А теперь, мистер Мак, придвиньте свой стул и попробуйте табачок. Уотсон подтвердит, что это отменный сорт.
Вечер прошел довольно приятно. У Шерлока Холмса было отличное настроение. Он внимательно выслушал рассказ инспектора Скотленд-Ярда о шайке французских фальшивомонетчиков, махинации которых серьезно угрожали стабильности золотого луидора, а затем ошеломил шотландца изложением чрезвычайно хитроумной теории о влиянии рунических сказаний на развитие шотландских кланов. Лишь полночный бой часов вернул нас наконец к мрачной действительности.
Холмс подошел к письменному столу. При свете настольной лампы, прикрытой зеленым абажуром, я увидел, каким суровым стало его лицо, когда он открыл ящик стола и вынул оттуда кастет.
— Положите это к себе в карман, Уотсон, — сказал он. — Мне думается, наш противник может оказать сопротивление. Теперь, мистер Мак, поскольку миссис Хадсон, вероятно, давно уже легла спать, если вы готовы, мы спустимся вниз и найдем первый же кэб.
Была чистая звездная ночь. Мы быстро проехали по лабиринту маленьких улочек до Эджвер-род. По знаку Холмса кучер остановился на углу, и, когда мы вышли из кэба, я увидел широкую пустынную улицу Кембридж Террас, убегавшую вдоль в тусклом свете газовых фонарей. Мы быстрым шагом пошли вдоль улицы и свернули в ворота, которые вели к цели.
Макдоналд кивнул на доски, которые закрывали разбитое окно.
— Они прибиты только с одной стороны, — прошептал он. — Но раздвигайте их осторожно.
Легкий скрип, и несколько секунд спустя мы, протиснувшись между досок, оказались в густой темноте музейной комнаты полковника Ворбертона.
Холмс вынул из кармана пальто потайной фонарь, и, следуя за его слабым светом, мы двигались на ощупь вдоль стены, пока не подошли к алькову, в котором стоял диван.
— Будем ждать здесь, — шепотом сказал мой друг. — Можно было бы смириться и с худшей постелью, к тому же диван стоит достаточно близко к камину.
Ночь была исключительно тихая. Наше бодрствование оказалось отчаянно скучным. Лишь однажды какие-то запоздалые гуляки проехали мимо в экипаже; звуки их пения и цоканье лошадиных копыт постепенно замерли, удаляясь к Гайд-парку. Примерно через час до нас долетел грохот, звон колоколов, сухие пистолетные хлопки кнута кучера пожарного выезда, который неистово промчался по Эджвер-род. Затем все затихло. Тишину нарушало только тиканье старинных часов в дальнем конце комнаты.
Тяжелый, пропитанный ароматно-затхлым запахом восточного музея воздух комнаты все сильнее навевал сонливость, и вскоре мне пришлось напрячь все силы, чтобы не заснуть.
Я говорил о густой темноте, но, когда мои глаза привыкли к ней, я заметил слабый отблеск света далекого уличного фонаря, проникавшего сквозь незаколоченное окно. Бездумно провожая взглядом этот луч, я вдруг увидел нечто такое, что вселило холод в мою душу. Лицо, призрачное и туманное, но одновременно страшное, как бред кошмара, злобно глядело на меня из дальнего конца полоски сумрачного света, терявшейся в глубине комнаты. Я, должно быть, непроизвольно вздрогнул, так как почувствовал, что Холмс наклонился ко мне.
— Маска, — прошептал он. — Наш трофей, вероятно, будет менее впечатляющим, но гораздо более опасным.
Откинувшись на спинку дивана, я попытался прогнать чувство напряженности, но вид этой жуткой реликвии направил мои размышления в новое русло. Я вспомнил зловещую, одетую в белое фигуру индуса Чандра Лала, слуги полковника Ворбертона, и попробовал вспомнить те слова, которыми мисс Меррей описывала действие маски смерти на этого человека. Я знал достаточно об Индии, пожалуй, даже больше, чем Холмс, чтобы понять, что религиозный фанатизм и ненависть, вызванные кощунством, не только оправдали бы любое преступление, но могли бы вдохновить фанатика на такое хитроумие в исполнении замысла, которое поставило бы в тупик европейца, даже хорошо знающего обычаи и нравы индусов. Я размышлял, не следует ли мне поделиться этими соображениями с моими товарищами, когда мое внимание привлек тихий скрип дверной петли. Нужно было без промедления предупредить Холмса, что кто-то входит в комнату. Но когда я протянул руку, то обнаружил, что моего друга рядом уже нет.
В течение некоторого времени царила абсолютная тишина, а затем согнувшаяся фигура, шаги которой заглушал ковер, быстро пересекла слабый луч света, падавший из окна, и скрылась в темноте прямо передо мной.
На какую-то долю секунды я увидел пальто с поднятым капюшоном и тусклый блеск какого-то длинного тонкого предмета, зажатого в приподнятой руке. Мгновение спустя в камине блеснул свет, как если бы вдруг открыли дверцу потайного фонаря, а затем раздались тихий стук и звяканье.
