По крайней мере солдат на это рассчитывал.
Неожиданным рывком Разбойник опустил меч по диагонали вниз и отбросил оружие противника в сторону. Затем его локоть ударил солдата по лицу, а рукоятка меча встретилась с носом противника и разбила в кровь. Солдат все еще держался на ногах, но Разбойник продолжил атаку и левой рукой провел такой сильный удар, что мужчина без сознания рухнул на землю.
Между тем Разбойник снова ринулся вперед. Второй солдат был не настолько уверен в своих силах, как первый, и только размахивал мечом, пытаясь защититься. Но для Разбойника его движения были слишком медленными. Лезвие стального меча без труда нашло брешь в обороне и коснулось бронзового нагрудника. Легкий поворот, и кончик меча скользнул вверх, а солдату пришлось отступить, чтобы сохранить лицо от ранения.
Натиск разъяренного Разбойника все усиливался, меч метался из стороны в сторону, у солдата не было никаких шансов выстоять. После стремительного броска вперед солдат споткнулся и упал, но перекатился через спину и попытался встать. Разбойник лишил его такой возможности. Он еще в полете нанес удар ногой упавшему противнику по лицу, потом еще один, и вот уже второй солдат распластался на земле, а Разбойник наступил ногой на основание его шеи, лишив возможности даже шевельнуться.
Следующий резкий поворот с поднятым мечом в руке имел целью только отбить занесенное для удара копье третьего из стражников, но острое стальное лезвие рассекло древко пополам, скользнуло по нагруднику его хозяина и рассекло шею не успевшего вовремя остановиться солдата. Раненый замер на месте, поднес руку к окровавленному горлу, медленно опустился на колени, а потом рухнул лицом в пыль.
У Разбойника не было времени на осмотр упавшего солдата; он завершил поворот и встал в боевую стойку лицом к лицу с четвертым и последним из противников. Но этот солдат в ужасе остановился, бросил свой меч на землю и поднял руки. Разбойник без промедления подскочил ближе и приставил кончик меча к горлу единственного противника, который еще стоял на ногах.
– Где она? – спросил Разбойник.
Солдат затряс головой, явно не в силах вымолвить ни слова от страха.
– Кадайль, молодая девушка, что здесь жила, – настаивал Разбойник. – Ее увели! Или ты скажешь, где она находится, или мой меч освободит твои плечи от дурной головы!
– Я не знаю! – крикнул солдат.
– Лжешь!
Меч надавил на шею, и солдат жалобно вскрикнул.
– Нет, не надо! – взмолился мужчина. – Прошу, не убивай меня! У меня маленькие дети и жена! Прошу, пощади!
В его словах было столько страха и искренности, что Разбойнику пришлось напомнить самому себе, что солдаты, и даже сборщики податей, – такие же люди, как и все остальные, и они лишь исполняют волю лорда Прайди. Обычные жители Прайда, и имеют семьи. Но все эти соображения не могли потушить его ярости, не могли развеять страха за судьбу Кадайль и ее матери, не могли заставить забыть о смерти Гарибонда. Разбойник, не опуская меча, ударом второй руки свалил солдата на землю и снова уперся лезвием в горло.
– Твоим родным придется тащить твое тело к братьям Абеля, чтобы они зарыли его в холодную землю, или отдать самхаистам для сожжения на костре, – предупредил он. – Отвечай, я не собираюсь повторять вопрос дважды!
– Они забрали и девушку, и ее мать, – произнес солдат. – Я не знаю, что будет с девчонкой, но ее мать попадет к Берниввигару. Этой ночью ее снова осудят и отдадут змее или пламени.
Разбойник отвел лезвие меча и отступил назад, стараясь осмыслить услышанное признание. Его взгляд обратился на запад – солнце уже почти село, – а потом на юго-восток, где находилось судилище самхаистов и место ритуальных убийств.
Затем он снова повернулся к солдату – тот все еще лежал на земле и тихо стонал, прикрывая голову руками.
– Собери своих приятелей и тащи их в дом, – приказал он, а когда солдат не шевельнулся, снова стукнул его ногой. – Быстрее!
Стражник поднялся на ноги и побрел исполнять приказ, а Брансен подбежал к мужчине с перерезанным горлом. Опасаясь самого худшего, он перевернул раненого на спину и с облегчением убедился, что тот еще жив. Рана оказалась неглубокой, хотя все еще кровоточила. По существу, это была лишь серьезная царапина, но кровь текла достаточно сильно, и мужчина нуждался в помощи.
Брансен поднес одну руку к ране, а вторую положил на свой лоб, где под маской скрывался священный камень. В памяти юноши всплыли строки из Священной Книги Джеста Ту, в которых говорилось об излечении больных наложением рук. Мысли Брансена сосредоточились на серой глубине камня, руки мгновенно потеплели, и он с удивлением заметил, что рана затягивается на глазах. Однако Брансен вскоре прекратил сеанс, поскольку ощутил, что не может больше контролировать свои силы и удерживать линию Чи. В следующий момент он ощутил тошноту и слабость во всем теле.
