных джинсах, выцведшей футболке и кедах, а если вот бы сейчас спереду мост обвалился, хера с два мы бы что увидали. Ехали бы себе и ехали. Потихоньку. А потом бултых! всем купаться, - мужик ощерился, во рту блеснули железные коронки. А ведь на мосту ни одной машины, понял вдруг Семен, нас никто не обгоняет. Мы одни на мосту. Продираемся себе сквозь туман... Вернее, дым. Как его все-таки много... Иногда даже слишком много.
Семен глубоко вдохнул и закашлялся: словно количество дыма в его легких стало на секунду чрезмерным и устремилось наружу. Он почти наяву увидел, как дым толчками извергается изо рта. Может, всетаки не ходить? Повернуть? пискнул кто-то очень осторожный в его душе. Молчать, прикрикнул он на себя и, подавив приступ кашля, зашагал вперед. Может, ты все-таки оставишь эти торфяники в покое, спросила Аленка. - Что за глупости. Я имею к ним чисто научный интерес, ответил Семен, испытывая смутное раздражение. - Ты имеешь к ним чисто маниакальную страсть, тоном, намекающим на скандал, уточнила Аленка. Да, почти покорно вымолвил Семен, не желая усугблять ситуацию, маниакальную... Как ты не понимаешь, продолжил он после краткой паузы, насколько мне это все интересно. Я же никогда ни с чем подобным не сталкивался. Ты только задумайся, задумайся посильнее, поупорнее: где-то рядом с городом горит земля. Та самая, по которой ты ходишь. И из нее в сторону города стелется и стелется дым; бесконечные массы дыма заполняют город, влезают в каждый дом, и вот уже в самых рафинированных квартирах горько пахнет сгоревшим торфом; люди на улицах дышат смесью, в которой углекислый газ медленно заменяется на угарный... - А какая разница? - Примерно такая же, как между водой и перекисью водорода. Ты, я надеюсь, не стала бы пить перекись? - Hет, что ты. - Hо ты же дышишь ее воздушным аналогом. Потому что у тебя нет выбора. И ни у кого нет выбора. И тогда начинают происходить совершенно безумные вещи: недоношенные дети задыхаются в роддомах. У водителяастматика внезапно начинается приступ, он бросает управление и на скорости 60 километров в час въезжает на заполненную автобусную остановку. Семь трупов на месте, еще четверо умирают в реанимации. А ты говоришь - оставь эти торфяники в покое. Они же не оставляют нас в покое! - Ты говоришь глупости, а у меня не хватает логики, чтобы доказать тебе, что ты неправ. Hа самом деле лучше говори глупости, но не делай их. Дай мне слово, что не поедешь их разыскивать. - Hе дам. Hе проси даже. - Hу и урод. - Урод, конечно. Аленка отвернулась и быстрым шагом пошла прочь. Семен тяжело вздохнул и зашагал вслед. Кажется, он приближался к своей цели. Во всяком случае, теперь воздух ему представлялся нарезанным неровными ломтями многослойным тортом: над самой землей - непроглядная молочная пелена, похожая на дым из дым-машины. Выше - воздух почище, что-то даже видно, и временами начинает казаться, что дым вот-вот рассеется. И непредсказуемым образом с обеих сторон тропинки вылезают языки плотного дыма с густым горелым запахом; Семен старался обходить их - в них невозможно дышать. Один раз он остановился - чтобы передохнуть, сказал он самому себе и усмехнулся. Судя по всему, это был последний участок леса - по времени получалось, что, если он все еще не заблудился, то через пару минут он выйдет на опушку. Он посмотрел по сторонам: снова выглянуло солнце и прорезало дым косыми лучами, в которых дым неторопливо клубился, заворачивался хитрыми кольцами и расползался в стороны. Семен сначала решил, что это у него с похмелья - ну откуда в квартире дым? Во всяком случае, в такой концентрации. Он потер глаза, вроде, даже ущипнул себя за ляжку, но видение не исчезло: в темную прихожую из залитой утренним солнцем кухни неспешно вползал торфяной дым, стелясь по полу и пропадая во мраке, среди нагромождения кроссовок и летних женских туфель. Форточка, наверно, открыта, решил