Внутри "Альбатроса", в его бесчисленных отсеках и коридорах, было тихо и уютно. Даже не верилось, что корабль за доли секунды проглатывает огромные расстояния. За бортом проносились тысячи километров пространства, но глаз, искавший близкие ориентиры, наблюдал лишь черный космический покой. За кормой "Альбатроса" вытянулся, не меняя очертаний, гигантский огненный язык. Казалось, даже неукротимая плазма заснула в ледяной пустоте, превратившись во что-то твердое, осязаемое. Лишь многослойная обшивка слегка вибрировала, напоминая, что корабль действительно движется, да метеоритные ловушки бесшумно разворачивали свои хищные раструбы, показывая, что механизмы звездолета живут повседневной напряженной жизнью.
Мириады звезд, колючими блестками рассыпанные по черному бархату небосвода, равнодушно и холодно смотрели на крошечный кусочек металла с двумя пылинками белковой жизни на борту, упорно пробиравшийся по их обширным нехоженым владениям.
Этими двумя пылинками были я - пилот и штурман нашего разведочного корабля - и мой коллега-планетолог, снискавший в научном мире признание как видный специалист по контакту. Вместе мы летали уже не первый год, сработались и сдружились, чем изрядно удивили отдел кадров Космопорта. Нашу маленькую экспедицию так и называли "дипольной", никто не мог себе представить, как двое настолько несхожих характерами людей могут мирно сосуществовать на одном корабле. Мы же об этом не задумывались и, видимо, потому никогда и не ссорились.
Мой напарник попал в планетологи по недоразумению. На вступительных экзаменах в Академию космонавтики он по рассеянности перепутал двери, благополучно прошел приемную комиссию и лишь через неделю с удивлением обнаружил, что вместо факультета внеземной биологии зачислен на планетологическое отделение. Не знаю, что уж там в результате этого проиграла биология, но астроразведка определенно выиграла.
Я же, кроме как в пилоты, никуда и попасть не мог. Еще в детстве,
прославившись на нашей улице непреодолимой тягой к технике и электронике, а также всевозможными падениями с крыш и заборов, проходившими для меня без каких-либо последствий, я самой природой был подготовлен к специальности пилота. Но шутки в сторону!
Итак, корабль, рассекая пустоту, медленно приближался к планетной системе звезды альфа Центавра, а внутри его два человека, несмотря на разность характеров, совершенно одинаково страдали от скуки.
Наверное, ужасающие излишки свободного времени - главное бедствие и испытание астронавтов. Перед стартом столько дел и забот, что ждешь этой свободы как манны небесной, а получишь - не знаешь, что с ней делать.
У планетолога основная работа, естественно, на планете, поэтому на корабле он просто пассажир. Пилоту полегче: кроме напряженных взлетов и посадок, у него еще есть отдушина в виде ежедневного контроля приборов и автоматики. И все же как непредставимо скучно в длинные дни тягучего полета ракеты!
Сначала набрасываешься на книги, спорт, но со временем они приедаются. Отдохнув, голова и руки начинают требовать настоящей, интересной работы, которой в эти дни на корабле, к сожалению, немного. Ах, если бы жизнь состояла из взлетов и приземлений!
Тот памятный день внешне ничем не отличался от десятков предыдущих. Та же космическая пустота, холодные, неподвижные звезды и ровное дрожание корабельной обшивки. Для верности два раза проверив автоматику, я приступил к увлекательнейшей процедуре уборки отсеков. Увлекательным это традиционно нудное занятие делала поистине фантастическая рассеянность моего напарника, способного забывать разнообразные предметы в самых невероятных местах. Надо отметить, что эта легендарная рассеянность распространялась только на быт, в работе он был точен и аккуратен.
За время уборки он успел просмотреть груду реферативных журналов и сформулировать не менее пяти гениальных идей.
Но всему приятному приходит конец. Все, что можно было сделать, было сделано, и мы в расслабленности развалились в мягких креслах кают-компании. Огромный - во всю стену - экран мерцал булавочными уколами звезд, подернутых дымкой далеких туманностей. В самом центре тускло светилась желтоватая точка - звезда альфа Центавра, к которой корабельный мозг и вел "Альбатрос" по надежнейшей из траекторий - по прямой. За последние дни звезда выросла, доказывая, что мы хоть и на черепашьей скорости, но все же приближаемся к конечной цели нашего полета.
А первоначальную цель для экспедиции на "Альбатросе" высчитали специалисты вычислительного центра галактической базы Бергони. Они обработали уйму информации и пришли к выводу, что если в этом районе и может существовать жизнь, то только на одной из пяти планет звезды Харриса. "Альбатрос" получил задание, проткнул пространство, и начались поиски.
