https://wodolei.ru/catalog/mebel/penaly/
Теперь он оглушен ударом, но через несколько минут он может попросить воды или вина с водой. Хорошо бы, сэр, вы дали ему то, чего он попросит, ведь долг не призывает вас на палубу. Повезло Клеменсу, он запишет победу на свой счет, хотя, думаю, с «французом» уже покончено.
Так в конце концов и случилось. Еще минут двадцать после того, как я спустился вниз, стрелял в основном «Британец», а потом мы услышали победные крики. При этих звуках старик, казалось, пришел в сознание.
— Что это такое, Уоллингфорд? — спросил он громко (просто удивительно, откуда в нем нашлись силы). — Что означают эти крики, мой юный друг?
— Они означают, капитан Раули, что вы победили… французский фрегат в вашем распоряжении.
— В моем распоряжении? Разве сама жизнь моя в моем распоряжении? Что пользы мне в этой победе? Я умру, умру скоро, Уоллингфорд, и все кончится. Для моей бедной жены это скорбная победа.
Увы! Что я мог возразить? Это была сущая правда как для него самого, так, полагаю, и для его жены. Он умер у меня на руках, умер тихо, в полном сознании; но было видно, что отблеск славы, который пал на его кончину, не принес ему радости — не так мечтал он завершить свое земное поприще. Предчувствие конца поднимает человека на мысленную вершину, откуда ему открывается весь его век, все события его жизни, позволяя ему оценить свое место в драме, которая подходит к концу. Подобно многим из тех, кто вступает на сцену общественной жизни для увеселения публики и дабы снискать ее одобрение, он покинул подмостки не столь довольный исполнением роли, как беспечные массы, которые судят по наружности вещей и громче всего аплодируют тому, что вовсе недостойно восхваления.
Не стану подробно описывать события последующих десяти дней; упомяну о них кратко. Первым знаком вступления мистера Клеменса в должность командира явился перевод меня из капитанской каюты в кают-компанию младших офицеров. Впрочем, в моем новом жилище было достаточно места — несколько офицеров вошли в призовую команду и освободили каюты на «Британце», которые достались французским пленникам и мне. Тело бедного капитана Раули заспиртовали; и все пошло как и раньше, не считая того, что из-за полученных нами повреждений и поредевшей команды мы больше не горели желанием повстречаться с французами. Замечу, что когда воодушевление, охватившее Марбла во время битвы, прошло, он искренне устыдился той роли, которую сыграл в недавней стычке. Опять он сражался под английским флагом; и, хотя я редко осмеливался упоминать о том, мне казалось, он искренне сожалел о своем поступке до конца своих дней. Набу же все представлялось вполне естественным: он хоть и понимал, что есть разные флаги и страны, тем не менее почитал своим долгом сражаться на стороне того судна, на котором он оказался. Десять дней прожил я при regime «новых хозяев и новых законов», а потом у входа в Английский канал мы встретили фрегат и обменялись с ним сигналами. Читатель без труда поймет, как были раздосадованы мы с Марблом, когда оказалось, что корабль, который стремительно приближается к нам, называется «Быстрый». Но что тут поделаешь? Он был уже на расстоянии пушечного выстрела, и вскоре его привели к ветру в пределах слышимости «Британца», который лег в дрейф в ожидании «Быстрого». Через несколько минут шлюпка пришвартовалась к борту; в ней прибыл сам лорд Харри Дермонд, чтобы представить свой приказ для ознакомления капитану Раули и, как младший командир, доложить о своем прибытии. Хотя голос рассудка говорил мне, что следовало бы скрыться, я не мог покинуть шканцы — так мне хотелось узнать, что сталось с Сеннитом и его товарищами.
Клеменс встретил молодого вельможу у сходни и, извинившись, что он сам не отправился на «Быстрый» из-за плохого состояния своих шлюпок, доложил о недавнем сражении и о его последствиях. Лорд Харри таким образом оказался не младшим, а старшим офицером и тотчас принялся задавать вопросы. Посреди своего дознания он вдруг увидел меня. Они с Клеменсом вместе ходили по шканцам, а я предусмотрительно отошел к трапу, но тут меня обнаружили. Не доходя до трапа, оба офицера как раз собирались повернуться, чтобы идти назад, и очутились так близко от меня, что я невольно услышал их разговор.
