Рассказы –

«Артур Конан Дойл. Собрание сочинений в 14 томах. Том 14.»: ТЕРРА — Книжный клуб; Москва; 1998
Артур Конан Дойл
ТАЙНА ОСОБНЯКА НА ДАФФОДИЛ-ТЕРРАС
I
На дом джентльмену в черном указал юный арапчонок, да тут же и побежал перед ним вприпрыжку, как то принято у его соплеменников. Когда мальчишка затрусил прочь по привычным маршрутам местных авгиевых конюшен, прилично одетый незнакомец вперился сквозь очки в особняк с таким удовольствием, словно увидел перед собой зрелый лакомый плод. Он понял, что приобрел нечто стоящее и теперь изучал свое приобретение.
Какой-нибудь скряга, чего доброго, уже начал бы оплакивать выброшенные на ветер денежки: группа неописуемых грязнуль обеспечивала этому строению весьма недвусмысленную рекламу. Оборванные дамы и господа — звезды собственного «высшего общества» — сновали взад-вперед по самой середине дороги: некоторые из них свешивались с перил или восседали на запертых воротах, надеясь таким образом в полной мере удовлетворить свое любопытство. Понемногу рассасываясь с одного конца улицы, нищенское сообщество тут же прибывало с другого, чем и обеспечивало в собственной массе определенное равновесие. Вряд ли кто-то из присутствующих надеялся, что с домом произойдет нечто чудесное: упадет, например, фронтон подобно фанерной декорации в пантомиме, или двери вдруг распахнутся и всех их гостеприимно пригласят зайти и преподнесут какой-нибудь приятный сюрприз; тем не менее, глазели они на дом с величайшим рвением, в чем явно находили для себя какое-то особое удовлетворение. Созерцательство это началось с восьми часов утра, должно было продлиться до самого наступления темноты и, стоит повториться, содержало в себе некий высший смысл.
II
Явившийся сюда наблюдатель из иных мест неминуемо задался бы вопросом: что именно привело к дому подразделения великой армии немытых граждан? Сам дом — об этом мы уже говорили; такой ответ, однако, был бы слишком общим. Стало быть, уточним: дом номер пять по Даффодил-Террас, всего лишь на дюйм выбившийся из аккуратного ярко-красного кирпичного ряда, что протянулся на сотни ярдов террасой ad infinitum — почти театральных, очаровательно чистеньких домиков, своеобразно украшенных декоративной мозаикой пестрых кирпичиков, в основном горчичного цвета, — выбранного, очевидно, чтобы напомнить о «хорошем вкусе» создателя. Автор жилищного проекта, надо сказать, с благородным рвением отнесся к своей работе, и протянул ленточку того же рисунка на многие мили, захватив пространства сельской местности, — ни дать, ни взять — торговец, умело обставивший однообразный прилавок.
Но почему весь этот чумазый мир, разбавленный почетными гостями — мальчишками из мясной и горшечных лавок, — облюбовал себе именно пятый номер, имея богатейший выбор точно таких же особняков, протянувшихся едва ли не до двухсот пятидесятого номера? Дело в том, что — сие говорилось шепотом — утром в этом доме произошло нечто ужасное — столь же мучительное для хозяев, сколь и нежелательное для соседей, — как с точки зрения сдачи строения внаем, так и по другим причинам. Жизнь любого респектабельного квартала предполагает полную безмятежность и не терпит безобразных судорог. Как люди, истинно достойные уважения, предпочитают не выделяться одеждой или манерами, так и дома скромно выражают свою респектабельность.
А произошло тут самоубийство, ни больше ни меньше: ужасное, вопиющее, недвусмысленное самоубийство со всеми вытекающими последствиями в виде печально знакомой компании — коронера, полиции, докторов, составляющих пост-мортем, и прочими подобными неприятностями. Примечательно, что как раз в этом доме человечество (в лице соседей как лучших своих представителей) менее всего вправе было ждать катастрофы такого рода. Ведь до сих пор только и разговору тут было, что о предстоящей свадебной церемонии, которая должна была состояться в этом самом доме. Участники грядущего мероприятия, размеры их собственности, обстоятельства и детали предстоящего церемониала — служили местной публике главной темой для сплетен.
Округа полнилась сообщениями о новых подробностях. Событие стало своего рода общественным фондом, в котором каждый имел свой интерес. Имя жениха и его избранницы, их финансовое положение, трудности, которые пришлось им преодолеть, — все было прекрасно известно. Свадьба обещала стать веселым, счастливым праздником: обе стороны этого страстно желали. Имя женщины, вернее, девушки, было Маргарет — Маргарет Джой (так передавали просочившиеся во двор тем, кто толпился за оградой): она была у родителей единственной дочерью. Дом принадлежал семейству Джоев, родителям невесты; избранник ее, мистер Хенгист, работал в Сити коммивояжером. Ту, чье тело лежало теперь наверху, звали Марта Джой, и она была хозяйкой дома.