Но воспоминание о Кадайль победило слабость. Брансен со стоном поднялся на ноги и приказал стражнику поторапливаться.
Вскоре Разбойник уже бежал прочь, а связанные солдаты с кляпами в зубах остались в темном доме.

Глава 36
ГУЛ В ГОЛОВЕ

Брансен покинул поле боя, но мысли в его голове все еще были в полнейшем беспорядке. Он попытался разобраться в них, отбрасывая те, что не имели отношения к несчастьям Кадайль и ее матери. Шаг за шагом Брансен все более сосредоточивался, его мысленный взгляд становился твердым и строго направленным; наконец ему стало казаться, что он бежит по узкому и прямому туннелю. Сумятица в голове не то чтобы улеглась, но словно превратилась в приглушенный гул, как будто верхний конец его линии Чи беспрестанно раскачивался и ударялся о череп.
Брансен сконцентрировался наконец на одной мысли и ускорил бег. Он двигался уверенно и быстро, хотя совершенно не представлял, где находится. Наконец он почувствовал, что приближается к цели; голова гудела, а края воображаемого туннеля окрасились в красный цвет. Разбойник еще не строил никаких определенных планов. Едва сознавая, что делает, он посмотрел сквозь нагромождение бревен и хвороста у подножия высокого плоского камня. Его тело охватило теплой волной, но языки пламени, казалось, находились где-то далеко. Совершенно непроизвольно мысли Разбойника перенеслись в небольшую комнату над его бывшей кельей, пальцы задвигались, словно перекатывая на ладони священный камень. Он ощутил исходящую от камня силу, как если бы в его руке был серпентин, хотя никакого камня, конечно, не было. Но где-то в подсознании вновь всплыли уроки Джеста Ту, и ему удалось зарядиться магической энергией, какую он получил бы при помощи самоцвета.
А это было совершенно необходимо. Теперь Брансен не чувствовал, что вокруг него пляшут языки пламени, пожирающие сухие бревна и ветки. Он присел на корточки и уставился на Камень Правосудия через оранжевые всполохи огня, танцующие всего в нескольких дюймах от его лица.
Критический момент приближался. До Брансена доносился гул голосов собравшихся людей, сквозь огненную завесу пламени где-то сбоку колыхалась толпа, но все это не имело значения. Важно было лишь одно – появление человека на плоской вершине камня.
Отблески костра и рев пламени возродили в душе бедной Каллен ужасные воспоминания, похороненные, как ей недавно еще казалось, навсегда. В толпе зрителей стояли совсем другие люди, но смешки, перешептывания и легкомысленные выкрики были теми же.
Словно во сне она позволила стражникам вывести себя на пятачок между костром и большим плоским камнем, камнем Берниввигара. Крики за спиной подсказали, что пришел заклинатель змей с ядовитой гадюкой в мешке, и у Каллен отнялись ноги. Мысли заволокло черным туманом, вспомнился грубый и тесный мешок, змеиное тело, скользящее по ее коже, и острые, брызжущие ядом зубы, впивавшиеся в плоть.
У Каллен вырвался стон отчаяния, но она постаралась отогнать мрачные воспоминания и мертвящий душу ужас. Дело сейчас не в ней, ее судьба не имеет значения. Все равно ей суждено умереть в эту ночь, быть казненной за преступление, совершенное два десятка лет назад, за преступление страсти, а не жестокости, совершенное по ошибке сердца, а не вследствие злого умысла.
Но пусть так и будет, дело не в этом.
Участь ее несчастной дочери, вот что важно. Ничто другое не имело значения для Каллен. Ни боль, ни гадюка, ожидающая в мешке, ни близкая смерть.
Неужели Кадайль приходится расплачиваться за ее давний грех? Каллен сознавала, что Кадайль затеяла опасную игру и, по сути, навлекла беду на них обеих. Но и отрицать свою собственную вину она не могла. Вероятно, не только привлекательная внешность перешла от матери к дочери. Было у них что-то общее, что допускало возможность таких ошибок. В схожести их проступков, в любовной связи ее дочери с Разбойником, преступившим закон, и в собственном грехе Каллен, изменившей мужу, женщина не могла не заметить жестокой иронии.
Странная задумчивая улыбка тронула губы несчастной жертвы, когда Каллен припомнила события двадцатилетней давности. Ее выдали замуж за человека, которого она не смогла полюбить, и никто не спросил мнения молодой девушки. Так было принято и в Прайде, и во всем Хонсе, где почти всегда не любовь, а практический расчет ставился на первое место. Преступная связь закончилась плачевно и для нее, и для ее возлюбленного, но можно ли было считать эту связь ошибкой? Результатом их свиданий стало рождение Кадайль, радости всей ее жизни. Как можно подумать, что все это было ошибкой?