— Кто это там стоит, прислонившись к катеру, мистер Клеменс? — спросил капитан «Быстрого». — Знакомое лицо, наверняка это мой старый товарищ по службе.
— Видимо, вы ошибаетесь, милорд, это янки, которого мы подобрали в открытом море, в шлюпке, некто капитан Уоллингфорд с американского судна «Рассвет». Его судно затонуло во время шторма, все матросы погибли, кроме этого джентльмена, его помощника и нефа. Они находятся у нас на борту уже больше трех месяцев.
Лорд Харри Дермонд тихо присвистнул; он тотчас подошел ко мне, приподнял свою шляпу и завел весьма неприятный разговор:
— К вашим услугам, мистер Уоллингфорд. Что-то часто мы стали встречаться, и при весьма странных обстоятельствах. Последний раз мы виделись с вами в интересный для меня момент, я был так занят, что у меня не было возможности засвидетельствовать вам мое почтение. Мистер Клеменс, у меня есть небольшое дело к этому джентльмену, и я должен просить вас об одолжении, — может быть, вы с ним составите мне компанию и на несколько минут предоставите свою каюту?
Мне нечего было возразить на такую просьбу, и я последовал за двумя офицерами в каюту «Британца».
ГЛАВА XXV
На склонах гор мои поля —
Теперь владенья короля
Пусть крова нет над головой,
Я не согнусь перед бедой
Шотландская песняnote 141
Выражение холодной решимости на лице лорда Харри Дермонда говорило о том, что мне предстоит тяжелое испытание, и я приготовился к самому худшему. Никто не проронил ни слова, пока мы не оказались в кормовой каюте; тогда Клеменс и его гость уселись на диван, а мне указали на стул. Лорд Харри Дермонд в весьма суровом тоне начал разговор.
— Мистер Уоллингфорд, — сказал он, — нам ни к чему всякие прелиминарии. — Я видел ваше судно три месяца назад, когда «Черный принц» и «Быстрый» сходились с французами, и излишне напоминать, что его появление там требует разъяснения.
— Вы получите его, милорд. Полагая, что вы не имеете права отправлять «Рассвет» в английский порт, и зная, что задержка на любой срок равносильна разорению, я вернул себе свое судно наилучшим из возможных способов.
— Что ж, это, по крайней мере, откровенно, сэр. Вы хотите сказать, что вы с оружием в руках ночью набросились на моих людей, убили их, а впоследствии вы потеряли свое судно оттого, что команда ваша была слишком малочисленна.
— Отчасти это правда. Я, разумеется, не потерял бы своего судна, будь у меня во время шторма такая же крепкая команда, как в день отплытия; и такая команда была бы у меня, если бы мы не встретили «Быстрый».
— То есть вы намекаете, что крушение произошло из-за нас.
— Скажу без обиняков: я считаю, что так оно и было; хотя ваши действия послужили косвенной причиной.
— Здесь мы, пожалуй, едва ли сойдемся во мнениях, сэр. Нельзя ожидать от подданных короля Великобритании, что они разделят ваше американское толкование публичного права; вы, наверное, понимаете, что мы предоставляем решать такие вопросы нашему адмиралтейскому суду. Сейчас для меня важнее узнать, что сталось с офицерами и матросами, которых назначили призовой командой на ваш корабль. Я видел судно спустя некоторое время после того, как я послал на его борт мистера Сеннита и других, под вашей командой (в этом мы убедились с помощью наших биноклей), а теперь вы признали, что отвоевали судно у этих людей. Что сталось с призовой командой?
Я вкратце рассказал ему, как мы завладели «Рассветом». Оба английских офицера внимательно слушали; на лице Клеменса я заметил скептическую улыбку, а капитан «Быстрого» остался недоволен моим ответом, но он был не столь расположен выказывать свое истинное отношение к моему рассказу.
— Ловко придумано, милорд, — сказал первый с презрительной усмешкой, — но я сомневаюсь, что кто-либо из британских моряков поверит вам.
