Александр Прозоров
Война магов
Часть первая
Казанская присяга
Плавучий город
Полина зачерпнула полный корец холодного пенистого кваса, сделала
несколько глотков. Ее обычно спрятанные под кокошником волосы ныне
змеились русыми потоками по спине и плечам, капли на зарумянившемся
теле сверкали в свете свечей тысячами алмазов, от кожи волнами
раскатывался горячий запах крапивы и черемухи. Княгиня покачала ковшик
перед лицом, сделала еще глоток и решительно опрокинула остатки
напитка на камни. Послышалось злобное шипение, баню тут же заволокло
сизым паром, и густой хлебный дух перешиб все прочие запахи. Жар стал
невыносимым, добрался до самого нутра, до мозга костей, до сердцевины
каждой клеточки тела, покрывшегося крупными капельками пота.
- По-оберегись! - Андрей спрыгнул с верхнего полка, промчался мимо
жены, толкнул дверь в предбанник наружу, прыгнул на рогожку, пронесся
вниз по ледяной горке и шумно врезался в прорубь, с головой уйдя в
темную февральскую воду. Темную - но не студеную. Распаренное,
перегретое до нестерпимости тело напрочь отказывалось ощущать холод.
Князь Сакульский нырнул несколько раз, потом лег на спину,
раскинул руки, почти касаясь ими кромок льда, и замер, паря на границе
двух миров, вглядываясь в бездонное звездное небо. Тут вдруг кончик
носа что-то осторожно кольнуло. Андрей встрепенулся, в два гребка
добрался до сходней, выскочил на берег и побежал по лестнице наверх,
отлично зная, что сейчас случится. И точно - уже на середине лестницы
мороз, словно спохватившись, вцепился острыми зубами в его уши,
наждачкой скребанул по спине и животу, заставил остекленеть кончики
волос, защипал плечи, ноги, начал липнуть к пяткам - но Зверев уже
влетел в приоткрытую створку, захлопнул ее, проскочил предбанник, с
разбегу прыгнул на верхний полок и взмолился:
- Квасу давай, чаровница моя ненаглядная!!!
Княгиня вновь плеснула на камни. Клубы пара взметнулись к потолку,
разгоняя острые когти мороза и возвращая телу живительное тепло.
- Криотерапи-и-ия… - блаженно прошептал князь.
- Совсем ты не бережешь себя, батюшка наш, - покачала головой
женщина. - Как же ж можно, с жару-то да на мороз? Баловство сие есть
бесовское. Веселие от лукавого.
- Не батюшка, Поля, - свесившись с полка, поймал ее за плечо
Андрей. Привлек к себе, крепко поцеловал в губы. - Не батюшка, а
суженый твой, на роду написанный, Богом сюда присланный и с тобой
обвенчанный. Муж твой единственный, любящий и дня одного без тебя не
мыслящий…
- Как ты молвишь слова сии зазорные, князь? - Полина, даром что
румяная от жара, зарделась еще сильнее. - Срамно…
- Чего тут стыдного, любимая? - засмеялся Андрей. - Чай не девке
дворовой слова такие шепчу, а жене своей законной, пред Богом
венчанной, пред людьми супругой названной. Как же сердца своего
красавице желанной не открыть?
- Идти надобно, сокол, - все равно засмущалась воспитанная по
монастырским канонам княгиня. - Полночь скоро, бесовское время.
Заявятся банщики с домовыми, овинными и лешими, вусмерть упарят.
- Как же придут? Мы же при крестах! Нечто молитвы христианской не
испугаются?
- Ночь, время бесовское, - перекрестилась женщина. - Кто их знает,
чего они испугаются?
- Коли так, то пошли, - не стал спорить Андрей. - Не будем вводить
нечисть в искушение. Свечи тушить или им оставим?
- А на что им свечи? Чай, нежить ночная. Гаси.
Зверев задул огоньки, вслед за женой вышел в предбанник, сунул
ноги в валенки, кинул жене на плечи песцовую шубу, сам прикрылся
тяжелой «московской», бобровой, приобнял Полину и вывел из бани. По
широкой расчищенной дорожке они направились к подсвеченному двумя
факелами крыльцу и тут же вошли в дом, розовый от красных лампадных
огоньков.
- Матрена! - кликнул он дворцовую ключницу. - Вели курицу печеную
и вина рейнского в опочивальню отнести, к столу не выйдем. И пошли
кого в баню, исподнее наше в стирку забрать.
- Сей же час сделаю, батюшка, - низко поклонилась одетая в десяток
юбок и несколько кофт краснощекая баба, истинные формы которой под
многослойным тряпьем угадать было невозможно. - Не беспокойся.
Андрей заторопился за женой на второй этаж, отлично зная, что у
скромницы на уме, и успел вовремя: Полина скинула шубу и как раз
собиралась нырнуть в сатиновую, шитую зеленым и алым катурлином
исподнюю рубаху. Князь обхватил ее за пояс, крутанул, отрывая от пола,
и вместе с молодой женщиной опрокинулся на пышную перину, утонув в
постели почти на полметра - водяная кровать заплакала б от зависти при
виде этой нежной роскоши.
