— Да еще от вашей сумки так вкусно пахнет.
Вера приподнялась, села и раскрыла сумку.
— Посмотрим, что я сегодня набрала… Вера стала вытаскивать из сумки банки и целлофановые мешочки:
— Обычно официантам что достается -сплошной гарнир, то, что, извините, клиент не доел. Тащим домой для поросят. Кухня, она ведь только на себя работает. С нами не делится. У нас когда счастливый вечер? Когда большой банкет. Вот сегодня я свадьбу обслуживала, и сейчас мы с вами на этой свадьбе гульнем. Чего желаете?
— В первый раз в жизни буду есть объедки!
— Обижаете! — покачала головой Вера. -Сегодня у меня не объедки, а остатки. Впрочем, не хотите — не надо!
— Теперь мне нельзя привередничать, — констатировал Платон, — приходится брать что дают! — перешагнув некий несуществующий социальный барьер, Платон весело осведомился: — Я кто? Жених или гость?
Вера оценивающе взглянула на Платона и тихонько засмеялась:
— Вы будете невеста!
— Тогда вы будете жених! — нашелся Платон.
— Дорогая! — Вера с удовольствием включилась в игру. — Чего тебе положить?
— Милый, кажется, я вижу маслины. И еще вот кусочек копченой колбасы, мальчик мой!
— Скушай еще помидорчик, красотка моя! — уговаривала Вера.
Платон встал, поднял руку, держа помидор, как бокал, и с чувством начал речь, обращаясь к спящим пассажирам, которых в зале ожидания набралось немало:
— Дорогие друзья! Я хочу поднять тост за вас, за то, что вы пришли на нашу свадьбу в этот прекрасный зал ожидания.
Вера извлекла из своей неисчерпаемой сумки недопитую бутылку шампанского и протянула Платону.
— Значит, пить придется из горла! — Платон приложился к бутылке. — За вас, дорогие! — он широко обвел рукой зал. — Чтобы все достали билеты и приехали куда надо и вовремя!
— Для женщины ты замечательно говоришь! — сыграла восхищение Вера.
— Я забалдела от шампанского! — И, войдя в роль, Платон нагло добавил: — Напоминаю, что лично я устроился невестой. Теперь приглашай меня на танец! — продолжал баловаться Платон. Видно, напряжение, не покидавшее его последние дни, спало, и он снова стал самим собой.
— Обожаю танцевать! — искренне высказалась Вера. — Только вот музыки нету!…
— Музыка во мне! — вошел в азарт Платон. — Какой я ни на есть пианист, но слух у меня имеется… Что мы рванем? Твист, рок, танго, чарльстон? Я все умею…
— Свадебный вальс… — попросила Вера. Платон обнял Веру за талию и негромко запел:
Хоть я с вами совсем незнаком
И далеко отсюда мой дом…
— Зато мой дом близко… — вставила Вера.
Они продолжали кружиться по залу между скамейками, на которых спали пассажиры.
… Среди ночи в зале ожидания два милиционера проверяли документы, безжалостно будя спящих.
Документы всегда проверяют среди ночи, когда сонные люди совершенно не соображают. Как известно, человеческий сон не стоит ничего.
Нагулявшись на «свадьбе», Платон и Вера блаженно спали голова к голове. Только теперь голова Платона покоилась на Вериных кастрюлях, а Вера уткнулась лицом в чемоданчик Платона.
— Ваши документы! — милиционер потряс Платона за плечо.
Платон проснулся и долго не мог понять, где он и что с ним.
— Документы! — невежливо повторил блюститель порядка.
Тут Платон вспомнил все и начал неуклюже оправдываться:
— Понимаете, я ехал в Грибоедов. Сошел тут пообедать. Обед я не ел. С меня потребовали за обед деньги. Я их не заплатил, то есть я их заплатил. Но поезд уже ушел. А потом… совсем на другом поезде… Мой паспорт… ну, как бы это сказать… уехал в Москву…
— Так сам и уехал? — издевательски переспросил милиционер, явно готовясь «брать» Платона.