— В британском флоте, сэр, как и во всех остальных, бывают потери и несчастные случаи.
— Не совсем такого свойства, мистер Уоллингфорд; немного поразмыслив, вы со мной согласитесь. Но, простите мне мою несдержанность, милорд, это ваше дело, а не мое.
Лорд Харри Дермонд, казалось, был согласен с таким утверждением. Ему, гордому своим званием и титулом, конечно, не понравилось, что младший по званию, человек низкого сословия, вмешивается в дело, которое касается только и исключительно его. Он холодно поклонился в ответ на слова Клеменса и, прежде чем продолжить разговор, некоторое время задумчиво молчал.
— Вы, должно быть, понимаете, мистер Уоллингфорд, что мой долг — расследовать это дело, — наконец заговорил он. — Я недавно вышел из порта, где пробыл несколько недель: мое судно переоснащали; маловероятно, что кто-либо из моих офицеров, если он добрался до родины, не доложил бы о своем прибытии.
— Надо полагать, милорд, что никто из них не добрался до родины. Я своими глазами видел, как их подобрал корабль, кажется, вест-индское судно, вышедшее из Англии. В таком случае, их скорее всего отвезли на какой-нибудь из островов Вест-Индии.
Тут Клеменс протянул лорду Харри Дермоиду лист бумаги, на котором было что-то написано карандашом; тот стал читать. Пробежав глазами записку, капитан кивнул головой, и лейтенант вышел из каюты. Пока он отсутствовал, мой собеседник в учтивом тоне поведал мне о подробностях битвы, свидетелем которой я был, и даже показал мне бумагу, которую он прихватил с собой показать капитану Раули — реляцию англичан об этом бое. Я заглянул в нее и увидел, что там упоминается о присутствии «Рассвета», причем имя судна сопровождается косвенным замечанием, смысл которого был бы понятен не всякому читателю, мне же разъяснения не потребовались. Однако вскоре Клеменс вернулся и без особых церемоний сообщил мне, что младшие офицеры ждут меня к обеду. Я не заставил себя долго просить, поднялся и вышел, правда, прежде чем нырнуть в люк, я успел заметить, что в каюту входит Марбл, а Наб стоит у бачка с питьевой водой под охраной часового.
Обед продолжался около часа, и лорд Харри Дермонд любезно ждал все это время, а потом снова вызвал меня в каюту. Я удивился, увидев в соседней каюте Марбла и Наба, стоящего у двери; два офицера были там, где я оставил их, но теперь перед ними на столе лежали перо, чернила и бумага.
— Мистер Уоллингфорд, — начал лорд Харри Дермонд, — должен довести до вашего сведения, что рассказ вашего помощника о том, как люди с «Быстрого» покинули «Рассвет», и ваш рассказ никак не согласуются друг с другом. Вот изложение вашего помощника, записанное мной с его слов; если вы не прочь выслушать его, я прочту вам, что он тут пишет.
— Не вполне понимаю, как рассказ мистера Марбла может противоречить моему и при этом являться правдивым, милорд, — но извольте, я выслушаю его рассказ.
— «Я был первым помощником на „Рассвете“ из Нью-Йорка, капитан и владелец Майлз Уоллингфорд. Судно, как известно, было захвачено „Быстрым“ и отправлено в Англию. Через три дня после того, оставшись под командой мистера Сеннита, капитана призовой команды, мы с капитаном Уоллингфордом стали урезонивать этого джентльмена, что нехорошо отправлять в Англию нейтральное судно и расстраивать выгодное плавание; и это так подействовало на вышеупомянутого лейтенанта Сеннита, так его пробрало, что он согласился взять у судна ял с приличным запасом провизии и воды и оставить корабль нам. Значит, шлюпку спустили на воду, погрузили туда все, что нужно, — так мы позаботились о тех, которые должны были отплыть в ней, — и англичане отчалили со слезами на глазах и сердечными пожеланиями нам благополучно добраться до Гамбурга».
— Вы серьезно хотите сказать, лорд Харри Дермонд, что такой рассказ вы услышали от моего помощника, это не шутка?