На первой планете, по-видимому, кроме нас, живых существ никогда не было. На второй и третьей планетолог обнаружил каких-то бактерий, а на четвертой нам повезло. Мы повстречали высокоорганизованную белковую жизнь в виде добродушного исполинского ящера, который попытался откусить у "Альбатроса" стабилизатор, сломал зуб и от разочарования расплющил в лепешку робота-до-зиметриста. Как и следовало ожидать, братьев по разуму мы не нашли. А пятая планета и вовсе была совершенно пуста.
Судя по всему, великие открытия нам не грозили и в окрестностях соседней альфы Центавра. На базе Бергони долго обсуждали, стоит ли гонять туда корабль, когда почти наверняка известно, что эта планетная система для жизни непригодна. И все-таки в план поиска ее включили.
Итак, мы сидели в кают-компании и уныло таращились на желтую звездочку посреди экрана, когда у меня созрела блестящая, хотя и не претендующая на особую новизну, идея. Честно говоря, она у меня созревала регулярно раз в день:
- Коллега!-сказал я голосом первооткрывателя, увидевшего неизвестные берега.- А не посетить ли нам кинозал?
Планетолог поморщился и мученически выдавил: "Опять? Сколько можно...", однако встал, подтянул на длинных ногах тренировочные брюки и, шаркая кедами, направился к дверям.
У нас на корабле было много фильмов. Некоторые - для нас, чтобы мы могли развлечься. Другие - об истории Земли, на случай контакта, для показа инопланетянам.
Как всегда, у проекционного пульта между нами произошло маленькое столкновение. Планетолог подтягивал спадающие брюки и возмущенно кричал:
- Что, опять какую-нибудь детективную галиматью смотреть?! Ну уж нет! Великое удовольствие наблюдать, как полицейский ловит гангстера!
Он, как знаток внеземного разума и закоренелый романтик, предпочитал фильмы об отношениях между людьми. Иногда он крутил фантастические ленты, отдавая предпочтение самым древним из них. Он говорил, что их наивность его окрыляет. Меня же она не окрыляла.
Спор по обыкновению закончился жеребьевкой. Я подкинул в воздух шайбу-прокладку и на лету прихлопнул ее ладонями.
- Полировка! - крикнул планетолог.
Я снял руку и увидел, что шайба лежит матовой стороной вверх.
- Жулик,- пробурчал коллега. Обреченно опустился в кресло и уставился на экран грустными голубыми глазами.
- Что предпочитаешь: "Тайну железного ящика" или "Спили свою мушку, сынок"?
- Какая разница! В одном брюнет лупит по голове блондина, а в другом - блондин брюнета. Не понимаю, как культурный человек может получать удовольствие от такого зрелища.
Я включил "Спили свою мушку, сынок". Мне нравился этот вестерн, в котором шериф Сэм расправлялся по крайней мере с сотней грабителей.
Погасли красные фонарики, зал на мгновение погрузился в темноту, и вот на экран выплыло суровое, заросшее седой щетиной лицо шерифа. Он медленно ворочал глыбообразным подбородком, жуя табачную жвачку, и недобро смотрел из-под шляпы прищуренными стальными глазами.
- Вот он, человек - царь природы! - прокомментировал планетолог.- Его интеллект настолько могуч, что так и хочется прицепить к нему состав с углем.
Сэм сплюнул коричневой слюной и, повернувшись на каблуках, решительным шагом направился к дверям салуна. Должна была произойти грандиозная драка между шерифом и громилой Джимом.
Сэм ударом ноги распахнул дверь и, подойдя к огромному бритоголовому детине, занес руку для рокового удара.
"Сейчас он ему врежет",- подумал я и внутренне собрался, как будто врезать должны были мне.
Шериф размахнулся и с придыхом выкинул руку вперед. Дальше по фильму Джим в бессознательном состоянии должен был через ряд столиков улететь в большой зеркальный шкаф с глиняной посудой, но...
Ничего подобного не произошло. Огромный шишковатый кулак просвистел в сантиметре от лица громилы, и Сэм по инерции рухнул на стойку. Джим стоял, сжимая в руке зазубренный тесак, и недоуменно озирался. Еще через секунду проектор растерянно моргнул и выключился.
- Ты видел? - ошарашенно спросил я.
- Что? - не понял планетолог.
- Сэм не попал по Джиму!
- Ты этим расстроен? - ехидно поинтересовался планетолог.- Не волнуйся, он наверстает упущенное по ходу действия.
- Да нет! - воскликнул я, волнуясь.- Ведь раньше в этом месте шериф всегда бил Джима. А сегодня он промахнулся.
- Не говори ерунду! Ты просто забыл сюжет или перепутал ленту.
- Забыл?! - возмутился я.- Да я смотрел его двадцать раз и помню наизусть вплоть до реплик и жестов героев! Ведь ты же видел, что он промахнулся?