- Что ты делаешь, Андрюша? - пригладив его волосы, прошептала
княгиня. - Срамно…
- Повинуйся, несчастная! - так же шепотом пригрозил Зверев. - Ты
жена моя пред Богом и слушаться должна во всем безропотно.
- Я… слушаюсь… - Она вытянула руки над головой и прикрыла глаза. -
Повинуюсь, супруг мой. Я вся твоя, сокол мой ненаглядный, любый мой,
желанный…
Белая, как сметана, кожа отзывчиво розовела от прикосновения губ,
напрягались соски, дыхание жены становилось все чаще, на маленьком
вздернутом носике задрожали крылья, пальцы сжались в пухлые кулачки.
Рот несколько раз приоткрылся и снова сомкнулся - но Андрей так и не
понял, что хотела сказать его любимая. Наверное, то, что монастырской
воспитаннице произносить уж совсем невместно - даже в мужниной
постели.
Тут в дверь постучали. Князь чертыхнулся, схватил край ватного
одеяла и дернул к себе, закрывая обнаженные тела от постороннего
взгляда.
- Кого там несет на ночь глядя?
- Прости, батюшка, велено…
Тяжелая дубовая створка отворилась, в спальню торопливо
просеменили молодые, лет по пятнадцать, девки, в длинных темных юбках
и грубо вязанных старушечьих кофтах, простоволосые, лишь с
перехватывающими лоб красными лентами. Они быстро расставили на столе
ужин: блюдо с румяной птицей, глиняный кувшин, два деревянных
стаканчика. Потупив взор, служанки выскочили наружу, грохнула дверь -
и одновременно Андрей откинул край одеяла.
- Перестань, неудобно, - попыталась прикрыться ладошками Полина. -
Грешно жене пред мужчиной нагой оставаться.
- И не думай! - развел князь ее руки в стороны. - Ты не просто
жена. Ты моя жена, и я хочу тебя видеть. Полина моя, Полюшка-Поля… На
тебя можно смотреть бесконечно. Ты так красива, что рядом с тобой
забываешь обо всем на свете. Твоя кожа глаже китайского шелка, твои
груди манят к себе, как непокоренные вершины, твои губы подобны
лепесткам розы и просят прикосновения, твои брови изящны, как прыжок
соболя, твои глаза подобны бездонным колодцам, из которых хочется
напиться чудесной прохладой…
Он наклонился и по очереди прикоснулся губами к ее векам, впился в
полуоткрытый ротик, скользнул дальше, к подбородку, вниз по нежной
шее.
- Это просто Песнь Песней, любый мой, - прошептала княгиня. -
Никогда не слышала ничего прекраснее.
«Великие Боги! Неужели она не читала в своей жизни ничего, кроме
Библии?»
- А что рассказывал великий Соломон про горячее лоно, сладость
которого несравнима ни с чем из земных наслаждений? - резко сдвинулся
наверх Андрей, и жена то ли охнула, то ли просто выдохнула, ощутив,
как слились воедино их тела.
- Соломон… Соломон… Господи, сокол мой ненаглядный! - Она
наконец-то стала просто женщиной, сомкнула руки у него за спиной,
изогнулась навстречу, вместе с мужем стремясь к чудеснейшим глубинам
наслаждений, допустимых для смертного человека. - Милый мой, счастье
мое, радость единственная, соколик долгожданный…
Напряжение заставило Андрея с силой прижать ее к себе - словно
судорога прошла по всему телу, чтобы оборваться горячим сладострастным
взрывом… И он вытянулся рядом с молодой женщиной, медленно приходя в
себя после пережитого наслаждения. Полина пару минут не двигалась,
потом резко встрепенулась, нащупала в изголовье рубаху, накинула на
голову.
Князь тоже поднялся, подошел к столу, налил себе полный стакан
слабенького сухого вина, выпил, оглянулся на супругу.
- Горло смочить не хочешь?
- Благодарствую, батюшка, сыта я ныне.
- Значит, и курицу не станешь?
- Нет, не хочу.
- Ну как знаешь…
Он налил себе еще вина, выпил, отломал от тушки ногу, съел, вытер
пальцы об рушник. Снова наполнил стакан, подошел к окну, провел
пальцем по слюдяной пластине, оставляя длинный гладкий след. Дом был
хорошо протоплен, окна запотели, а понизу даже покрылись пушистой
коркой изморози. Зима…
«Стекла бы вставить, - подумалось Звереву. - А то ведь ничего за
окном не видно. Вроде бы из песка его выплавляют. Только вот
температура высокая нужна. А где ее тут возьмешь?»
От перины уже доносилось ровное посапывание. Князь опрокинул в рот
вино, потушил все четыре светильника и, сбив в темноте попавшие под
ноги валенки, забрался в постель, в жаркую мягкую перину.
- Спокойной ночи, Поля.