— Совершенно серьезно, сэр. Он, кажется, даже хотел в том поклясться, но я попросил его избавить меня от этой церемонии. А вот рассказ чернокожего. Может быть, вы хотите выслушать и его?
— Я готов выслушать все, что вам угодно сообщить мне, милорд.
— Навуходоносор Клобонни говорит, что он «был матросом на „Рассвете“, его оставили на нем, когда судно захватил „Быстрый“, и он был на нем, когда оно потерпело крушение. Капитан Уоллингфорд приказал мистеру Сенниту покинуть его корабль, а то он его заставит, и мистер Сеннит, конечно, послушался мастера Майлза». Но я не стану читать дальше, рассказу невольника едва ли можно верить. Вероятно, нам не следовало спрашивать его, мистер Клеменс?
— Прошу прощенья, милорд, но ваш долг защищать подданных его величества всеми доступными способами.
— Возможно, вы правы, сэр, но нельзя пренебрегать известными принципами, даже ради исполнения долга. Вы видите, мистер Уоллингфорд, слова ваших товарищей противоречат вашему рассказу о случившемся, что вызывает самые неприятные подозрения. Мне не оправдаться перед командованием, если я не возьму вас под арест, не доставлю в Англию и не учиню судебного разбирательства.
— Если мои товарищи были столь неразумны, что сделали подобные заявления, мне очень жаль. Я сказал вам правду, и мне больше нечего добавить. Не думаю, что и в дальнейшем какие-либо мои заявления повлияют на ваше решение.
— Вы очень ловко выпутались, сэр; надеюсь, вам удастся сохранить столь же невинный вид до конца. Однако нельзя безнаказанно отнимать жизнь у подданных его величества.
— Полагаю, это относится и к собственности американских граждан, милорд. Даже если бы я прибегнул к силе, чтобы вернуть себе судно, и если бы я выбросил за борт призовую команду, я думаю, что таким образом исполнил бы свой долг.
— Хорошо, сэр, нужно еще, чтобы английский суд присяжных посмотрел на дело таким же образом. А теперь приготовьтесь отправиться на борт «Быстрого». Что касается граждан, о которых вы упомянули, они должны подчиняться решению адмиралтейского суда, а не вершить правосудие самовольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Так в конце концов и случилось. Еще минут двадцать после того, как я спустился вниз, стрелял в основном «Британец», а потом мы услышали победные крики. При этих звуках старик, казалось, пришел в сознание.
— Что это такое, Уоллингфорд? — спросил он громко (просто удивительно, откуда в нем нашлись силы). — Что означают эти крики, мой юный друг?
— Они означают, капитан Раули, что вы победили… французский фрегат в вашем распоряжении.
— В моем распоряжении? Разве сама жизнь моя в моем распоряжении? Что пользы мне в этой победе? Я умру, умру скоро, Уоллингфорд, и все кончится. Для моей бедной жены это скорбная победа.
Увы! Что я мог возразить? Это была сущая правда как для него самого, так, полагаю, и для его жены. Он умер у меня на руках, умер тихо, в полном сознании; но было видно, что отблеск славы, который пал на его кончину, не принес ему радости — не так мечтал он завершить свое земное поприще. Предчувствие конца поднимает человека на мысленную вершину, откуда ему открывается весь его век, все события его жизни, позволяя ему оценить свое место в драме, которая подходит к концу. Подобно многим из тех, кто вступает на сцену общественной жизни для увеселения публики и дабы снискать ее одобрение, он покинул подмостки не столь довольный исполнением роли, как беспечные массы, которые судят по наружности вещей и громче всего аплодируют тому, что вовсе недостойно восхваления.