Перейдем теперь к рассказу о несостоявшейся свадьбе, о самоубийстве и запутанных событиях, которые к нему привели. Самоубийство, воплощенное в столь вещественную форму, как безжизненное тело, само служит доказательством собственной ужасающей реальности; брачные планы, однако, развеяны по ветру и прах их уж не собрать воедино.
III
Вернемся для начала на несколько лет назад — к тем дням, когда семья Джоев впервые появилась в этом респектабельном районе и укрылась за безмятежной гладью кирпичной кладки. Главе семейства было тогда около сорока пяти; супруге его (которая формально считалась домовладелицей, но являлась фактически домоправительницей: присматривала за прислугой, заказывала еду и так далее) — около тридцати восьми. Она и яркий кирпичный дом составили единое целое, потому что Джой, мужчина зрелого возраста, женился и въехал сюда почти одновременно.
Дом и супруга бок о бок вошли в его жизнь: дом — новенький и сияющий, жена — не первой свежести, немного уставшая от жизни — с подрастающим ребенком в качестве единственного приданого.
Джой, достаточно зрелый жених в свои сорок шесть, работал торговцем. Это был спокойный и тихий человек С холодным сухощавым лицом, не страдавший от полнокровия. Ясно было, что он пробирался по жизни темными закоулками, держась подальше от дневного света и избегая близкого общения со встречными. Высокий, сутулый, сухощавый и тихий, прошедший огонь и воду в молодости и сокрушенный ужасной трагедией (вся его семья — мать, сестры и брат — в течение недели умерли от чумы во время эпидемии), деньги свои он зарабатывал незаметно; женился и въехал в новенький особняк — также без треволнений. На его печальном и бесстрастном лице нетрудно было прочесть историю жизни: трагедия выжгла свое клеймо, и он достойно нес его по жизни.
Наконец, странствуя по здешнему унылому побережью, он сошелся с местной Калипсо — вдовой — и, обнаружив в ней для себя тот бальзам, который если и не излечивает раны, то по крайней мере облегчает боль, пригласил ее жить к себе. Не по любви — для обоих страсти остались уже позади; ею, во всяком случае, двигало лишь сострадание к бедному молчаливому торговцу. Каков бы ни был повод, их судьбы соединились: они въехали в дом, взяв с собой дочь, нежную Маргарет — милого ребенка с молочно-белой кожей, от которой судьба, казалось, требовала одного: полной покорности.
Сын миссис Джой, отъявленный негодяй, успел уже окунуться в бездну порока; наверное, лучше бы им никогда о нем и не слышать. Но к несчастью, он имел обыкновение подобно комете через определенные промежутки времени проноситься в непосредственной близости от них, причем всегда в свете каких-то сомнительных обстоятельств с оттенком неприличия; его эпизодические появления хоть и успокаивали в каком-то смысле его родительницу, но причиняли ей такие страдания, что, право же, лучше бы ему сразу бесследно кануть в небытие или в иное, специально для таких странников уготованное, мрачное место. На наружности миссис Джой все изматывающие испытания сказывались так же, как на лице ее мужа. Каждый нес собственную чашу горя, при случае стараясь делиться со спутником жизни редкими радостями, если такие случались. Обретя друг друга, они облегчили каждый свою жизнь.
IV
Он, как мы уже говорили, то ли служил коммивояжером, то ли был предпринимателем: имел приличное состояние и ежедневно добавлял к нему небольшие суммы. Поэтому капелька нищеты — самая горькая из всех — в их чашу еще не просочилась. Любое горе переносится легче, ежели слезы падают на мягкую подушку, приглашающую страждущего откинуться на спину и в тишине красивого дома предаться размышлениям, не прерываемым мыслями о необходимости труда. Роскошь ведь и создана ради того, чтобы подсластить горечь.
Ярко-вишневый особняк, куда вселилась наша супружеская пара, являл собою один из оплотов этого района для избранных. Естественно, округа счастлива была принять таких соседей; семья двинулась вперед по новому отрезку жизненного пути уверенно и умиротворенно, не подозревая даже, что жестокая длань судьбы неумолимо толкает их к тому роковому финалу, о котором мы упомянули в начале нашего повествования.
Известно, что мрачные и жестокие представления древних греков о Судьбе погребены в глубинах веков; и тем не менее, окидывая мысленным взором перипетии данной истории, мы вынуждены признать, что ход ее — это дело рук все той же древней жестокой силы. Вот они, наши актеры, сами о том не подозревая, бредут к концу — и невидимый хор печально вздыхает, оплакивая их долю — совсем как в монашеском псалме.