— Сам он же не может! — Платон изо всех сил старался быть убедительным. — Он уехал с проводником… Понимаете, я сторожил дыни…
— Дыни… — повторил милиционер и даже поморщился. — Неубедительно врете! Пошли!
— Извините, что я вас бужу, — Платон, ища помощи, растормошил спящую Веру, — меня забирают!
— Уже? — Вера вскочила со скоростью, поразительной для сонного человека.
— Нет, не за то! — успокоил ее Платон. — За то, что я беспаспортный бродяга!
— Костя! — рассердилась Вера. — Ты что людям спать не даешь?
— Сейчас я тебе, Вера, объясню, — милиционер Костя был спокоен, как и положено человеку, находящемуся при исполнении служебных обязанностей. — Тут одна компания в поезде орудовала и неведомо в каком городе сошли. А этот тип без паспорта. Человек без паспорта — не человек!
— Костя, это мой хороший знакомый! — теперь уже Вера старалась быть предельно убедительной. — Это я его паспорт случайно в Москву отправила ташкентским скорым. А он пианист. Лауреат многих премий. — Вера взглянула на Платона и добавила: — И конкурсов тоже!
— А чего ты сама тут на лавке спишь? — В тоне милиционера звучало некоторое подозрение.
— Ты мне не муж, чтобы с такими вопросами приставать! — отрезала Вера. — Где хочу, там и сплю.
Милиционер отошел. Уже издалека послышалось:
— Ваши документы?
— По-моему, эта воровская шайка орудовала и здесь! — расстроенным голосом сообщил Платон. — У меня из кармана кошелек исчез! Только мелочь осталась, — и он побренчал ею.
— Надо заявить, — заторопилась Вера, — пока Костя не ушел…
— Не надо! — сдержал ее порыв Платон.
— Ну да… конечно… — Вера вспомнила, с кем имеет дело. — Может, вы ошибаетесь? Вы хорошо поискали?
На всякий случай Платон посмотрел и под лавкой, но и там ничего не нашел.
— Денег много было? — продолжала переживать Вера.
— Прежде чем пуститься в бега, я зашел в сберкассу и взял с книжки двести рублей. Ну, на билет потратил… У вас пообедал… Надо же! Во сне обчистили! — в сердцах произнес Платон. — Лучше бы я не ложился!
— Для преступника у вас чересчур крепкий сон. Как у человека с чистой совестью! — пытаясь утешить Платона, дружески пошутила Вера.
— Да-а… — вздохнул Платон. — Теперь я вообще не поймешь кто! Ни документов, ни денег! Одно слово — нуль!
Было еще совсем раннее, полутемное утро, когда Платон катил тележку вокзального носильщика по булыжной мостовой. На тележке покачивались чемоданы с дынями, а наверху подпрыгивал «дипломат». От тележки не отставала Вера. Они шли мимо пакгаузов с раскрытыми проемами. Из них выезжали автопогрузчики с коробками и ящиками. Почти у каждого склада дежурили могучие грузовики с длинными прицепами.
Тут же рядом со складскими помещениями прорезали землю бесконечные пути заступинской сортировочной станции. В воздухе разносился назойливый женский голос диспетчера, усиленный динамиком:
— Платформу 37-82 на двенадцатый путь… Вагон 192-46 на третий путь… На третий!…
— Позвоните в Москву, — советовала Платону Вера, — жена вам вышлет деньги, — не удержалась и добавила не без ехидства: — Если, конечно, не все на штакетник истратила…
Платон сделал вид, что не расслышал едкого добавления, и ответил просто:
— Без паспорта мне их не выдадут!
— Завтра в двенадцать десять вы его получите!
— А если ваш полюбовник его потерял?