Не стану подробно описывать события последующих десяти дней; упомяну о них кратко. Первым знаком вступления мистера Клеменса в должность командира явился перевод меня из капитанской каюты в кают-компанию младших офицеров. Впрочем, в моем новом жилище было достаточно места — несколько офицеров вошли в призовую команду и освободили каюты на «Британце», которые достались французским пленникам и мне. Тело бедного капитана Раули заспиртовали; и все пошло как и раньше, не считая того, что из-за полученных нами повреждений и поредевшей команды мы больше не горели желанием повстречаться с французами. Замечу, что когда воодушевление, охватившее Марбла во время битвы, прошло, он искренне устыдился той роли, которую сыграл в недавней стычке. Опять он сражался под английским флагом; и, хотя я редко осмеливался упоминать о том, мне казалось, он искренне сожалел о своем поступке до конца своих дней. Набу же все представлялось вполне естественным: он хоть и понимал, что есть разные флаги и страны, тем не менее почитал своим долгом сражаться на стороне того судна, на котором он оказался. Десять дней прожил я при regime «новых хозяев и новых законов», а потом у входа в Английский канал мы встретили фрегат и обменялись с ним сигналами. Читатель без труда поймет, как были раздосадованы мы с Марблом, когда оказалось, что корабль, который стремительно приближается к нам, называется «Быстрый». Но что тут поделаешь? Он был уже на расстоянии пушечного выстрела, и вскоре его привели к ветру в пределах слышимости «Британца», который лег в дрейф в ожидании «Быстрого». Через несколько минут шлюпка пришвартовалась к борту; в ней прибыл сам лорд Харри Дермонд, чтобы представить свой приказ для ознакомления капитану Раули и, как младший командир, доложить о своем прибытии. Хотя голос рассудка говорил мне, что следовало бы скрыться, я не мог покинуть шканцы — так мне хотелось узнать, что сталось с Сеннитом и его товарищами.
Клеменс встретил молодого вельможу у сходни и, извинившись, что он сам не отправился на «Быстрый» из-за плохого состояния своих шлюпок, доложил о недавнем сражении и о его последствиях. Лорд Харри таким образом оказался не младшим, а старшим офицером и тотчас принялся задавать вопросы. Посреди своего дознания он вдруг увидел меня. Они с Клеменсом вместе ходили по шканцам, а я предусмотрительно отошел к трапу, но тут меня обнаружили. Не доходя до трапа, оба офицера как раз собирались повернуться, чтобы идти назад, и очутились так близко от меня, что я невольно услышал их разговор.
— Кто это там стоит, прислонившись к катеру, мистер Клеменс? — спросил капитан «Быстрого». — Знакомое лицо, наверняка это мой старый товарищ по службе.
— Видимо, вы ошибаетесь, милорд, это янки, которого мы подобрали в открытом море, в шлюпке, некто капитан Уоллингфорд с американского судна «Рассвет». Его судно затонуло во время шторма, все матросы погибли, кроме этого джентльмена, его помощника и нефа. Они находятся у нас на борту уже больше трех месяцев.
Лорд Харри Дермонд тихо присвистнул; он тотчас подошел ко мне, приподнял свою шляпу и завел весьма неприятный разговор:
— К вашим услугам, мистер Уоллингфорд. Что-то часто мы стали встречаться, и при весьма странных обстоятельствах. Последний раз мы виделись с вами в интересный для меня момент, я был так занят, что у меня не было возможности засвидетельствовать вам мое почтение. Мистер Клеменс, у меня есть небольшое дело к этому джентльмену, и я должен просить вас об одолжении, — может быть, вы с ним составите мне компанию и на несколько минут предоставите свою каюту?
Мне нечего было возразить на такую просьбу, и я последовал за двумя офицерами в каюту «Британца».
ГЛАВА XXV
На склонах гор мои поля —
Теперь владенья короля
Пусть крова нет над головой,
Я не согнусь перед бедой
Шотландская песняnote 141
Выражение холодной решимости на лице лорда Харри Дермонда говорило о том, что мне предстоит тяжелое испытание, и я приготовился к самому худшему. Никто не проронил ни слова, пока мы не оказались в кормовой каюте; тогда Клеменс и его гость уселись на диван, а мне указали на стул. Лорд Харри Дермонд в весьма суровом тоне начал разговор.
— Мистер Уоллингфорд, — сказал он, — нам ни к чему всякие прелиминарии. — Я видел ваше судно три месяца назад, когда «Черный принц» и «Быстрый» сходились с французами, и излишне напоминать, что его появление там требует разъяснения.