V
По соседству с ними через несколько домов вниз по той же улице поселился некто Хенгист — весьма состоятельный человек, обладавший необычным характером. Это был одинокий мужчина тридцати пяти лет, успевший ступить на тот крутой склон, что стремительно несет путника к омуту холостяцкой старости. Так и оказался бы он вскоре на дне, невозвратно потерянный для внешнего мира, если бы невидимая рука не подхватила его и не приостановила в этом скольжении.
Диковинный характер сего джентльмена отличался подозрительностью и той эксцентричностью, что часто развивается от одиночества; заметна была в нем, кроме того, алчность, редко встречающаяся в молодых людях. Хенгист служил какое-то время в Индии, откуда был демобилизован по инвалидности, но с приличным состоянием. Получив что-то еще по наследству, он, слишком слабый здоровьем, чтобы приумножить свой капитал, отошел от дел и довольствовался лишь завистливым созерцанием внешнего хода жизни. Появились и покусительницы на его свободу: казалось, весь слабый пол объединился, дабы навязать ему habeas corpus. Мужчина, избравший в жизни тропу столь неопределенных очертаний, всегда должен помнить об обилии нежных разбойниц, поджидающих его в зарослях. Хенгист, однако, был не лишен обаяния, оказывал внимание благотворительным обществам и не уклонялся от мероприятий, коими склонность к благотворительности поверятся: подписных взносов.
Домашними его делами заправляла дама не то чтобы совсем пожилая, но так — допустимой степени древности. Долгими вечерами Хенгист читал у своего торшера, днем прогуливался по окрестностям, и время от времени с величайшей неохотой отправлялся в Лондон — в общем, убежден был, что преуспевает в искусстве убивать время. Однако и он неуклонно двигался к кризису, уготованному Судьбой. Ждать оставалось недолго.
Что за сюрприз уготовил ему Рок, догадаться нетрудно: надломленный одиночка — всегда наилегчайшая для него добыча. Каждое утро в ранний час мимо окон дома Хен-гиста проходила милая девушка с молочно-белым лицом: она отправлялась, чтобы, как ей представлялось, подышать свежим воздухом — на самом деле, конечно, — вдохнуть изрядную порцию пыли. Фигурка ее мелькала за окном с поразительной регулярностью и в одно и то же время, когда знакомый нам Хенгист восседал за столом среди кофейников, чайника и блюдец с булочками, не только скрытый от мира зеркальным стеклом, но и отгородившийся от него белым парусом развернутой на всю ширину утренней газеты. Совершенно автоматически он каждый раз поднимал голову и провожал девушку взглядом. Носитель истинно благонравных идей заподозрил бы в постоянстве этих утренних появлений неладное — приманку, выставленную на пути к ловушке, — но девушка была совершенно лишена каких бы то ни было корыстных и неблаговидных намерений. За окнами любого особняка здесь можно было увидеть джентльменов за тем же занятием, что и наш герой: такого рода утренние церемонии за зеркальными стеклами были в этом районе делом обыденным.
Угадать дальнейший ход событий нам не составит труда. Каждый склонен рано или поздно проявлять интерес ко всему, что становится привычным. Хенгист, человек непредсказуемый и подозрительный, стал привыкать к появлениям девушки и ждать их; когда же дождь или иная помеха вынуждали девушку остаться дома, он чувствовал себя так, словно его обманным путем лишили важного блюда. Женщины в целом представлялись ему жадными хищницами (по крайней мере в отношении мужчин, отягощенных деньгами), но, будучи в своем укрытии неуязвимым, он мог разглядывать ее в свое удовольствие.
А потом, как обычно и бывает, подвернулся удобный случай. Высшие силы, устраивающие подобные встречи, прибегают, как правило, к услугами мелких посредников — потерявшейся собачонки, кошечки или птички. На этот раз выбор пал на птичку. Как-то вечером из комнаты юной леди вылетел попугайчик с цепочкой на лапке и, спасаясь от преследования, стал перелетать с одного забора на другой. Мистер Хенгист, находившийся у себя в саду, тут же ловко его изловил. Вскоре к нему зашел отец девушки — джентльмен с печальным лицом — и получил беглеца в свои руки; но прежде хозяин усадил его отдохнуть (хоть тот вовсе и не устал). Обменявшись мнениями по поводу плохой уборки улиц, недостаточной помывки мостовых и тому подобных вопросов, гость ушел. Хенгист не преминул упрочить наметившийся фундамент знакомства. Время от времени они стали встречаться — то в дилижансе по пути в Лондон, то на улице, — и каждый раз джентльмен с печальным лицом скорее терпел компаньона, нежели жаждал с ним встречи.
1 2 3