Так что его было не дозваться. Второй сын, едва узнав от слуги о том, что отец вызывает его с ним на прогулку, умудрился – случайно, конечно, – упасть в бочку с водой и теперь сушился. Ему нужна была новая одежда, а она была еще не распакована. На распаковку требовалось время, и по­этому о прогулке не могло быть и речи.
Мистер Мэкам остался несколько не удовлетворенным про­гулкой. Он никак не мог встретить никого из своих новых соседей. И это вместе с тем, что все окрестные дома, казалось, были полны народа. Да, он замечал людей. Но либо они пе­редвигались в полумраке своих домов, либо возникали на той же дороге, по которой он шел, но только на приличном рассто­янии.
Шагая по дороге, он, скосив взгляд по сторонам, то и дело ловил встречные взоры из окон или из-за приотворенных две­рей. Только один-единственный разговор удалось ему про­вести за время этой прогулки, да и то его никак нельзя было назвать приятным. Это был довольно странного вида старик, от которого никто и никогда не слышал и одного произнесен­ного слова, кроме молитв в церкви. Работой его было сидеть у окна почтового отделения с восьми утра в ожидании коррес­понденции, которая обычно поступала к часу дня. Тогда он брал сумку с письмами и относил их в замок одного барона, стоявший по соседству. Остальную часть дня он обычно про­водил, сидя в самом неприглядном уголке побережья, там, куда выбрасывают рыбью требуху и остатки от наживок и где по вечерам пьянствуют местные молодцы.
Заметив Мэкама, Сафт Тамми, так звали старика, вскинул перед собой руки, словно ему в глаза, обычно неподвижно остановленные на несколько футов перед собой, брызнуло солнце. Одну руку он оставил у лица, наподобие козырька, а дру­гую вознес над головой. Поза у него была такая, словно он собрался обличать Мэкама во всех смертных грехах. Хриплым голосом, на шотландском диалекте, он стал выкрикивать оста­новившемуся Мэкаму:
– Суета, сует, говорит святой причетник! Все в этом мире суета и тщеславие! Человек! Да будь предостережен! Узрите эти лилии, эти краски! Он не работал тяжко и не ткал их, но даже Соломон во времена своей высшей славы не был так наряжен! Человек! Человек! Твое тщеславие – зыбучий пе­сок, который пожирает все, что ни попадется к нему в лапы! Остерегайся тщеславия! Остерегайся зыбучего песка, что ждет тебя! Он пожрет тебя! Посмотри на себя! Узри свое тщеславие! Да встретиться тебе с самим собой и да узнать всю пагубную силу тщеславия! Да познать тебе ее и да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!
Разговор этот происходил вечером, как раз на том месте, где проводил вторую половину дня старик. Сказав весь этот бред, он молча вернулся к своему стулу и утвердился на нем неподвижно. Лицо его изгладилось и на нем уже нельзя было прочесть ни одного оттенка чувства.
Мэкама эта тирада сбила с толку. С одной стороны, правда, она была произнесена по внешнему виду сумасшедшим. С другой стороны, он склонен был отнести все это к разновид­ности шотландского юмора и наглости. И все же он не смог просто так забыть это послание – а выглядело оно именно как послание – из-за серьезности его содержания. Он не стал смеяться про себя над всем этим. Думая уже о другом, он вдруг отметил про себя, что не видел еще на местных жителях ни одной шотландской юбки.
– А костюм я носить буду! – сказал он вслух твердо и повернул к дому. Вернувшись – дорога отняла у него полтора часа, – он обнаружил, что, несмотря на головную боль, все члены его семьи отсутствовали на прогулке. Воспользовав­шись тем, что ему некому помешать, он заперся в гардероб­ной, стянул с себя неудобное одеяние горца, надел домашний фланелевый костюм, зажег сигару и погрузился в легкую дре­моту. Он был разбужен шумом, который подняли в доме возвратившиеся с прогулки дети. Мгновенно напялив на себя юбку и прочие регалии, он появился в гостиной, где был на­крыт стол для чая.
Днем он больше не выходил из дому, но после ужина он вновь надел костюм горца – на ужине он был в своем обыч­ном – и вышел на короткую прогулку по берегу. Он решил сначала приноровиться к новому костюму вдали от людей, а потом, когда он станет для него как обычный – показываться при всех. Луна светила ярко, и он без труда спустился по тропинке, лавировавшей меж песчаных барханов, а через не­которое время уже вышел на берег; Был отлив, и обнажив­шийся пляж был тверд, как камень. Мэкам направился к юж­ной стороне побережья бухты. Там он залюбовался двумя ска­лами, одиноко стоявшими неподалеку от зарослей дюн. По­дойдя к ближайшей, он не удержался от желания взобраться на нее, благо она была невысока. Сидя на вершине, занесен­ной песком, он любовался вечерним морским пейзажем.