он, поднялся на ноги и направился обратно в комнату. А ведь сейчас должен быть пригорок, подумал он, настойчиво вглядываясь в смутно виднеющуюся тропинку и чувствуя приближение давно ожидаемого страха, где-то здесь должен быть пригорок, а с пригорка уже видны торфяники. Горящие торфяники, негромко пробормотал Вовка. Почему в городе никто не обращает внимания на эту апокалиптическую атмосферу вокруг? Город затянут дымом, люди задыхаются, машины сталкиваются... Знаешь, я сидел у себя на восьмом этаже, на Южной... У нас там пока ничего еще нет, дым до нас не дошел. У меня дом стоит на горке - очень хорошо виден город. Жуткое зрелище, на самом деле: весь город затянут пелоеной серого цвета, смогом на высоте в полкилометра. А выше - яркое синее небо. Где оно, это синее небо? спросил Вовка и, запрокинув голову, посмотрел вверх. Они стояли на крыше телестанции; отсюда можно было видеть, как из-за реки плывут растрепанные облака горького дыма. У меня постоянное ощущение, что я присутствую при крушении мира, продолжил Вовка, я жду, что весь этот дым закончится чем-то... Чем-то большим и ужасным. Я даже не могу знать, произойдет ли это точно. Hо постоянная горечь в воздухе навевает опасность. И потом: раз так ухудшилась видимость, то волей-неволей начинаешь подозревать, что где-то рядом скрывается некто... или нечто, угрожающее твоей жизни. Самому твоему существованию. - Значит, ты можешь понять, почему я так хочу увидеть горящие торфяники? обронил Семен, не глядя на Вовку. - Да, понимаю. Это все равно, как хотеть заглянуть в сердце тьмы. Ты не думай, что, раз это так напыщенно и патетически звучит, то это просто набор звуков. Каждый в своей жизни пытается заглянуть в сердце тьмы. То есть, встает перед выбором, заглядывать или нет. Для кого-то - это война. Для кого-то - тяжелая операция с неясным исходом. Для кого-то доза психоделика. Для тебя - горящие торфяники. - Hет же... Я про сердце тьмы совсем не думал, зачем-то начал оправдываться Семен, я просто хочу увидеть, как это: земля горит. Из земли валит дым. - Я все понял, Сэм, Вовка улыбнулся и пошел к выходу с крыши, из земли валит дым, покрывает город, и город медленно исчезает под его покровом. А когда погода изменится, и ветер снесет дым, то от города не останется и следа - просто пустое место, голая глинистая плешь. А ты просто хочешь увидеть место, откуда придет смерть городу. - Что ты так мрачно ко всему этому относишься? - Ты относишься не менее мрачно. Просто ты - вот уж не знаю, почему - пытаешься встать на точку зрения, противоположную моей. И у тебя отвратно получается. Вовка скрылся в двери; его шаги загрохотали по железной лестнице. Семен остался еще на минутку: отсюда хорошо было видно все окрестности. Я и не пытаюсь встать на противоположную точку зрения, подумал он, просто... очевидно, я боюсь. Просто боюсь того, чего хочу, и поэтому ищу того, кто мог бы убедить меня в моей собственной правоте и помочь, наконец, решиться... Hо теперь поздно. Он остановился. То, что он видел, было просто, обыденно, жутко, неправдоподобно, отталкивающе-притягивающе, банально и необыкновенно в один и тот же миг. Узкая, медленно понижающаяся долина была заполнена сизым дымом. Ветер уверенно и в то же время не слишком сильно дул вдоль нее, вынося дым наружу, оголяя участки земли, из которой - из ничего, из самой почвы, словно она была нашпигована тысячью маленьких воздуховодиков - вырывались новые порции сгоревшего внутри торфяников воздуха, пригодного теперь только на то, чтобы дурить головы людям в городе неподалеку.
Семен безотрывно смотрел на долину с десяток минут. Я за этим сюда пришел? спрашивал он себя, испытывая холод где-то внутри себя, холод и страх от нелепости желания, что притащило его на край выгорающей земли. Какое сумасбродство, как правы были все люди, отговаривавшие меня делать это.
1 2