— Вы получите его, милорд. Полагая, что вы не имеете права отправлять «Рассвет» в английский порт, и зная, что задержка на любой срок равносильна разорению, я вернул себе свое судно наилучшим из возможных способов.
— Что ж, это, по крайней мере, откровенно, сэр. Вы хотите сказать, что вы с оружием в руках ночью набросились на моих людей, убили их, а впоследствии вы потеряли свое судно оттого, что команда ваша была слишком малочисленна.
— Отчасти это правда. Я, разумеется, не потерял бы своего судна, будь у меня во время шторма такая же крепкая команда, как в день отплытия; и такая команда была бы у меня, если бы мы не встретили «Быстрый».
— То есть вы намекаете, что крушение произошло из-за нас.
— Скажу без обиняков: я считаю, что так оно и было; хотя ваши действия послужили косвенной причиной.
— Здесь мы, пожалуй, едва ли сойдемся во мнениях, сэр. Нельзя ожидать от подданных короля Великобритании, что они разделят ваше американское толкование публичного права; вы, наверное, понимаете, что мы предоставляем решать такие вопросы нашему адмиралтейскому суду. Сейчас для меня важнее узнать, что сталось с офицерами и матросами, которых назначили призовой командой на ваш корабль. Я видел судно спустя некоторое время после того, как я послал на его борт мистера Сеннита и других, под вашей командой (в этом мы убедились с помощью наших биноклей), а теперь вы признали, что отвоевали судно у этих людей. Что сталось с призовой командой?
Я вкратце рассказал ему, как мы завладели «Рассветом». Оба английских офицера внимательно слушали; на лице Клеменса я заметил скептическую улыбку, а капитан «Быстрого» остался недоволен моим ответом, но он был не столь расположен выказывать свое истинное отношение к моему рассказу.
— Ловко придумано, милорд, — сказал первый с презрительной усмешкой, — но я сомневаюсь, что кто-либо из британских моряков поверит вам.
— В британском флоте, сэр, как и во всех остальных, бывают потери и несчастные случаи.
— Не совсем такого свойства, мистер Уоллингфорд; немного поразмыслив, вы со мной согласитесь. Но, простите мне мою несдержанность, милорд, это ваше дело, а не мое.
Лорд Харри Дермонд, казалось, был согласен с таким утверждением. Ему, гордому своим званием и титулом, конечно, не понравилось, что младший по званию, человек низкого сословия, вмешивается в дело, которое касается только и исключительно его. Он холодно поклонился в ответ на слова Клеменса и, прежде чем продолжить разговор, некоторое время задумчиво молчал.
— Вы, должно быть, понимаете, мистер Уоллингфорд, что мой долг — расследовать это дело, — наконец заговорил он. — Я недавно вышел из порта, где пробыл несколько недель: мое судно переоснащали; маловероятно, что кто-либо из моих офицеров, если он добрался до родины, не доложил бы о своем прибытии.
— Надо полагать, милорд, что никто из них не добрался до родины. Я своими глазами видел, как их подобрал корабль, кажется, вест-индское судно, вышедшее из Англии. В таком случае, их скорее всего отвезли на какой-нибудь из островов Вест-Индии.
Тут Клеменс протянул лорду Харри Дермоиду лист бумаги, на котором было что-то написано карандашом; тот стал читать. Пробежав глазами записку, капитан кивнул головой, и лейтенант вышел из каюты. Пока он отсутствовал, мой собеседник в учтивом тоне поведал мне о подробностях битвы, свидетелем которой я был, и даже показал мне бумагу, которую он прихватил с собой показать капитану Раули — реляцию англичан об этом бое. Я заглянул в нее и увидел, что там упоминается о присутствии «Рассвета», причем имя судна сопровождается косвенным замечанием, смысл которого был бы понятен не всякому читателю, мне же разъяснения не потребовались. Однако вскоре Клеменс вернулся и без особых церемоний сообщил мне, что младшие офицеры ждут меня к обеду. Я не заставил себя долго просить, поднялся и вышел, правда, прежде чем нырнуть в люк, я успел заметить, что в каюту входит Марбл, а Наб стоит у бачка с питьевой водой под охраной часового.