Луна, заслоненная отсюда холмом, только показалась, осве­тив далекий мыс Пеннифолд и вершину самой удаленной от бухты скалы Шпор – где-то около трех четвертей мили рас­стояния. Другие скалы были пока скрыты в тени. Прошло совсем немного времени, и луна, выкатившись высоко в небо, залила светом и скалы Шпор, и большую часть побережья.
Мэкаму некуда было спешить, и он с удовольствием на­блюдал восхождение ночного светила и то, как под действием его света из тьмы выступают все новые участки пляжа. Он повернулся к морской глади и, поставив руку у лба наподобие козырька, стал обозревать окрестные дали, любуясь покоем, красотой и свободой шотландской природы. Шум, вечерний туманный мрак, раздоры и скука Лондона, казалось, исчезли из его жизни навсегда. В эти минуты он переживал духовный и физический подъем. Дух его раскрепостился, и им овладел возвышенный настрой. Он, не отрываясь, смотрел на поб­лескивающую водную гладь, постепенно, ярд за ярдом, накатывавшуюся на пески пляжа – начался прилив. Его слух уловил далекий почти рассеявшийся в атмосфере крик.
– Рыбаки перекликаются, – сказал он вслух и огляделся по сторонам. В то же мгновенье он вздрогнул, взгляд его остек­ленел. Несмотря на то, что тучи почти закрыли луну и на побережье и бухту опустилась тьма, он сумел увидеть… само­го себя! Всего лишь несколько секунд, широко раскрытыми, неподвижными глазами он наблюдал на вершине соседней скалы плешивый затылок, лихо заломленную набок шотланд­скую шапочку с огромным орлиным пером, которое он так старательно подбирал в торговом салоне… Он инстинктивно подался назад, но ноги поскользнулись на гладком песке – и он стал медленно сползать в песчаную впадину между скалой, на которой стоял он, и той, на которой стояло… Он не обеспо­коился тем, что может упасть, так как скала была низка и песчаное дно открывалось всего в нескольких футах внизу. Его мысли были о двойнике, который к тому времени уже успел скрыться. Чтобы побыстрее достичь terra firma, он ре­шил просто спрыгнуть вниз. Это решение отняло у него всего секунду, но мозг работает быстро, и поэтому, уже пригото­вившись к прыжку, он заметил, что песок, ровным полотном раскинувшийся под скалой, как-то подозрительно шевелится и перекатывается. Внезапный страх охватил его, ноги под­косились и вместо прыжка, он неуклюже сполз со скалы вниз, ободрав в кровь колени, незащищенные брюками. Юбка же некрасиво задралась. Едва коснувшись поверхности песка, его ноги плавно прошли сквозь него, как нож сквозь масло, и не прошло и десяти секунд, как он стоял в песке, погрузившись уже больше чем по колени. Продолжая медленно провали­ваться, он с ужасом осознал, что это зыбучие пески. Он стал лихорадочно шарить руками по неровной поверхности скалы, отчаянно пытаясь отыскать что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. На счастье, рука нащупала какой-то острый вы­ступ и инстинктивно вцепилась в него. Он попытался подать голос, но в горле засел ком. Наконец, преодолев сопротивле­ние парализованного в страхе организма, он дико вскрикнул. Через мгновенье вскрикнул вновь, на этот раз уверенней и громче. Звук собственного голоса, казалось, придал ему сил, так как ему удалось продержаться за выступ в камне дольше, чем это ему самому казалось возможным. Слепое отчаяние правило им и его действиями. Вскоре, однако, он почувство­вал, что, несмотря ни на какие усилия, хватка его слабеет. И в ту минуту – о, радость – на его крик раздался ответ. Кто-то грубовато по-шотландски крикнул:
– Слава Господу! Я вовремя!
Это был рыбак в высоченных, до бедер, сапогах. Он взоб­рался на скалу, с которой несколько минут назад скатился Мэкам, и в одну секунду оценил всю опасность ситуации.
– Держись, парень! Я иду! – ободряюще крикнул он и попытался спуститься пониже к Мэкаму, нащупывая твердый камень под ногами. Затем он нагнулся всем телом вниз и, одной рукой крепко держась за скалу, другой стал ловить кисть Мэкама. Ему это удалось и он крикнул опять: – Дер­жись за меня, парень! Держись за мою лапу!
Он поднатужился и очень медленно, но уверенно стал вы­таскивать погибающего из объятий прожорливого песка. Ми­нута – и Мэкам, распластавшись, лежит на холодном камне. Не дав ему прийти в себя, рыбак стал тормошить его за плечи и поскорее стащил его со скалы на безопасный пляжный песок. Мэкам дрожал всем телом, все еще переживая весь ужас свершившегося с ним. А его спаситель между тем говорил на не­привычном для англичанина шотландском диалекте:
– Вот что, парень! Я поспел вовремя. Я побежал сразу, как ты только провалился. Вулли Бигри думал, что ты – приви­дение, а Том Макфейл клялся, что ты что-то вроде гоблина. «Нет! – сказал я им. – Это просто помешанный англичанин! Сбежал из паноптикума!» Я подумал: «И что это его понесло на зыбучий песок?» Мы видели с ребятами, как ты карабкался на эту скалу. Я крикнул, чтобы предупредить тебя, но и побе­жал на всякий случай. Слава Господу! Не знаю уж, полный ты дурачина или только помешанный из-за своего тщеславия, но я поспел вовремя! – С этими словами он почтительно снял перед спасенным шляпу.