- Видел, но не помню, как было в прошлый раз. Я сказал:
-.Давай для контроля прокрутим какую-нибудь другую ленту. Например, о средневековой Испании. По-моему, это единственный фильм, который нам одинаково нравится и сюжет которого нам обоим хорошо известен. Для верности заснимем изображение кинокамерой.
Рыцарская история с раздираемой междоусобицей Испанией разворачивалась в полном соответствии с сюжетом вплоть до первой сцены кровопролития. Закованный в тусклые вороненые латы рыцарь, по ходу действия убивавший брабантского стрелка двуручным волнистым мечом, промахнулся, высек искру из гранитной плиты и сломал клинок у самой рукоятки. От неожиданности он потерял
равновесие и с жестяным грохотом растянулся между камней. Стрелок смотрел в небо и крестился. Через мгновение проектор снова отключился, и кинозал потонул в темноте.
Планетолог тяжело поднялся и пошел в лабораторию.
- История,- пробормотал он, вернувшись через полчаса с мокрой кинолентой в руках.- Пожалуй, медпункт и две таблетки стимулятора тут не помогут. Это не галлюцинация.
- Что ты об этом думаешь? - растерянно спросил я.
- Похоже, что коррекции подвергаются только сцены насилия. Но давай проверять дальше.
Несколько часов мы гоняли разнообразные картины, от мелодрам до фильмов про войны, и везде находили одно и то же. Как только должен был раздаться выстрел, произойти драка или сражение, патроны давали осечки, бойцы непростительно промахивались, а пушки не стреляли. Как и раньше, проектор сам собой выключался.
- Что ты обо всем этом думаешь? - еще раз спросил я, когда снова погас экран и мы остались в тишине полутемного зала.
- Что? Я - планетолог, специалист по контакту, поэтому первое, что мне приходит в голову,- это именно контакт.
- Однако довольно странная форма общения двух цивилизаций,- с сомнением покачал я головой.
- Не настолько странная, как это может показаться,- возразил коллега.- Помнишь наш разговор перед первым фильмом? Я сказал, что удивляюсь, как культурный человек может получать удовольствие от созерцания сцен насилия. Ясно, что чем выше уровень развития цивилизации, тем большее отвращение у ее представителей должно вызывать всякое, пусть даже абстрактное проявление насилия. Это должно стать образом мышления, нормой жизни, войти в кровь тысячелетиями развития.
- Да, но какой смысл изменять действие фильма? - спросил я озадаченно.- Ведь это только иллюзия, нереальность.
- Иллюзия! Иллюзия для нас - представителей молодого общества, в памяти которого еще живы следы кровавых дней истории. Но если представить себе чрезвычайно высокоразвитую цивилизацию, давно забывшую, что такое выстрел, драка, война, то можно предположить, насколько дикими покажутся ей сцены, увиденные на нашем экране.
- Это только гипотеза,- остудил я пыл все больше увлекающегося планетолога.- Она может быть интересной, близкой к истине, но, к сожалению, проверить ее невозможно. Если это контакт, то кто же входит в него с нами?
Коллега на некоторое время задумался:
- Возможно, никто и не собирался вступать с нами в контакт. Просто случайный свидетель вдруг увидел дикие, не согласующиеся с его концепцией жизни сцены и, повинуясь рефлексу, неизвестным образом прекратил их. Может быть и такое...
- Но проверить ничего нельзя,- упрямо повторил я. Планетолог замолчал, и вдруг его осенило:
- Есть идея. Что, если прокрутить что-нибудь особенно страшное, дикое, способное вызвать сильный шок? Возможно, ничего не произойдет, но не исключено, что потрясение заставит их как-то проявить себя.
Мы надолго задумались: что показать или, вернее, что не стоило бы показывать чужому разуму? Что в истории Земли можно назвать самым большим позором?
И вдруг я вспомнил!
- Хиросима!
Он посмотрел мне в глаза, и я понял, что не ошибся.
Над облаками зловещей точкой плыл самолет. Где-то в его вибрирующих недрах твердая и равнодушная рука летчика нажала кнопку "пуск". Было видно, как от него отделилась точка бомбы, как полетела к земле. И, даже не зная, что сейчас поднимется к небу уродливый гриб взрыва, даже не зная, что такое атомная бомба, просто физически нельзя было не почувствовать, что через несколько секунд грядет страшная беда.
Но... ничего не произошло. Бомба растворилась в белесой дымке. Проектор выключился, и тут же по "Альбатросу" замотался высокий вой аварийной сирены. Корабль начало болтать, как при бортовой качке.
Задыхаясь, мы влетели в рубку управления. По дисплеям пробегали цепочки зеленых огоньков. Под потолком нервно, словно гоняя кровь по жилам, пульсировала красная надпись:
ПОТЕРЯ ОРИЕНТАЦИИ!
Не сговариваясь, мы повернулись к экрану.
1 2