Адриан Конан Дойл
Ужас в Дептфорде
Я уже упоминал где-то в своих записках, что мой друг Шерлок Холмс, подобно всем истинным художникам, жил ради своего искусства. За исключением дела герцога Холдернесского, я не могу припомнить случая, чтобы он требовал значительного вознаграждения за свою работу.
Как бы ни был знатен или состоятелен его клиент, Шерлок Холмс никогда не брался за решение проблемы, если она не возбуждала в нем живого интереса. В то же время он мог посвятить всю свою кипучую энергию делу какого-либо простого человека, если оно обладало теми необычными чертами, которые всегда так сильно волновали его воображение.
Просматривая свои записки, относящиеся к памятному 1895 году, я нашел в них подробности дела, которое может служить ярким примером альтруизма и бескорыстия Холмса, ставившего оказание добрых услуг своему клиенту выше всяких материальных вознаграждений. Я имею в виду ужасное дептфордское дело с канарейками и следами сажи на потолке… Было начало июня, когда мой друг закончил расследование внезапной смерти кардинала Тоски, проведенное им по личной просьбе римского папы. Оно потребовало от Холмса значительной затраты сил и, как я и предвидел, вызвало у него нервное переутомление, причинившее мне, его другу и врачу, немало хлопот.
К концу месяца, в один дождливый вечер, я уговорил Холмса пообедать со мной в ресторане Фраскатти, после чего мы поехали в кафе «Ройял», которое славилось своими кофе и ликерами. Как я и надеялся, суета кафе вывела Холмса из задумчивого состояния. Он внимательно изучал посетителей.
Я отвечал на какое-то замечание Холмса, когда он внезапно кивнул в сторону двери.
— Лестрейд, — сказал он, — что он может здесь делать?
Взглянув через плечо, я заметил тощую фигуру с крысиным лицом. Сыщик из Скотленд-Ярда стоял у входа, его глаза медленно обводили зал.
— Он, по-видимому, ищет вас, — заметил я, — и, вероятно, по какому-то неотложному делу.
— Едва ли, Уотсон. Мокрые ботинки Лестрейда свидетельствуют о том, что он шел пешком. Если бы дело было неотложным, Лестрейд, конечно, взял бы кэб… Полицейский агент заметил нас, протиснулся по знаку Холмса через толпу посетителей и пододвинул кресло к нашему столу.
— Это мой повседневный обход, — ответил он на вопрос моего друга. — В то время как вы придумываете свои теории в комфортабельных условиях Бейкер-стрит, мы, бедняги, в Скотленд-Ярде выполняем самую обыденную черную работу. Мы не получаем благодарностей от римских пап и королей, но зато нам здорово достается в кабинете начальства, если мы допустим какой-либо промах.
— Ну, ну, — добродушно ухмыльнулся Холмс, — ваше начальство должно хорошо относиться к вам с тех пор, как я помог вам успешно расследовать дело об убийстве Роналда Адера, кражу брюс-паркингтонских чертежей…
— Совершенно верно, совершенно верно, — поспешно прервал Лестрейд. — А теперь я имею кое-что для вас, — добавил он, многозначительно подмигнув мне.
— Вот как!
— Правда, молодая женщина, которая боится призраков, скорее, по части доктора Уотсона…
— В самом деле, Лестрейд, — слегка запротестовал я, — трудно одобрить ваше…
— Одну минуту, Уотсон. Пусть он изложит нам факты.
— Ну-с, мистер Холмс, эти факты достаточно абсурдны, — продолжал Лестрейд, — и я бы не стал отнимать у вас время, если бы мне не было известно, что вы уже не раз совершали добрые дела и что ваш совет в этом случае сможет удержать молодую женщину от безрассудных поступков. Ну вот, положение таково. По пути в Дептфорд вдоль берега Темзы находятся самые ужасные ист-эндские note 1 трущобы Лондона но среди них вы можете найти несколько прекрасных старых домов. В одном из этих полуразрушенных особняков уже давно проживала семья Уилсонов. Я предполагаю, что вначале они занимались торговлей фарфором, а когда она пришла в упадок, Уилсоны бросили это занятие, но остались жить в старом доме. Их семья состояла из Горацио Уилсона, его жены, сына и дочери, а также младшего брата Горацио, Тиболда, который поселился у них после возвращения из-за границы. Около трех лет назад тело Горацио Уилсона было найдено в реке. Так как он слыл горьким пьяницей, то все решили, что Уилсон в состоянии опьянения поскользнулся в тумане и упал в воду. Год спустя его жена, страдавшая пороком сердца, умерла от внезапного приступа. Нам стало известно это после тщательного исследования, проведенного врачом, а также показаний констебля и ночного сторожа одной из барж Темзы.
— Что же это были за показания? — вставил Холмс.