Вера вспылила:
— Не смейте меня оскорблять! У нас в вагоне была деловая встреча!
— Ну, если в вагоне у вас была деловая встреча, — с раздражением ответил Платон, он не выспался и ему вовсе не нравилось катить эту тяжелую тележку, — то мы с вами сейчас просто валяемся в постели!
— Не рассчитывайте на это! — взвилась Вера и, желая обидеть носильщика, добавила:
— Я не размениваюсь по мелочам!
— Ну да, верно… — саркастически протянул Платон, — три рубля за кило — это действительно не мелочь!
— Я ни при чем. Моих там всего за кило — пятьдесят копеек, — Вера стала посвящать Платона в сложные спекулятивные расчеты: — Рубль пятьдесят из трех забирает Андрей. И это справедливо — ведь в Ташкенте он покупал их по полтиннику за килограмм, а оставшийся рубль полагается перекупщику за то, что он колхозник. Рынок-то колхозный!
— Сложная у вас бухгалтерия. А сколько, хозяйка, вы заплатите мне за доставку? — завершил коммерческую тему Платон.
— Вы работаете за прокорм! — одними губами улыбнулась Вера.
Теперь они оказались возле рыжего трехэтажного дома с трещиной по фасаду и облупившейся штукатуркой. Дом был обнесен палисадником, а под окнами росли чахлые цветочки. Такие трехэтажные дома для железнодорожных служащих строили вскоре после войны. И было похоже, что с той поры дом ни разу не ремонтировали.
Вера поднялась на цыпочки и условным стуком постучала в одно из окон. За мутным стеклом показалось чье-то лицо и, видимо, опознав Веру, подало знак заходить.
Квартира, в которую попал Платон, настолько не соответствовала обшарпанному старому дому, что Платон буквально остолбенел. В этой квартире был собран полный джентльменский набор образца восьмидесятых годов двадцатого столетия. Роскошный югославский гарнитур по кличке «Милена», парад чешского хрусталя в виде разнообразных ваз и фужеров, цветной телевизор «Рубин», японская стереофоническая звуковая система фирмы «Акай», бескрайние туркменские ковры, одним словом, все, что положено человеку, у которого водятся деньги, но отсутствует вкус. Вошедший в эту квартиру ни за что не мог бы догадаться, кто здесь проживает — модный стоматолог, директор магазина, журналист-международник или преуспевающий чиновник.
Навстречу гостям вышло заспанное мурло, набросившее на голое тело парижский халат и успевшее закурить американскую сигарету «Мальборо».
— Здравствуйте, дядя Миша, я вам товар привезла — чарджуйские дыни!
— А у меня радикулит, — огорчил Веру хозяин, — меня на яблоках прострелило. Теперь я за никаким фруктом не могу нагибаться!
— Значит, вы и есть колхозник? — изумился Платон.
— Типичный! — подтвердил дядя Миша.
— Как растет благосостояние колхозников! — с притворным восхищением воскликнул Платон.
— У нас все растет! — милостиво согласился дядя Миша.
— А что же с дынями делать? — Вера была растеряна.
— Я с твоим беспокойством, Вера, солидарен, — посочувствовал «колхозник», — народ без витаминов оставлять никак нельзя!
— Теперь я понял ваше призвание, — попытался его поддеть Платон, — вы заботитесь о здоровье народа!
— Не язви! — дядя Миша был уверен в себе. — Еще неизвестно, кто по-настоящему заботится о людях — они или я!
— Кто они? — Вера на самом деле не поняла.
— Я на провокацию не поддамся! Я — насквозь правильный! — гордо объявил дядя Миша. И развивал свои взгляды: — Я кормлю народ исправным продуктом, а гастрономщики — чем попало! Они продают неспелые арбузы, за которыми надо еще долго торчать в очереди. Они торгуют зелеными, деревянными грушами, от которых живот, извините, книзу тянет! Или вообще дохлыми помидорами, на которых глядеть и то тошно! Они по глубинке, по бездорожью не ездят, и там у народа урожай пропадает, а я его спасаю. Я забочусь о каждой сливе, как о родном дите! Базы хранить не умеют ни овощ, ни фрукт, потому что все это ничье! — и тут дядя Миша вдруг ткнул указательным пальцем в грудь Платона. — А ты кто есть такой?