Мистер Мэкам был очень тронут и полон благодарности за то, что его избавили от ужасной смерти, но упоминание о тщеславии – второе за сегодняшний день – затронуло его за живое. Он уже готовил гневный ответ, как вдруг страшное воспоминание пробило его. Те слова!.. Те слова, что наболтал ему на дороге старик-разносчик! «Да встретиться тебе с самим собой… Да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!»
И он припомнил своего двойника, которого увидел на со­седней скале. А потом – как провалился в зыбучий песок… Ужасная смерть… Он долго молчал и потом сказал:
– Дружище! Я обязан тебе жизнью!
– Нет! Нет! – ответил рыбак с почтением в голосе. – Ты обязан жизнью Господу. А что до меня, я был рад служить простым инструментом Его Благодати!
– Но ты позволишь мне отблагодарить тебя? – С этими словами Мэкам взял огромные руки своего спасителя в свои и крепко стиснул их. – Мое сердце все еще сильно колотится, да и нервам пока нет покою, так что я не могу сказать больше. Но поверь мне: я очень и очень признателен!
Совершенно очевидно, что рыбак был до крайности тронут этим, так как в глазах у него даже появились слезы.
Он сказал с грубоватой, но искренней почтительностью:
– О, сэр, вы благодарите меня и продолжайте в том же духе, если это на пользу вашему бедному сердцу. Но я вам так скажу: будь я на вашем месте – я бы тоже благодарил! Но, сэр, мне не нужны благодарности. Я рад и тем, что я есть.
То, что Артур Фэнли Мэкам был искренен в своих излия­ниях благодарности, проявилось позже. Прошла неделя, и в крукенский порт зашел рыболовный одномачтовик. Такого отличного судна никто и никогда еще не видел в гавани Питэрхэда. Посудина была вся забита парусами и горами такелажа, не говоря уж о рыбацких сетях всевозможного калибра. Не прошло и получаса, как нашли жену спасителя Мэкама и, не долго думая, подписали бумаги на вступление ее мужа во владение судном и всем его товаром.
А в то же самое время сам рыбак гулял с Мэкамом по берегу. Последний просил своего нового товарища и спасителя не упоминать нигде о случае, участниками которого поневоле они оказались оба. Мэкам обещал, что сам расскажет все се­мье и предупредит ее насчет опасного места на побережье. Он подробно расспрашивал рыбака об этих песках, чтобы больше не попасться самому и чтобы знали его домашние. Потом он как бы невзначай спросил, не видел ли рыбак на соседней скале случайно еще и второго человека, одетого так же, как Мэкам? В те самые минуты, когда сам Мэкам погибал в песке?
– Нет! Нет! – отвечал рыбак. – Другого такого дурака в наших местах не найдешь; я извиняюсь. Со времен Джимми Флимана. Он был шутом у одного помещика из Адни. Эй, парень! Такого языческого наряда, который ты носишь, не знали в наших местах несколько веков! И я думаю, что в этой одежде предки не сидели на холодных скалах, как это сделал ты. Послушай! А ты не боишься прихватить ревматизм или прострел? Мы с тобой вдоволь навалялись на холодных кам­нях! Я сразу понял, что ты немного ни в себе, как только увидел тебя в то первое утро в гавани…
Мэкам не стал спорить с человеком, который спас ему жизнь. Они подошли к Красному Дому, и хозяин пригласил рыбака на стаканчик виски. Тот не отказался, а после угощения распрощался.
Мэкам тщательно подготовился и рассказал семье об опас­ностях, которые их могут подстерегать в зыбучих песках. Он даже признался, что и сам попал в небольшую передрягу.
В ту ночь он не спал. Он слышал, как часы в гостиной бьют час за часом, но, несмотря на все усилия, заснуть не мог. Снова и снова перед его глазами возникал тот эпизод у зы­бучих песков и Сафт Тамми, который нарушил свой обет мол­чания ради того, чтобы настращать Мэкама на дороге и предо­стеречь его. Не отступал вопрос: «Неужели я так одержим собственным тщеславием, что прослыл уже дураком?!» Ответ на этот вопрос звучал в его ушах хрипловатым вскриком полоумного разносчика писем: «Суета сует!.. Все в этом мире суе­та… Да встретиться тебе с самим собой… Да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!»
Ему стало страшно, едва он только подумал о том, что встреча с самим собой состоялась и теперь нужно ждать, пока песок все-таки пожрет его!..
К утру он задремал. Было очевидно, что в его голове про­должают носиться мысли о зыбучих песках.
1 2 3 4