Обед продолжался около часа, и лорд Харри Дермонд любезно ждал все это время, а потом снова вызвал меня в каюту. Я удивился, увидев в соседней каюте Марбла и Наба, стоящего у двери; два офицера были там, где я оставил их, но теперь перед ними на столе лежали перо, чернила и бумага.
— Мистер Уоллингфорд, — начал лорд Харри Дермонд, — должен довести до вашего сведения, что рассказ вашего помощника о том, как люди с «Быстрого» покинули «Рассвет», и ваш рассказ никак не согласуются друг с другом. Вот изложение вашего помощника, записанное мной с его слов; если вы не прочь выслушать его, я прочту вам, что он тут пишет.
— Не вполне понимаю, как рассказ мистера Марбла может противоречить моему и при этом являться правдивым, милорд, — но извольте, я выслушаю его рассказ.
— «Я был первым помощником на „Рассвете“ из Нью-Йорка, капитан и владелец Майлз Уоллингфорд. Судно, как известно, было захвачено „Быстрым“ и отправлено в Англию. Через три дня после того, оставшись под командой мистера Сеннита, капитана призовой команды, мы с капитаном Уоллингфордом стали урезонивать этого джентльмена, что нехорошо отправлять в Англию нейтральное судно и расстраивать выгодное плавание; и это так подействовало на вышеупомянутого лейтенанта Сеннита, так его пробрало, что он согласился взять у судна ял с приличным запасом провизии и воды и оставить корабль нам. Значит, шлюпку спустили на воду, погрузили туда все, что нужно, — так мы позаботились о тех, которые должны были отплыть в ней, — и англичане отчалили со слезами на глазах и сердечными пожеланиями нам благополучно добраться до Гамбурга».
— Вы серьезно хотите сказать, лорд Харри Дермонд, что такой рассказ вы услышали от моего помощника, это не шутка?
— Совершенно серьезно, сэр. Он, кажется, даже хотел в том поклясться, но я попросил его избавить меня от этой церемонии. А вот рассказ чернокожего. Может быть, вы хотите выслушать и его?
— Я готов выслушать все, что вам угодно сообщить мне, милорд.
— Навуходоносор Клобонни говорит, что он «был матросом на „Рассвете“, его оставили на нем, когда судно захватил „Быстрый“, и он был на нем, когда оно потерпело крушение. Капитан Уоллингфорд приказал мистеру Сенниту покинуть его корабль, а то он его заставит, и мистер Сеннит, конечно, послушался мастера Майлза». Но я не стану читать дальше, рассказу невольника едва ли можно верить. Вероятно, нам не следовало спрашивать его, мистер Клеменс?
— Прошу прощенья, милорд, но ваш долг защищать подданных его величества всеми доступными способами.
— Возможно, вы правы, сэр, но нельзя пренебрегать известными принципами, даже ради исполнения долга. Вы видите, мистер Уоллингфорд, слова ваших товарищей противоречат вашему рассказу о случившемся, что вызывает самые неприятные подозрения. Мне не оправдаться перед командованием, если я не возьму вас под арест, не доставлю в Англию и не учиню судебного разбирательства.
— Если мои товарищи были столь неразумны, что сделали подобные заявления, мне очень жаль. Я сказал вам правду, и мне больше нечего добавить. Не думаю, что и в дальнейшем какие-либо мои заявления повлияют на ваше решение.
— Вы очень ловко выпутались, сэр; надеюсь, вам удастся сохранить столь же невинный вид до конца. Однако нельзя безнаказанно отнимать жизнь у подданных его величества.
— Полагаю, это относится и к собственности американских граждан, милорд. Даже если бы я прибегнул к силе, чтобы вернуть себе судно, и если бы я выбросил за борт призовую команду, я думаю, что таким образом исполнил бы свой долг.
— Хорошо, сэр, нужно еще, чтобы английский суд присяжных посмотрел на дело таким же образом. А теперь приготовьтесь отправиться на борт «Быстрого». Что касается граждан, о которых вы упомянули, они должны подчиняться решению адмиралтейского суда, а не вершить правосудие самовольно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69