— Ну, были разные слухи о каких-то странных звуках, которые как будто исходили из старого дома Уилсонов. Но так как на берегу Темзы бывают ночные туманы, то люди, вероятно, были введены в заблуждение и неправильно определили направление этих звуков. Констебль описал их как ужасные вопли, от которых в его жилах похолодела кровь. Если бы этот полицейский был в моем отряде, то я дал бы ему здоровую нахлобучку, чтобы впредь с губ блюстителя закона никогда не слетали бы такие слова.
— А в какое время это было?
— В десять часов вечера, как раз в час смерти старой леди. Это, конечно, просто совпадение, так как нет никаких сомнений, что она умерла от сердечного припадка.
— Пожалуйста, дальше.
Лестрейд заглянул в записную книжку и продолжал:
— В ночь на 17 мая прошлого года дочь Уилсона вместе со служанкой пошла в клуб смотреть картины волшебного фонаря. Вернувшись, она нашла своего брата Финеса Уилсона мертвым в кресле. Он унаследовал от своей матери слабое сердце и бессонницу. На этот раз не было слухов о криках и воплях, но ввиду необычного выражения лица умершего местный доктор пригласил полицейского врача помочь провести обследование. Причиной смерти был сердечный припадок, и врач подтвердил, что он может иногда вызывать искажение черт лица, придающее им выражение сильного ужаса.
— Совершенно верно, — подтвердил я.
— Так вот, Джэнет, дочь Уилсона, была так расстроена происшедшим, что, по словам дяди, она решила немедленно распродать все имущество и уехать за границу, — продолжал Лестрейд.
— Ну а что насчет дяди? Тиболд, не так ли, его имя?
— Я полагаю, что завтра утром он будет у вас. Он уже навестил меня в Скотленд-Ярде в надежде, что полиция сможет успокоить испуганную племянницу и убедит ее принять разумное решение. Так как у нас есть более важные дела, чем утешать истеричных молодых женщин, то я посоветовал Уилсону обратиться к вам.
— Вот как! Ну, вполне понятно, что он должен испытывать чувство сожаления при потере этого дома.
— Это не сожаление, мистер Холмс, Уилсон, кажется, искренне привязан к своей племяннице и заботится только о ее будущем.
Лестрейд сделал паузу и усмехнулся.
— Он не очень светский человек, этот Тиболд, и хотя я на своем веку встречал много странных профессий, он превзошел всех: он дрессирует канареек!
— Это не такая уж редкая профессия.
— Вы считаете так?
В манере Лестрейда появилось вызывающее самодовольство; он поднялся и потянулся за шляпой.
— Вполне очевидно, что вы не страдаете от бессонницы, мистер Холмс, — сказал он, — иначе вы знали бы, что птицы, которых дрессирует Тиболд Уилсон, несколько отличаются от обычных канареек…
— Что имел в виду этот тип? — спросил я, в то время как сыщик направлялся к выходу.
— Просто он знает что-то, чего мы еще не знаем, — сухо ответил Холмс.
— Так как догадки обычно бесполезны и лишь вводят аналитический ум в заблуждение, давайте подождем до завтра. Я могу сказать, однако, что у меня нет склонности тратить свое время на это дело.
Мой друг не был особенно огорчен, когда на следующее утро посетитель не явился. Но, вернувшись домой от пациента, к которому я был спешно вызван вскоре после завтрака, я застал в приемной мужчину средних лет в очках. Когда посетитель поднялся, я заметил, что он был очень худощав и что его лицо, носящее отпечаток учености и аскетизма, было покрыто сетью многочисленных морщин и имело тусклый, пергаментно-желтый оттенок, что, несомненно, свидетельствовало о длительном пребывании под тропическим солнцем.
— Ну, Уотсон, вы прибыли как раз вовремя, — сказал Холмс. — Это мистер Тиболд Уилсон, о котором говорил нам Лестрейд в прошлый вечер.
Наш посетитель тепло пожал мне руку.
— Ваше имя, конечно, хорошо известно мне, доктор Уотсон! — воскликнул он. — Мы все должны быть вам благодарны за то, что вы познакомили мир с гением Шерлока Холмса, — он извинит меня, конечно… Вы же, будучи врачом, хорошо сведущим в нервных болезнях, несомненно, окажете полезное влияние на мою несчастную племянницу.
Холмс смиренно выдержал мой укоризненный взгляд.
— Уотсон, — сказал он, — я обещал мистеру Уилсону сопровождать его в Дептфорд, потому что молодая леди, кажется, решила покинуть завтра дом. Но я должен повторить, мистер Уилсон, что я не вижу, каким образом мое присутствие сможет помешать этому делу.
— Вы чересчур скромны, мистер Холмс. Когда я обратился в полицию, я надеялся, что там смогут убедить Джэнет в том, что, как бы ужасны ни были потери в нашей семье за последние три года, причины их тем не менее вполне естественны и что для нее нет никаких оснований покидать родной дом.