Я тихо поднимался с дивана, когда в комнате раздался приглушенный вопль, сопровождаемый звуками ожесточенной борьбы.
«Устсон, Уотсон!» С ужасом я распознал в этом хриплом крике голос Холмса и в темноте бросился на клубок тел, внезапно возникший передо мной.
Железные пальцы сжимали мое горло, а когда я попытался оттолкнуть голову противника, он впился зубами в мою руку, как рассвирепевшая собака. Неизвестный обладал силой маньяка, и нам удалось совладать с ним лишь после того, как Макдоналд, зажигавший газовый рожок, ринулся на помощь.
Холмс с осунувшимся, побледневшим лицом прислонился к стене, сжимая рукой плечо, по которому пришелся удар тяжелой бронзовой кочерги. Кочерга валялась в камине среди осколков разбитого окна, которые он сложил туда во время первого осмотра комнаты.
— Вот ваш человек, Макдоналд! — задыхаясь, произнес он. — Вы можете арестовать его за убийство полковника Ворбертона и попытку убить его жену.
Макдоналд откинул капюшон убийцы. Несколько секунд я молча всматривался в нашего врага, прежде чем возглас изумления сорвался с моих губ. Я не смог сразу вспомнить загорелое красивое лицо капитана Джека Лэшера, глядя на эти искаженные черты и горящие злобой глаза.
За окном уже брезжил рассвет, когда мой друг и я снова оказались на Бейкер-стрит.
Я наполнил два стакана довольно крепкой смесью из бренди с содовой и подал один из них Холмсу, который откинулся на спинку кресла. Свет газового рожка падал на его тонкие черты, и я с удовлетворением заметил, что слабая краска вновь появилась на его лице.
— Честно говоря, Уотсон, я очень признателен вам. Капитан Лэшер был опасный человек. Как ваша рука, которую он укусил?
— Немного болит, — сознался я. — Но йод и повязка легко поправят дело. Я гораздо более озабочен вашим плечом, мой дорогой друг, ибо он очень сильно ударил вас той кочергой. Разрешите мне взглянуть на него.
— Позже, позже, Уотсон. Уверяю вас, ничего серьезного, всего лишь синяк, — ответил он с ноткой нетерпения в голосе. — Теперь я могу признаться: сегодня ночью были минуты, когда я серьезно сомневался в том, что наш человек попадется в ловушку. В ловушку? Да, в ловушку с приманкой, Уотсон. И если бы он не проглотил лакомый кусочек, который я заготовил для него, нам было бы трудно посадить капитана Лэшера на скамью подсудимых. Я делал ставку на то, что страх убийцы иногда берет верх над его рассудком. Так и получилось.
— Откровенно говоря, я и сейчас не понимаю, как вы раскрыли это дело.
Холмс вытянулся в кресле и сложил вместе кончики пальцев. — Мой дорогой, большой трудности эта задача не представляла. Факты достаточно очевидны, но нужно было, чтобы убийца сам подтвердил их каким-нибудь неосторожным поступком. В этом и заключалась главная сложность. Косвенные доказательства — это прямо-таки несчастье для того, кто умеет логически мыслить.
— Я ничего и не заметил.
— Вы заметили все, но не сделали выводов. В своем рассказе мисс Меррей упомянула, что дверь комнаты-музея была заперта, но шторы на окнах не были задернуты, хотя комната расположена на первом этаже и выходит на шумную многолюдную улицу. Если вы помните, я прервал мисс Меррей, чтобы спросить о привычках полковника Ворбертона. Обстоятельства подсказывали мне, что полковник Ворбертон мог ожидать посетителя, причем характер этого визита был таков, что или он сам, или посетитель предпочитали сохранить визит в тайне. Для этого надо было войти в дом через французское окно, а не через парадный вход.
Этот старый солдат недавно женился на молодой и красивой женщине, и поэтому я отбросил предположение о вульгарном любовном свидании.
Если я был прав, то этим посетителем должен был быть человек, секретный разговор которого с полковником Ворбертоном вызвал бы возмущение у некоторых других членов семьи, и отсюда очевидное решение либо полковника, либо его гостя воспользоваться вместо двери французским окном.
— Но эти окна были заперты, — возразил я.
— Естественно. Мисс Меррей заявила, что миссис Ворбертон сразу же после обеда пошла вместе с мужем в комнату-музей и между ними, видимо, вспыхнула ссора. Мне пришло в голову, что если бы полковник ждал кого-нибудь, то он, конечно, должен был бы оставить шторы незадернутыми, чтобы посетитель увидел, что полковник не один. Конечно, вначале все это были простые догадки, которые в какой-то степени могли соответствовать фактам.
— А личность этого таинственного посетителя?