Жена не ответила. Спала. Андрей вытянулся рядом и закрыл глаза. А
когда открыл - спальня, словно от новогодней мишуры, сверкала сотнями
разноцветных зайчиков, разбросанных по стенам, полу и потолку
неровными слюдяными «стеклами». Княгини рядом не было - хлопотала
где-то, хозяюшка. Курицы и вина на столе - тоже.
- Не очень-то и хотелось, - хмыкнул Зверев.
Он выбрался из глубокой перины - не самая простая задача, между
прочим. Натянул чистые атласные порты, завязал узел на животе, потом
надел рубаху из грубого домотканого полотна, но зато с вышитым женой
воротом, затем еще одни штаны, снова соорудил узел на завязках… -
Проклятие… Памятник тому, кто резинку для штанов изобретет!
Жизнь в шестнадцатом веке в корне перевернула его представление о
прогрессе. Теперь он считал гениями не изобретателей синхрофазотронов
- а создателей обычной бельевой резинки; не строителей небоскребов - а
авторов обычного унитаза; не проектировщиков космических кораблей - а
«родителей» обычного пластикового пакета. Разве могут люди двадцать
первого века понять, какое это счастье: не спутывать и распутывать
ежедневно по десятку завязок на своей одежде, не покупать кожаный
мешок, чтобы донести пару фунтов овса, не высекать искру огнивом на
мох, а потом раздувать, запаливать бересту, от нее лучину - только
ради того, чтобы зажечь тусклую масляную лампу? Разве они знают, что
прожить без компьютера, телевизора и Интернета намного проще, чем без
банального куска мыла и тюбика зубной пасты? А без зеркала? Без
одеколона?
- Зато здесь не существует будильников…
Князь Сакульский натянул мягкие замшевые сапоги, поднял с сундука
скромную темно-малиновую ферязь, подбитую горностаем и украшенную
янтарными пуговицами, опоясался драгоценной булатной саблей, снял со
стены колчан с лайковым луком, тут же привычно накрутил золотое кольцо
с фаской посредине на большой палец правой руки, застегнул серебряный
браслет на запястье левой. Боевые стрелы оставил на месте - у Пахома
на холопьей поляне наверняка имелся запас истрепанных учебных.
После теплого дома на крыльце перехватило дух от нещадного мороза.
Небо было чистым, как нарисованным, в лучах солнца искрились, словно
горы драгоценных самоцветов, сугробы, деревья стояли одетыми в тонкие
пушистые костюмчики изморози. Среди всего этого великолепия
расхристанный рыжий Феофан в драном тулупе тянул сани, нагруженные
конским навозом вперемешку с сеном, к выгребной яме, что лежала
аккурат между княжеским домом и деревней, пускающей в небо слабые
сизые дымки из черных труб. До весны - туда, а как снег сойдет - в
поля навоз поедет, на пашни, что под пар в этом году оставлены.
- Проза жизни. Навоз и солнце, день чудесный… - хмыкнул Зверев,
сбежал по ступеням вниз и повернул вправо, за угол, на пустырь между
дворцом и обрывом у затона, отведенный для занятий его скромной
дружины.
Разумеется, холопы были уже здесь. Под грозные окрики Пахома они
отрабатывали работу саблей в пешем строю. Морозный день - лучшее время
и для битвы, и для тренировки. Без брони ведь в драку не сунешься. А
железо надевать - хочешь не хочешь, поддоспешник нужен. То есть: либо
на два пальца плотного войлока, либо набитая ватой стеганка. Летом в
полном доспехе просто на месте стоишь - и то сдохнуть хочется. Зимой
же ничего, тепло. С саблей пару часов попрыгать - только согреешься в
свое удовольствие.
- Здрав будь, батюшка Андрей Васильевич, - поклонился дядька,
непокорные лохмы которого на холоде встали дыбом, отчего голова
княжеского воспитателя казалась шире его немаленьких плеч. Прочие
холопы, кланяясь, торопливо сдергивали шапки.
- И вам крепкого здоровья, служивые, - окинул взглядом полтора
десятка ратников Зверев. - Занимайтесь, на меня не смотрите.
- Ну че рты раззявили?! - моментально прикрикнул на отроков Пахом.
- Щиты сомкнули, левое плечо вперед, товарища подпирай!
Холопов было мало. По разряду князь Сакульский должен был выводить
в поход пятьдесят полностью снаряженных бойцов: на трех лошадях
каждый, в железных доспехах и с оружием. Всего несколько месяцев назад
у Андрея такой отряд и был. Как вернулись Илья с Изольдом из похода в
порубежье с Казанью с полными карманами серебра - так со всех
окрестностей молодежь потянулась к князю на службу продаваться. Однако
осенью из недолгого путешествия до реки Свияги живыми вернулись только
половина удальцов, почти все - раненые, да еще и с пустыми руками.
После этого добровольцев сильно поубавилось. И ничего не сделать -
силой ведь смердов в холопы не забреешь.
1 2 3 4 5 6