У меня создалось впечатление, — добавил он с усмешкой, — что инспектор был несколько огорчен тем, что я так охотно согласился с его предложением воспользоваться вашей помощью.
— Я, конечно, припомню это Лестрейду, — ответил сухо Холмс, поднимаясь с кресла, — Ну а теперь, Уотсон, может быть, вы попросите миссис Хадсон вызвать экипаж, и во время нашей поездки в Дептфорд мистер Уилсон сможет разъяснить нам некоторые неясные моменты.
Просторные улицы Вест-Энда note 2 сменились большими торговыми дорогами, по которым мчались с топотом и стуком ломовые лошади. Эти дороги, в свою очередь, перешли наконец в лабиринт грязных улиц, которые, следуя вдоль изгибов реки, становились все более и более жалкими по мере того, как мы приближались к скоплению водоемов и темных зловонных закоулков, которые некогда служили колыбелью морской торговли и богатства империи.
Я заметил, что Холмс был скучен и апатичен, и, чтобы расшевелить его, решил вызвать нашего клиента на разговор.
— Я слышал, что вы специалист по части канареек, — заметил я.
Глаза Тиболда Уилсона за его сильными очками загорелись огнем энтузиазма.
— Просто исследователь, сэр, но с тридцатью годами практических изысканий! — воскликнул он. — Неужели вы также?.. Ах, нет? Какая жалость! Изучение, выведение и дрессировка фринджиллских канареек — это задача, достойная целой человечески жизни. Вы, конечно, не придерживаетесь тех невежественных взглядов, доктор Уотсон, которые так распространены на этот счет даже в самых просвещенных кругах. Когда я излагал в Британском орнитологическом обществе вопрос о скрещивании канареек с Мадейры и Канарских островов, я был буквально ошеломлен ребячеством вопросов, которые мне задавали там.
— Инспектор Лестрейд намекнул на некоторые особенности в вашей дрессировке этих маленьких певцов. — Певцов, сэр? Вот дрозд — это певец! Фринджиллская же канарейка обладает самым совершенным в природе слухом и необычайной способностью звукоподражания, которая может быть развита и использована для выгоды и поучения человеческого рода. Но инспектор был прав, — продолжал он более спокойно, — в том, что я дрессирую моих птиц в определенном направлении. Я выучил их петь ночью при искусственном свете.
— Вот как! Ну, это довольно странное занятие.
— Я считаю, что это — доброе дело. Ведь мои птицы выдрессированы для пользы тех, кто страдает от бессонницы, и у меня есть клиенты во всех уголках страны. Мелодичное пение помогает приятно провести время в течение долгой бессонной ночи, а погасив лампу, вы прекращаете концерт.
— Мне кажется, что Лейстред был прав, — заметил я, — у вас на самом деле необычная профессия.
Во время нашего разговора Холмс лениво поднял тяжелую трость нашего клиента и начал рассматривать ее с некоторым вниманием.
— Мне думается, что вы возвратились в Англию около трех лет тому назад, — заметил он.
— Да.
— Из Кубы, не так ли?
Тиболд Уилсон вздрогнул, и на мгновение, мне кажется, я заметил что-то вроде настороженности в том быстром взгляде, который он бросил на Холмса.
— Это так, — сказал он, — но как вы узнали?
— Ваша трость вырезана из той породы черного дерева, которая растет только на Кубе. Нельзя ошибиться при взгляде на этот зеленоватый оттенок и исключительно блестящую полировку.
— Но трость могла быть куплена в Лондоне после моего возвращения, скажем, из Африки.
— Нет, она принадлежала вам в течение нескольких лет.
Холмс поднес трость к окну экипажа и наклонил ее так, что дневной свет упал на ее, ручку.
— Вы можете заметить, — продолжал он, — что здесь есть легкие, но правильной формы царапины, которые нарушили полировку ручки с левой стороны, как раз там, где кольцо безымянного пальца левой руки соприкасается с ее поверхностью. Черное дерево — одно из самых твердых пород дерева, и требуется значительное время, чтобы причинить ему такой износ. Кольцо же на пальце, очевидно, сделано из металла более твердого, чем золото. Отсюда я делаю также вывод, мистер Уилсон, что вы левша и носите серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки.
— Боже мой, как это просто! А я-то подумал, что вы узнали это каким-то более тонким способом. Действительно, я был занят в сахарном промысле на Кубе и по возвращении оттуда привез с собой мою старую трость. Но вот мы уже у нашего дома, и, если вы сможете успокоить мою запуганную племянницу столь же быстро, как вы проследили мое прошлое, я буду вашим должником, мистер Шерлок Холмс.
Выйдя из экипажа, мы оказались в переулке с жалкими, неряшливыми домами, спускавшимися под уклон к реке; желтая дымка тумана уже поднималась от берега вверх по переулку. Перед нами тянулась высокая стена из осыпавшегося кирпича. Через железные ворота мы мельком разглядели довольно внушительный особняк, расположенный в саду.
1 2 3