— Снова догадка, Уотсон. Мы знали, что миссис Ворбертон не нравился капитан Лэшер, племянник ее мужа. Я излагаю вам эти предположения в том виде, в каком они впервые возникли у меня в начале рассказа мисс Меррей. Я не смог бы сделать ни шага в этом деле, если бы в конце рассказа она не упомянула один примечательный факт, который превратил мое слабое подозрение в абсолютную уверенность, что мы имеем дело с хладнокровным и обдуманным убийством.
— Я должен сказать, что не могу припомнить…
— Однако вы сами подчеркнули тот факт, когда использовали слово «нетерпимо».
— Боже мой. Холмс! — воскликнул я. — Тогда, значит, это было замечание мисс Меррей о запахе дыма сигары полковника…
— В комнате, где только что было сделано два выстрела! Она была бы пропитана запахом пороха! Я понял тогда, что внутри комнаты-музея не было сделано ни одного выстрела.
— Но звуки выстрелов слышали все, кто был в доме.
— Стреляли снаружи через закрытое окно. Убийца был превосходным стрелком и, следовательно, по всей вероятности, военным лицом. В этом, наконец, было что-то определенное, над чем можно было работать, а позднее я получил подтверждение из ваших собственных уст, Уотсон, когда, закурив одну из сигар полковника, я ждал, пока не услышал вас внизу, а затем дважды выстрелил из револьвера одного калибра с тем, из которого был убит Ворбертон.
— Во всяком случае, должны были быть ожоги от пороха, — сказал я, размышляя.
— Необязательно. Патронный порох — вещь ненадежная, и отсутствие ожогов ничего не доказывало. Гораздо большее значение имел запах сигары. Я должен добавить, однако, что хотя ваше подтверждение и было полезным, но мне все было ясно сразу же после посещения дома.
— Вас поразила внешность слуги-индуса, — возразил я, несколько задетый ноткой самодовольства, которое послышалось в голосе Холмса.
— Нет, Уотсон, я был поражен, увидев разбитое окно, через которое он вышел.
— Но ведь мисс Меррей сказала, что капитан Лэшер разбил окно, чтобы попасть в комнату.
— Достойный сожаления факт, Уотсон: женщина неизменно опускает в своем рассказе точное описание деталей, которое так же необходимо опытному наблюдателю, как кирпичи и цемент строителю. Если вы помните, она заявила, что капитан Лэшер выбежал из дома, посмотрел в окно, а затем, подняв камень с газона, разбил стекло и вошел внутрь.
— Совершенно верно.
— Причина, по которой я вздрогнул при виде индуса, заключалась в том, что этот человек возвращался в дом через дальнее от нас выбитое окно. Окно, расположенное ближе к главному входу, осталось целым. Когда мы спешили к дому, я заметил на земле прямо перед первым окном вмятину, которая осталась от камня, поднятого Лэшером. Почему же тогда ему нужно было бежать ко второму окну и разбивать его? Только потому, что стекло этого окна могло многое рассказать. Поэтому-то я и сделал прозрачный намек Макдоналду на устрицу и ближайшую вилку. Фундамент моей теории был полностью готов, когда я понюхал содержимое сигарной коробки полковника Ворбертона. Это были голландские сигары, дым которых имеет очень слабый запах по сравнению с другими сортами сигар.
— Теперь все это мне совершенно ясно, — сказал я. — Но, рассказывая обитателям дома о своем намерении восстановить из осколков стекла разбитого окна, мне кажется, вы рисковали тем самым вещественным доказательством, на котором основывались все ваши выводы.
Холмс потянулся за персидской туфлей и начал набивать свою трубку черным табаком.
— Мой дорогой Уотсон, я не смог бы восстановить эти разбитые стекла до такой степени, чтобы можно было доказать существование двух небольших пулевых отверстий. Нет, это был блеф, обманный ход. Если кто-нибудь сделает попытку разбить вдребезги эти осколки окна, значит, этот человек и есть убийца полковника Ворбертона. Я намеренно раскрыл свои карты. Остальное вам известно. Наш человек пришел, вооруженный кочергой. Он проник в комнату с помощью подделанного ключа, который мы обнаружили в кармане его пальто. Я думаю, что больше добавить нечего.
— Но мотив преступления. Холмс! — воскликнул я.
— За ним далеко ходить не надо, Уотсон. Нам рассказали, что до женитьбы полковника Ворбертона Лэшер был его единственным родственником и, следовательно, можно предположить, его единственным наследником. Миссис Ворбертон, как говорила мисс Меррей, не любила этого молодого человека из-за его расточительного образа жизни. Из этого очевидно, что влияние жены полковника должно было представлять весьма ощутимую угрозу для интересов капитана Джека. В тот вечер он открыто пришел в дом и, побеседовав с мисс Меррей и майором Эрншоу, на виду у других гостей удалился в столовую выпить вина. В действительности же он просто вышел в сад через окно столовой, подошел к французскому окну комнаты-музея и сквозь стекло застрелил полковника Ворбертона и его жену.
1 2 3 4