Грустная улыбка исчезла в одно мгновение. Кадайль, свет ее очей, в беде, ее тоже может ждать казнь, а Каллен ничем, ничем не может ей помочь. Кадайль позволила своему сердцу увлечь себя в волшебную страну счастья и красоты, отдалась прелести первой любви и волнующих встреч с Разбойником. Но в то же время это увлечение привело ее к несчастью, в жестокую западню, из которой нет выхода.
Каллен не знала, кого винить. Да она и не думала о чьей-то вине. Она сознавала только, что больше никогда не увидит дочери, что ее Кадайль грозит беда. На краю каменной платформы, над притихшей толпой появилась фигура высокого худого старика. Это был тот же самый человек, что и двадцать лет назад, но обладавший теперь еще большим могуществом. При виде грозного жреца люди мгновенно позабыли о веселье. Берниввигар молча выждал минуту; его суровый взгляд леденил сердце каждого, к кому обращались глаза самхаиста. Наконец он кивнул в сторону заклинателя змей, и за спиной Каллен послышались звуки, свидетельствующие о подготовке ужасного мешка и смертоносной гадюки.
– Каллен Дюворнэ, – не дрогнувшим голосом заговорил старый жрец. – Мы собрались ради того, чтобы привести в исполнение приговор, вынесенный двадцать лет назад. Тогда ты не признала своей вины. Тебе была дана возможность говорить, но ты не воспользовалась своим правом. Сегодня такой возможности не будет. Ты осуждена за вероломство, и пусть Древние Предки простят нас за столь долгую задержку правосудия, лишившую их законной жертвы.
Самхаист взмахнул рукой, и стражники так энергично потащили Каллен назад, что она не удержалась на ногах.
Но внезапно они остановились, и Каллен вслед за солдатами посмотрела в сторону Берниввигара, а потом вместе с ним, вместе со всеми зрителями обернулась к костру, который начал трещать и рассыпаться, словно живой.
Он различал высокую фигуру Берниввигара, но только как черный силуэт, поскольку языки пламени метались прямо перед глазами. При всех своих способностях и знании магии священного камня серпентина Брансен понимал, что не может оставаться в пламени. Если хоть на мгновение его концентрация ослабнет, волосы тотчас же запылают как факел, вслед за ними загорится одежда, и тогда ему не будет спасения.
Но сила его не слабела. Брансен не думал ни о чем, кроме опасности, грозящей Кадайль со стороны лорда Прайди. Гул в голове не умолкал – совсем наоборот, а сквозь пляшущие языки пламени он видел лишь красный круг, поддерживающий и направляющий его ярость.
В центре этой красной окружности теперь стояла единственная фигура. Брансен выпрямился, и пошатнувшееся бревно взметнуло вверх целый сноп искр.
Юноша вспомнил о Гарибонде и ужасной операции, проведенной Берниввигаром; гуденье в голове еще усилилось, словно там билась и разила жалом злобная оса. Дыхание Брансена превратилось в отдельные вдохи и выдохи, хотелось кричать во весь голос, легкие горели, словно в огне, несмотря на защиту магии.
Но Брансен сумел снова овладеть своими чувствами и шагнул вперед через костер, не обращая внимания на горящие угли и злобные укусы пламени. Все это неважно. Ни трудности, ни боль, ни грозящая опасность смерти. Все чувства теперь сосредоточились на высоком старике, олицетворяющем жестокость и несправедливость, злобу и лицемерие.
Вот он уже перед Брансеном. На вершине плоского камня.
Брансен прошел по краю огромного костра; он слышал тревожные крики толпы, краем глаза заметил Каллен, вместе со стражниками отскочившую назад. Но он продолжал идти вперед, появившись прямо из пламени во всей красе грозного Разбойника перед глазами оторопевших людей, перед Берниввигаром.
Негромкий шепот «Разбойник!» пронесся над толпой.
Все это неважно. Имеет значение лишь один этот человек.
– Как ты осмелился нарушить священный ритуал? – прогремел с высоты голос Берниввигара. – Как ты посмел?
Брансен выхватил из-за пояса меч, но и без оружия смертельная ненависть в его глазах выдавала намерения Разбойника. Он шагнул к камню, и Берниввигар, к удивлению, не отшатнулся назад, ничем не выдал и тени страха.
– Бросая вызов мне, ты бросаешь вызов Древним Предкам! – провозгласил самхаист, поднял перед собой костлявые руки и стал читать вслух непонятное заклинание, подобного которому Брансену не приходилось еще слышать.
Старый жрец издавал хриплые гортанные звуки, а их ритм повторял рокот скатывающихся с горы камней.
Брансен не обратил внимания на заклинание. Он стремился как можно быстрее добежать до каменного пьедестала и одним ударом расправиться со старым жрецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49