Платон поколебался: — Пожалуй, никто…
— Он — пассажир, отставший от поезда! — объяснила Вера.
— Прекрасно, — обрадовался дядя Миша. — Его никто в городе не знает. Вот мы и выдадим его за колхозника из Средней Азии!
— Но я не умею торговать! — запротестовал Платон. — И ни за что не буду.
— Это занятие нехитрое! — отечески потрепал его по плечу перекупщик. — Ты вспоминай нашу торговлю и делай наоборот! Там хамят, ты — улыбайся! Там недовешивают, а ты — отпускай с походом!
— С кем? — переспросил Платон, понимая, что в его безденежной ситуации ему от обязанностей продавца отвертеться не так-то просто.
— Добавь лишку пятьдесят или сто граммов — покупатель счастлив будет. Там торгуют мокрым фруктом…
— Зачем? — опять не сообразил Платон.
— Слушай, он что, сегодня родился? — развел руками дядя Миша и вновь повернулся к Платону. — Чтобы товар тяжелее был, больше весил. А у тебя дыня — сухая! Чтобы ее погладить было приятно, ну, как женщину! Сейчас позвоню директору рынка, чтобы там тебе по шее не дали, а дали бы весы и халат!
— Не пойду! — заупрямился Платон. — Пусть Вера сама торгует!
— Мне нельзя на рынке мелькать, — спокойно отмежевалась Вера, — я в системе торговли работаю!
— Мне-то какое до этого дело? — рассердился Платон. — Я музыкант!
— Ну и торгуй себе с музыкой! — повеселел дядя Миша.
— Да, я же забыла… вы у нас лауреат международных конкурсов! — саркастически протянула Вера.
— Я мог бы им стать! — выкрикнул Платон. — Если бы меня хоть раз послали!…
— На рынке тебя пошлют! — успокоил дядя Миша.
— Подумаешь, чистоплюй нашелся! Почему я должна вас содержать? — Вера тоже вспылила.
— Я не желаю спекулировать и не буду!
— Я вижу, ты стыдишься?! — встрял в спор дядя Миша.
— Стыжусь! — честно признал Платон и добавил: — И боюсь! И не пойду ни за что!
Дядя Миша принял торжественную ораторскую позу:
— Раньше люди шли в народ и сеяли доброе и разумное. Теперь этого хватает, теперь надо сеять пищевое! Иди в народ и сей дыни!
На колхозном рынке города Заступинска Платон сеял дыни по три рубля за килограмм.
Рынок, на который судьба загнала несчастного пианиста, расположился возле самого вокзала. Одной стороной рынок смотрел на железнодорожные пути, чтобы те пассажиры, которые порасторопнее, успевали бы во время краткой стоянки чем-нибудь разжиться. А другой стороной рынок был повернут на привокзальную площадь для удобства жителей Заступинска. Каждый рыночный продукт украшала табличка с ценой, которую показывать в фильме будет неловко, но придется.
Неподалеку от Платона молодой человек в расшитой бисером тюбетейке бойко орудовал точно такими же дынями, но… на полтинник дешевле. Естественно, что у Платона товар никто не брал. Более того — начинающего продавца покупатели поносили разными нехорошими словами, часто нецензурными.
— Ты что, очумел? — ругалась старушка. — Живодер!
— Не могу уступить! — виновато отбивался Платон. — Я приказ выполняю! Извините меня, пожалуйста.
— Убить вас всех мало! — негодовала молодая хорошенькая женщина. — Мне в больницу, ребенку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9